стиральном, стрижет наголо, чтоб волосики крепче были, кормит капустными
щами с картошкой. Если уж ее жизнь загублена неразумной связью до брака, так
пусть вырастет хоть дитя исключительной личностью, похожей на вундеркиндов
Сыроквасовой -- чтоб премиями награждалась за рисунки, хоть за хоровое
пение, хоть за гимнастические упражнения, чтоб про дочь в газете писали и по
радио говорили.
давай сохраним ребенку хотя бы здоровье. -- "Как мы это сделаем?" -- "Это
сделает тетя Лина. Гляди на меня и убеждайся, что она это умеет делать
хорошо. Нет у меня ни аллергии, ни пневмонии, даже зубы не болят". --
"Бугай. И жизнь твоя бугаиная!.."
Помылись однажды в городской бане супруги Сошнины, сомлелые, душой и телом
чистые, благодушные, решили на рынок зайти, изюмчику Светке купить, себе --
вятских огурчиков из дубовой бочки. Леонид локоть кренделем загнул, супруга
руку в кожаной перчатке ему на согнутый локоть кинула. Идут, толкуют.
Счастливые советские люди, в воскресный день наслаждаются заслуженным
отдыхом, на людей дружелюбно смотрят, и не видит потерявший бдительность
сотрудник местной милиции, что под аркой городского базара, где написано
"Добро пожаловать", пляшет, поет, ко всем липнет пьяная Урна. Губы у нее
обляпаны красным, волосы -- рыжим, наплывы рыжей краски видно за ушами и на
лбу. Злобно-веселая, тешится Урна, развлекает народ бесплатно. У Сошнина,
как только он заметил Урну, не только в груди, но и в животе все сжалось --
случалось ему эту красотку вынать из "постелей" в привокзальных заулках,
возить в вытрезвитель, когда ее еще в вытрезвитель пускали, гонять с рынка,
выселять из города.
супружескую пару.
и не замечая рядом с ним Лерку. -- Забы-ы-ыл ты про меня! Совсем забыл! На
ентую вот вертихвостку променял! Ай-я-я-а-ай! Изменшыки вы, мушшыны,
коварные изменшыки! -- И, отрыгая на Лерку табаком и винищем, пожаловалась:
-- Не помнят никакого добра, злодеи!
побежала с рынка, закрывшись ладонью.
вослед. -- Гляди-ы-ы-ы! Принесет он те награду...
них тетя Лина.
Полевку, на бабкин худой досмотр и неумелое попечение. Хорошо, что кроме
бабки был у дитяти дедка, он мучать культурой ребенка не давал, приучал
внучку не бояться пчелок, дымить на них из баночки, различать цветки и
травы, подбирать щепки, скрести сено грабельками, пасти теленка, выбирать из
куриных гнезд яйца, водил внучку по грибы, по ягоды, гряды полоть, с
ведерком по воду ходить на речку, зимой снежок огребать, подметать в ограде,
на салазках с горы кататься, с живой собакой играть, кошку гладить, гераньки
на окне поливать.
она, по законам физики, чем-то заполняться. Раздражение и темная тоска
заселяли пустоту, в темноте же самое место черному злу. Все в жене
раздражало Сошнина, даже такие мелочи, как кухонные дела, на которые мужчине
и внимания-то обращать не надо бы, или обратить их и шутку, ведь за чувство
юмора и терпимость, воспитанные тетками Линой и Граней, его ценили в школе,
на работе -- у него иных-то добродетелей и не было.
пристанционного, сажей покрытого поселка, читает дни и ночи книги, еще на
немецком языке вроде бы могет -- брешет, конечно, да и сам чего-то тайком
царапает на бумаге. "Экий Лев Толстой с семизарядным пистолетом, со ржавыми
наручниками за поясом..." "Замолчи, примадоннa!" -- "Мусор! Легаш! Пес!
Падла! И как еще там, на языке ваших дорогих клиентов?"
Литература утверждает: прекрасная женщина частицами разбросана во многих
женщинах, плохая и хитрая живет постоянно во всех. Ох уж эта литература! То
соврет, то правду скажет. Подсказала бы вот людям, куда же это прекрасное,
которого так много в девушках, девается в бабах?
Наслаждайся покоем, читай, пей чай из горлышка чайника, не давай "гардероп"
с места двигать. Можно никуда не ходить, никого к себе не приглашать. Можно
пол мыть, можно не мыть. Можно еду варить, можно не варить. Можно ходить по
полу босиком и гладить себя по голове, можно бумагу ночами каракулями
украшать, не озираясь, никого не стыдясь. Творческая тайна! Да какая же это
зараза! Так вот и шевелится что-то в голове, процарапывает крышку черепа
мыслишками, они спать не дают, тревожат. Пользуясь полной бесконтроль-
ностью и волей, однажды Леонид поставил на бумаге слово "Рассказ". Сперва
испугался: ведь вывел то же самое слово, что и Чехов, и Толстой, потом
попривык. Примадонна долго глумилась, а он совершил грех -- и сладко-сладко
его сердцу стало. И боязно, и тревожно. Почти так же боязно, как тогда,
когда Лавря-казак бросил его, десятилетнего, в речку Вейку и сказал: "Хочешь
жить -- выплывешь..."
в мире прибавилось бы одной несложившейся семьей и одним
ребенком-безотцовщиной больше. Но тогда-то вот, после разбега, и подстерегло
его несчастье.
ребрам пусть, прилепились гены отца, а гены Сошнину всегда воображались
разваренной лапшой из леспром- хозовской столовки. В лапше той, опять же как
мясо в столовском супе, жилка говяжья с воробьиный помет величиной,
оставленная борющимися со злоупотреблениями работниками пищеблока, путалось
веками на Руси крепленное, всеми способами насаждаемое правило: не бросать
человека в беде, и, пока есть на свете Маркелы Тихоновичи Чащины, правилу
тому быть и нацию нашу крепить -- Лерка выявила ошеломляющую
самоотверженность: сперва потрясенно пялилась на мужа, потом хлопотала,
роняя и разбивая что-то. Когда Гришуха Перетягин пришил ему ногу и Леонид
проблевался, очухался настолько, чтоб хоть маленько что-то соображать,
Лерка, прежде чем напоить его водой и бульоном, ультиматум ему: "Из милиции
-- на творческую работу". -- "А кормить кто нас будет?" -- "Я! -- без
промедления гаркнула самоотверженная Лерка. -- Я! Родители наши! Сиди возле
своего любимого папаши и твори. Картошки от пуза, мясо, молоко есть, что еще
писателю нужно?"
неужто и впрямь несчастье сделалось лучшим средством самовоспитания? Он и
она простили друг друга, помирились, но из милиции Леонид не ушел,
отшутился, как всегда, мол, если все уйдут на другую работу, пусть даже и на
творческую, "химики" и за киоски не станут прятаться, на свету, принародно
станут с людей штаны снимать.
к сносу, но, слава богу, забытого среди великомасштабных строек, укрыла
молодого художника слова от дождей и бурь. В таких вот домах только и
прятаться от бурь и от жен, эгоистично надеясь: не так скоро наступит пора,
когда старую квартиру надо будет менять на новую и переселять в нее Лерку с
дочерью, аннулируя хотя бы часть задолженности перед семьей.
подаренную ему профессором Хохлаковым Николаем Михайловичем, читал, как
Библию, с любого места: протянул руку, достал с полки книгу, открыл и...
остались один лишь слезы, и я пользовалась ими для той единой цели, чтобы
плакать не переставая, с тех пор, как я yзнала, что вы решились, наконец, на
разлуку, столь для меня не переносимую, что она в недолгий срок приведет
меня к могиле".
эту книгу.
раз я не могу сохранить ее для вас. Я тешила себя сознанием, что умираю от
любви..."
погладил сам себя по голове и почувствовал, что письма монашки к своему
возлюбленному втягивают его в какую-то уж чересчур непривычную, но в то же
время чем-то манящую, томительно-сладкую муку. Он передернул плечами,
стряхивая с себя наваждение вкрадчивой сказочки, настраиваясь внутренне
сопротивляться ахинее, на которую покупался он в детстве... Но ныне-то... Он
человек современный, грубошерст- ный, крепленный костью и жилами, работой в
органах, отнюдь не смиренные, монашеские требы справляющий нощно и денно, он
Урну в кутузку волочил, Демона обезвредил; пусть и неопытного, его
писчебумажными штучками-дрючками не проймешь, он пусть изначально, пусть
чуть-чуть, но и секреты слова познал, соприкоснулся, так сказать, с...
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Андреев Николай
Белов Вольф
Посняков Андрей
Прозоров Александр