не могу признать законности вашего так называемого суда.
словами, вы простые граждане и, стало быть, не можете сами, по одному
своему желанию, выполнять обязанности судей.
они были препровождены в ближайший город и там предстали перед судом,
который разберет их дело по закону.
сторон послышались протесты, и к тому же на языке, далеком от языка
Евангелия.
случае надо было вам самому поймать их именем закона и не обращаться к
нам. В настоящий момент они вам больше не принадлежат. Ибо одно из двух:
либо они виновны и, стало быть, представляют опасность для нашего прииска,
тогда надо от них избавиться. Либо они невиновны и нам нечего их бояться.
В этом случае каждый братски протянет им руку, вместо того чтобы поднять
ее за их повешение.
этими людьми по пятам? В течение долгого времени я пренебрегал усталостью,
жарой, жаждой, голодом, и все это - чтобы не отставать от них ни на шаг,
следить за ними всюду и в конце концов заставить их искупить свою вину.
платят жалованье. Вы только выполнили ваш долг. Чего же вы еще хотите?
Дайте я вам сам скажу. Вы человек честолюбивый, и вам хочется продвинуться
по службе. А для этого вы думаете использовать совершившееся преступление,
то есть кровь, пролитую каким-то негодяем. Я вас хорошенько раскусил,
полицейский! И тем хуже для вас. Мы не можем входить в рассмотрение
мелочных вопросов личного порядка. Мы сами, по собственной своей воле,
назначили суд, и дело это мы сами разберем. Уж как вам угодно! Если
виновность обвиняемых будет доказана, вы будете вполне вознаграждены.
Всякий труд достоин награды. Если, наоборот, они сумеют оправдаться, вам
всыплют тридцать штук кнутом, потому что нельзя безнаказанно морочить
голову таким занятым людям, как мы. Слава богу, у нас есть что делать...
Категорически отказываюсь участвовать в судебных прениях.
То я начну с того, что прикажу пороть вас кнутом до тех самых пор, пока вы
сочтете возможным нарушить свой обет молчания. Если ваш язык все еще не
развяжется, то это кончится для вас плохо: вы будете повешены. Я
прикажу... А вы, господа, извольте сесть. Пока вы только обвиняемые, но,
быть может, вы ни в чем не виноваты.
гораздо более сильное впечатление, чем громкие окрики и трескучие фразы,
обычно раздающиеся в залах судебных заседаний у цивилизованных народов.
Кроме того, время, место, сама внешность председателя, присяжных и
обвиняемых - все делало эту картину необычной и дикой.
красные блики и освещали фантастическим светом нижние ветви исполинского
баньяна, похожие на крепления зеленого купола. Обнажив головы, стояли люди
с прииска Виктория в живописных рабочих лохмотьях: неописуемая смесь
пледов, красных рубашек, пончо и курток. Лица были обожжены солнцем,
мускулы - как канаты, загорелые груди. Англичане, перуанцы, немцы,
мексиканцы, ирландцы, аргентинцы, австралийцы, испанцы, даже китайцы
братски смешались в общей массе. Забыв на минуту всякое национальное
соперничество, всякую личную конкуренцию, забыв жадность, которая их
снедает, забыв свой тяжкий труд, они все слушали строгую речь председателя
и понимали - быть может, впервые в жизни, - что несложная судебная
процедура, установленная судьей Джоном Линчем, не всегда является кровавым
пиршеством, бешеной жаждой смертоубийства, веселой пляской вокруг
виселицы.
труд, отражали самые разнообразные переживания; глаза, изъеденные тонкой
приисковой пылью, останавливались то на подсудимых, то на председателе. А
председатель сидел прямо против них на огромном пне, прислонившись спиной
к стволу баньяна.
красивое лицо заросло густой черной бородой, в которой серебрилась седина.
Никто не знает его имени. Его зовут Инженер, вероятно, потому, что он
человек широко образованный и на своем участке проявил большое знание
техники. Должно быть, он пользуется большим доверием, раз товарищи по
работе возложили на него такие опасные обязанности, с которыми он,
впрочем, справляется тактично, но твердо.
вытянувшись во весь свой высокий рост и храбрился, несмотря на полученную
головомойку и на страшную опасность, которая над ним нависла.
все, чем этот подлец Виль был им обязан, он смеет возводить на них ложное
обвинение! Они грустны, но держатся гордо, без вызова, но и без
приниженности, и производят самое выгодное впечатление на всех этих
деклассированных людей, видавших виды и знающих, что такое мужество.
вокруг. Мысленно он рядом со своей любимой, с которой неумолимый рок
разлучил его именно тогда, когда она особенно нуждалась в защите.
Жозеф, на ловкость и преданность которого он вполне полагается. Главное -
вырваться. Он делает над собой усилие, и ему кое-как удается совладать со
своей тревогой.
если бы находился в Париже, в каком-нибудь салоне. Он скорее кажется
зрителем, чем действующим лицом, для которого развязка драмы может
оказаться роковой, и спокойно ожидает возможности отвечать на вопросы.
Положение нисколько не кажется ему безвыходным. Напротив, публика ведет
себя пристойно, что случается редко. Совершенно необычно, чтобы судебное
разбирательство обходилось без криков, без брани и без драк между
сторонниками и противниками обвиняемых. Это тем более удивительно, что
народ-то все собрался отчаянный.
имеем ли мы дело с кражей или просто с убийством. Сейчас я объяснюсь. Наш
город только еще организуется, и все мы стараемся прежде всего оградить
право собственности, даже если для этого придется применять меры
совершенно исключительные. Мы приговариваем к смерти за воровство, однако
нам пока нечего заниматься убийствами, которые, к сожалению, слишком часто
происходят в драках.
обстругивал кусок дерева. - Разве дуэль не существует у большинства
цивилизованных народов? Мы затеваем драки во время игры или когда
напиваемся, то есть каждый день. Мы никому не причиняем никакого зла, а
что касается наших собственных шкур, то мы вправе протыкать их сколько нам
угодно. Не так ли, джентльмены?
умонастроение публики.
Может случиться, что кто-нибудь из нас вздумает упрекнуть этих двух
джентльменов в том, что они в свое время покинули прииск немножко
неожиданно, я бы сказал - немножко внезапно. Черт побери! У нас еще не у
всех зажили рубцы, которые мы от них получили. Я уж не говорю о моем
компаньоне, о покойном Дике, который получил такой миленький удар навахой.
Что ж, ничего не скажешь, игра была честная. Они палили в нас из ружья,
они обрушили на нас стенку конюшни в краале, они выпустили на нас табун
взбесившихся лошадей и топтали нас копытами. Но, я повторяю, все это была
честная игра... Как они отступали! Я бы отдал мой алмазный участок за то,
чтобы быть с ними! Тем более что ведь все мы ошибались. Как это мы
оказались такими дураками? Как мы могли поверить этим неотесанным бурам,
которые из кожи лезли, чтобы заставить нас принять этого джентльмена за
Смита?
разнообразных языках.
спасся чудом. Это нас научит быть в другой раз поосторожнее.
председателя и нарушил наконец свое молчание. - Но одно дело - всеми
средствами защищать свою жизнь, и совсем другое дело - подло убить ночью
безобидного старика, чтобы забрать у него его добро...
прииске в Нельсонс-Фонтейне, когда произошло это ужасное преступление.
Убитый провел там всего несколько дней, когда неизвестно откуда появились
два француза. Один из них удрал, второй сидит сейчас рядом с главным
обвиняемым. А этот главный обвиняемый работал на прииске, и, когда мы его
арестовали, все его узнали. У него, была довольно долгая беседа с теми
двумя французами, а затем, когда стемнело, они отправились к торговцу в
фургон, в котором тот проживал со своей дочерью. Поводом была продажа
участка. Покупатель уплатил деньги, и три француза тотчас скрылись. А
наутро торговец был найден плавающим в луже крови. Его дочь и прислуга
лежали связанные в глубине фургона, касса была взломана, товары валялись в
Акунин Борис
Прозоров Александр
Распопов Дмитрий
Перумов Ник
Грабб Джеф
Корнев Павел