сравнении с другими карами вы называете адские кары чем-то подобным - низким
или худшим, что испытывают, как говорится, под землей или в каком-либо
другом месте.
сказать, что телесный огонь находится под землей, если не понять [выражение]
"под землей" как [означающее] глубь этой земли относительно поверхности, на
которой мы живем? Поскольку однако, число осужденных бесконечно, а, по
утверждению Истины, избранных будет мало [49], то нельзя легко понять, что
где-то лоно земли столь велико, что может заключать в себе так много тел.
Поэтому если кому-либо покажется, что мощь Божественного Суда такова что Он
может равно наказывать в любом месте тех, кого хочет [наказать], и что
качество мест никак не касается ни наказания, ни славы, я не сомневаюсь, что
с этим [мнением] согласились бы тем легче, чем сильнее оно, как кажется,
передает Божественную мощь и более соответствует разуму. Так как мы почти
[всегда] следуем общему мнению всех, кто говорит, что помещенные в один и
тот же огонь страдают [неодинаково]: одни более, другие менее не из-за
[разного] качества огня, а от своих заслуг, то я не вижу, каким бы образом
огонь мог при наказании регулироваться Божественной мощью с точным
соблюдением меры, вернее, разве Он не способен поражать муками разных
осужденных в разных местах, то есть повсюду, где бы они ни находились, Он
мучит теми карами, как Ему угодно, и всякие способы наказаний обращаются
против них, как написано: Я буду биться за-ради Бога против безумцев всего
мири [(Прем., V, 21)].
жжет и сверкает тем резче и интенсивнее, чем он чище, он ограждает тела
блаженных без какого бы то ни было ущерба, чтобы сохранить общую веру и тем
самым способствовать их славе по воскресении; этого [сверкания] наша душа по
слабости совершенно не может вынести. Свет также укрепляет здоровые глаза и
усиливает больные. И кто ежедневно не обнаруживал столь разную природу у
животных, которая, устраивая жизнь одних, убивает других вследствие разной
комплекции тел, и то, что полезно одним, вредно другим, как одушевленным,
так и неодушевленным! Люди умирают под водой, рыбы под открытым небом.
Известно, что саламандры живут в огне, который прочим животным несет
немедленную гибель. Яд позволяет жить змее, но отравляет человека. Одна и та
же пища подходит по вкусу одним животным и смертоносна для других. Нет
совершенно ничего, что могло бы соответствовать всему сущему. Родившиеся из
одного и того же чрева, от одного и того же отца никогда не живут по одним и
тем же обыкновениям, никогда не забавляются одними и теми же вещами,
неодинаково сносят обиды, не страдают равно от холода или жары. Такая
разность страстей происходит, конечно, не от качества наказывающих, но [от
качества] наказываемых. Что же, следовательно, удивительного, если,
воскрешая плоть за заслуги каждого в одном ли и том же месте или в разных
состояниях праведность Божественного могущества руководит карой так, чтобы
всех и повсюду равно можно было муками покарать? Именно над этим внимательно
размышлял тот кто признавая, что никак нельзя избежать мести Бога, говорит:
Куда пойду от Духа Твоего и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо. Ты
там, сойду ли в преисподнюю и там Ты [(Псалмы, СХХХVIII, 7-8)].
чем те воздушные духовные существа, пребывающие в беспутстве и оповещающие
повсюду о своих наказаниях? Несомненно, что эти были достойны тем большего
наказания, чем - в том нельзя сомневаться - они негоднее. Кто также будет
отрицать, что души нечестивых, по обретении вновь [своих] тел, куда бы они
ни двигались, несут с собой свои муки, даже если ни одна из мук не была
причинена извне? Мы видим, конечно, что многие душевные страдания до тех
пор, пока это связано с плотью, привносятся либо изнутри, либо извне,
являясь следствием какого-либо потрясения или изменения в теле: этих
состояний нельзя лишиться^ ни при каком изменении места. Хотя я и опустил
прочие страсти, но разве служит облегчению кары место, в которое ты теперь
помещаешь умирающего или изнемогающего от мучительного страдания, если это
страдание меньше всего можно облегчить [переменой] места? Или же, как
напоминает блаженный Августин, у нас, умирающих перед смертью телесное
страдание таково, что в результате [люди] взывают к душе покинуть тело. Как
же можно подумать, что этого страдания, которым мы расплачиваемся здесь в
предсмертной постоянной агонии, недостаточно для осуждения воскресших и
ставших бессмертными тел, то есть что благодаря агонии оно, пожалуй, может
быть не больше другого, при условии, что к нему не присоединится никакое
наказание извне. Что же больше соответствует праведности, как не то, что
ради [принятия] кары души вновь обретут свои тела, которыми они некогда
злоупотребляли ради утех?
прегрешение и сколь бы короткой ни была агония, при очищении души
[умирающему] достаточно поверить, что он не заслужит вечного осуждения;
отсюда и, как признает блаженный Иероним, эта сентенция пророка: Господь не
осудит дважды за одно и то же и не пошлет ему двойного терзания [(Наум. I,
9)] [50]. Мы можем прочитать, что некоторые осужденные души не жалели
возврата к настоящей жизни из мертвых, чтобы снискать спасение благим
трудом, если бы им снова пришлось завершить ее приходом смерти. А в другом
месте Писания мы обнаруживаем [следующее]: к моменту смерти некоторые души
святых из страха перед мучением своего распада отступали перед уготованным
блаженством, чтобы решительно бежать этого прежде того, как Господь повелит
ангелам безболезненно восхитить их. Из этого ясно, какова [сила]
предсмертного страдания, из-за которого, как мы сказали, один не желал
восстать [из мертвых] от страха [перед болью даже] ради спасения, другой
трепетал уходить [даже] ради блаженства. И известно, однако, что такое
страдание полностью исключалось для тех, кому Он [того] желал, благодаря
Божественному могуществу, как это утверждает и вышеназванный доктор,
говорящий, что апостол Иоанн был избавлен как от смертного страдания, так и
от разложения плоти. Тому же, кто может перед смертью вытерпеть полностью
смертные муки, Он сам, кажется, может это [пожаловать], кому угодно и где
угодно. Страдающая природа в действительности более склонна подвергаться
каре, нежели избегать ее.
осужденных, как не [важно] и для славы блаженных. Но "мучить в аду" или
"предавать вечному огню" означает "мучить их высшими мучениями", что
сравнивается прежде всего с огнем, ибо кажется, что мука, причиняемая этим
элементом, наиболее жестокая. Кроме того, кажется, что это наиболее передает
славу Божественного всемогущества, если Он Сам повсеместно равно и щедро
раздает и кару при осуждении, и славу при блаженстве, потому что бесспорно:
Он повсюду присутствует благодаря своему могуществу.
могущества и кару осужденных, и славу избранных, поскольку в Высшем зле ты
провидишь Его благо.
кроме замечательных и вызывающих полное восхищение. К тому же я считаю
излишним определять, в каких местах могут случиться и слава и осуждение,
лишь бы мы были в состоянии достичь одной и избежать другого.
то, что рассматриваешь как наше высшее благо, так и высшее зло; тебе
остается, как мы условились, не менее тщательно представить нам, какими
путями ты хочешь достичь их, чтобы мы были в состоянии избежать одних и
следовать другим тем успешнее, чем лучше мы их знаем. Но если можешь, то мне
хотелось бы, чтобы ты определил, что такое Высшее благо и Высшее зло, то
есть что должно называть благом или злом вообще. Ведь мы знаем много их
видов. Однако о каких вещах нужно говорить, что они - благие или дурные, мы
не в состоянии понять или рассудить. Ибо наши авторы [51], назвавшие одно
добрым, другое злым, третье безразличным, никак это не отличили друг от
друга определениями, удовольствовавшись для их демонстрации некоторыми
примерами.
чего едва ли, как кажется, когда-либо сохраняют одно и то же значение. Ведь
когда говорят "добрый человек", "добрый кузнец", "добрая лошадь" и тому
подобное, то кто не знает, что это имя "добрый" из [разных] свойств
заимствует и разный смысл; ибо [когда говорят, что] человек добр, [то
говорят это] на основании его нравов, если кузнец - на основании его умения,
если лошадь - на основании силы и скорости или на основании тех ее
[способностей], которые позволяют использовать ее [в работе]. Значение
[имени] "добрый" меняется именно на основании свойств, так что мы не боимся
связывать его с именами пороков; говорят, например, "добрый", даже
"отличный" вор, потому что нужно выразить [таким словом] хитреца или ловкача
в этом сомнительном искусстве. Не только к самим вещам, но даже и к тому,
что говорится об этих вещах, то есть к пропозициональным высказываниям мы
применяем иногда термин "добрый", так что даже говорим: зло есть, так как
оно - благо, хотя вовсе не признаем зло за благо. Ибо одно дело называть зло
благим, что совершенно ложно, а другое - сказать: то, что есть зло, это -
благо, так что это меньше всего нужно отрицать. Что же, следовательно,
удивительного, если и мы, как и те [авторы] не в состоянии определить
значение этих слов, ибо оно изменчиво?
вещью, называется, я полагаю, то, что, будучи пригодной к некоему
употреблению, необходимо не влечет за собой какой-либо выгоды или положения.
Безразличная [вещь], то есть вещь, которая ни добра, ни зла, - та, я
полагаю, чье существование необходимо заключается в том, чтобы ни
способствовать, ни препятствовать какому-либо благу, например, случайное
движение пальцев или другие подобные действия. В самом деле, добрые они или
злые, но об этих действиях можно судить только по корню их интенции, сами же
по себе они все безразличны, и, если мы вглядимся внимательно, они не
приносят никакой заслуги [совершающему их], потому что сами по себе - ни
добрые, ни дурные, так как их равно могут совершить как отверженные, так и
избранные.
Лондон Джек
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Громыко Ольга