мокрошшелка! -- прикрикнула бабка Тутышиха на внучку. -- Скидавай кустюм!
ночи. Юная модница побежит показывать наряд, бабка тем временем добавит,
уснет. Юлька явится на утре, может, и совсем не явится. Бабка заругается,
зашумит на внучку, полотенцем помашется...
Глава девятая
Тутышиха появилась лет восемнадцать, может, двадцать назад, но казалось, что
она тут жила вечно, никуда не уезжала и ниоткуда не возникала. А между тем у
бабки Тутышихи была очень разнообразная биография и довольно-таки
содержательная жизнь. Бабка Тутышиха говорила про себя, махая рукой за
окошко, что она родом "оттэль, с западу". Была она буфетчицей при
железнодорожной станции, рано пристрастилась к вину и мужскому полу -- от
увлечений такого рода до преступления путь близкий: сделала растрату и
угодила перевоспитываться в женскую колонию, аж за Байкал. Там строили
железную дорогу. Длинную, Работы было много. В основном земляной.
Зойке-буфетчице дали большую лопату и поставили на отсыпку полотна. А она к
тяжелой работе непривычна, с детства непривычна. Мать ее, повариха
станционного ресторана, дочь никакой работой не неволила, известно издавна:
у ямщика лошадь надсажена, у вдовы дочь изважена.
работа. И тогда мимоходом, совсем нечаянно, она стала "зацепляться" плечом
за конвойного начальника и взвизгивать: "У-у, кареглазенький, чуть не свалил
на землю..." И как ни туп был начальник конвоя, все же тонкий намек понял,
пригласил Зойку к огоньку, дал закурить -- не прошло и месяца, как
Зойка-буфетчица с общих работ перевелась в столовую посудомойкой, ну, а
оттуда рукой подать до заветной должности, до комсоставского буфета, где
Зойка блюла себя, стало быть, помногу на глазах у начальства не запивала, с
женатыми мужиками не гуляла.
когда кого надо подсахарить, рассыпающая звонкий беззаботный смех, она
безбедно отбыла положенные три года и отправилась со справкою в кармане в
направлении запада. Но ехать туда далеко, а долгожданная свобода манила
соблазнами жизни. Ехала Зойка, ехала, видит: станция какая-то, возле станции
сквер со скамейкой, на скамейке, обсыпанной желтым листом, сидят два мужика,
меж них пол-литровка, огурец большущий на газете и кирпич хлеба.
помнила, что он шел на запад, торопиться же ей было некуда и не к кому. И
пошла она по линии, на закат солнца, где солнце закатывается, там запад --
помнила она со школы. Шла-шла -- притомилась. Видит впереди: будка стоит,
желтым крашенная. Вокруг будки строения всякие, ограда, колодец сбоку будки,
с ведром, собака на цепи сидит, на железнодорожную линию смотрит, кого-то
ждет.
ры-ры-ры на Зойку. "Ну, съешь ты меня, пес. А народу в Эсэсэре двести
мильенов. Еще сколько останется? То-то! Всех не переешь!" Через какие-то
минуты, все осознав, пес, как тот конвойный начальник, лежал у Зойки головой
на груди, целовал ее в губы, облизывался сладостно, вилял хвостом, преданно
взвизгивая.
постройки грузное тело завозилось и свинячьим голосом пожаловалось на
одиночество: "Ах-ах, ах-ах". На огороде, меж еще не срубленных вилков
капусты, ходила корова, жевала что-то. Завидев Зойку, замычала: "Му-ы-ы-ы!"
горемычных женщин прошибло. Ласковая, добрая корова была под цвет пожухлого
листа, на лбу белая пролысина, и один у нее рог, как положено, над головой,
бледным месяцем светится, другой почему-то впереди, почти на глаз упал, не
иначе как хозяин пожевал его с похмелья.
с русской печью и подтопком. В первой половине, что потеснее, кухня со всеми
принадлежностями; за перегородкой, сбитой из вагонки и обклеенной газетой
"Гудок", горенка с казенной кроватью, со столом изо всего дерева. На окошке
цветы, в простенке -- рамы с карточками, справа буфет с посудой, слева шкаф,
и вдоль стены деревянный вокзальный диван. На всех изделиях по дереву
вырезано строгое "МПС", "МПС"...
мужской грубой руки и пахнет керосином.
щей. Зойка заглянула в печку -- так и есть! В загнете стоит чугун со щами,
рядом, в сковородке, до корки запекшаяся драчена из картошек. Зойка
проголодалась и все это приготовление из печи достала, найдя еще в сенцах
кадку с огурцами и на печи в корзине крупные помидоры, иные уж с гнилью.
Накрыла на стол гостья и остановилась середь помещения, соображая. В углу
икона какой-то святой девы с угасшей синей рюмкой-лампадой. Зойка открыла
сундук, придвинутый к заборке. Нет в нем искомого. Еще посоображала Зойка и
с гиком бросилась в сенцы, там ларь, возле ларя корыто с песком, в ларе
керосин в бидонах, фонари, лопаты, путевые башмаки, фляги, банки, петарды и
всякий железнодорожный инвентарь. Над ларем аптечка, и, конечно, в аптечке
-- где же и быть-то ему больше? -- спиртик в баклажке, в алюминиевой, тоже с
буквами "МПС". Зойка развела спиртик в стакане, дождалась, когда возмущенный
водою химический продукт поуспокоится, выпила его досуха и с большим
аппетитом пообедала. Во щах был хороший кус свинины, она его братски
разделила пополам, спиртику тоже еще развела и оставила на столе, закрыв
бумажкой, чтоб не выдохлось питье. Подумав еще маленько, Зойка отнесла
остатки еды кобелю, называя его Полканом. У пса было другое имя, но с этого
дня кобель презрел его и забыл навсегда, приняв, будто награду, то званье,
которым его нарекла гостья, как оказалось, долгая.
мужиком пахнет, наволочка давно не стирана и накидка тоже. Зойка достала из
сундука простыню, наволочку, полотенце, сходила к колодцу, вымыла ноги,
озырнувшись на лес, и повыше чего помыла, содрогаясь от холодной воды,
личико свое сытенькое, от воды заалевшее, руками погладила, по волосам
гребешком прошлась, заглянув в настенное зеркало, подмигнула себе левым
глазом -- уж что-что, подмигивать она умела!
холост, Еву еще не приобрел. Наведывались иногда в будку Евы со станции либо
из путевой казармы, что за двенадцать верст от его поста, но, быстро
заглохнув в таежной местности от однообразной жизни, сбегали. И вот
возвернулся Адам с линии, с железнодорожного обхода -- мамочки мои! В его
будке, в определенном ему железной дорогой казенном помещении, на его
кровати спит Ева, белокуренькая, лицом посвежелая. Святая женщина, не иначе!
Вошла в жилище, все, что требовалось, нашла, покушала, выпила -- и с
половины все, с половины! Так и положено Еве: Адаму-работнику оставлять
половину всего, потому что она и зовется половиной, -- по-божески, по
справедливости людям жить полагается, хоть на том, хоть на этом свете. Так
рассуждал Адам, торопливо хлебая щи. На грудь из ложки лилось -- не сводил с
Евы глаз Адам, и, чем дальше хлебал, тем большая торопливость и нетерпение
охватывали его. Бог! Бог это ему, мужчине, одичалому от одиночества, женщину
послал. Он, он, радетель! От управления дистанции пути не больно какого
товару дождешься, керосину, фитилей для фонаря -- и то в обрез дают,
струменту не допросишься, велят самому промышлять струмент, и корм, и бабу!
А они, бабы, по железным дорогам не валяются. От гнетущей истомы отправится
когда Адам в путевую казарму, в дождь, в мороз, в пургу, всякое бывало, но
отломится ли чего, еще неизвестно, смотря по обстоятельствам.
трехдневной каше рад, а тут?! "Да черт с ними, со щами с этими и с обедом!"
Адам бросил ложку, путаясь в одежде, разболокся до исподнего, чистоплотно
вытер ноги о половичок, приподнял одеяльце и осторожно вкатился в уютную,
хорошо нагретую постельную глушь. Полежал, смиренно вытянувшись, Адам -- не
прогоняют. Тогда он придвинулся к Еве потеснее и услышал: "Ну, энти мужики!
Ну звери и звери! Со стужи, с ветру... и холодными лапами сразу к живой
теле!.."
даже бурно. Гонялся, и не раз, Адам за Евой с ломом и путевым молотком,
подняв струмент над головой. Но догнать не мог. Шустра! Палил Адам в Еву из
ружья дробью -- промахнулся. Вешался Адам на турнике, перед окнами путевой
будки -- веревка оборвалась, и все через роковую, ослепляющую разум Адама
страсть: любила Ева народ и народ ее тоже любил.
она нарекла модным именем Игорь. Рос сынок на приволье хорошо, быстро, и
Зойка возле него унялась, заботливой матерью сделалась, уж не метила
улизнуть на станцию в буфет. Адам наметил план: смастерить еще двух детей,
дочку и сына, чтоб закрепить за со бою Еву. Да не дала она себя закабалить
земными заботами и многодетностью. Когда Игорь вырос и был определен в
железнодорожное училище получать профессию машиниста электровоза, запировала
Ева с прежней силой.
объявилась в Вейске, в железнодорожном поселке, в доме номер семь, заявив,
что мужик у ей был уже преклонных лет, когда она с ним сошлась, сносился до
смерти и теперь она станет жить с сыном, потому как больше жить ей негде и
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Панов Вадим
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр