Бирнбаума, старшего мастера у прославленных братьев Карла и Агафона Фаберже.
пожилой швейцарец неожиданно женился на. Женечке, ее старшей сестре. Большой
любви там не было, просто добряк-ювелир спасал молодую талантливую
художницу, увозя ее на свою гемютную родину из кровавой и нищей России.
Семью же Евгении вывезти не получилось, и вскоре юная Шурочка с матерью
оказались у дальней родни в Самаре-городке. Вальтер же расстался с отцом
намного раньше, еще до революции, и при обстоятельствах весьма скандальных.
себе небывалую ловкость рук и мощный дар внушения. Но этими дарами он
воспользовался не во благо: будучи по протекции отца принят в торговый дом
Фаберже, он начал в общении с покупателями производить кое-какие лишние
пассы, благодаря которым в скорейшем времени обзавелся капиталами и
привычками, неприличными для начинающего приказчика и вчерашнего гимназиста.
К счастью, он не успел утратить чувства меры до того, как был разоблачен -
и, к двойному счастью, разоблачен не взбешенными клиентами, а собственными
сослуживцами. Дело, как сугубо внутреннее, не стали предавать огласке,
однако же Бирнбаум-младший со службы вылетел и в короткое время примкнул к
бродячей музыкальной антрепризе, где его сырой талант постепенно обрел
профессиональную огранку и прочную закалку в горниле революционных
катаклизмов.
Вальтером в первый раз приехали. В хорошо знакомом ему кабинете в
начальственном кресле сидел тщедушный субъект со злобно прищуренными
глазками. Закончился визит благополучно-у Гриши, старшего уполномоченного
ОГПУ, вследствие перегрузок и хронического недосыпа развилась та же
проблема, что и у его предшественника.
квартиру расстрелянного за вредительство инженера, где и родилась дочка,
названная Ольгой.
начальники самарского НКВД прямо из Бутырок, где надзирательствовали еще его
деды и прадеды, в укреплении мужской силы не нуждался, ибо был здоров и
крепок, как медведь. Его Бирнбаум пользовал от тяжелых запоев. Перед вторым
сеансом хмельной Петр Степанович, заведя беседу о внешнеполитическом
моменте, невольно натолкнул Бирнбаума на мысль, доказавшую впоследствии свою
ценность. Мировая революция захлебнулась, вещал Петр Степанович, французские
социалисты свой рабочий класс предали, в Англии Чемберлен лютует, в Италии -
Муссолини, в Испании поднимает голову гидра реакции, на Востоке японцы
шкодят, в Германии ускоренно вооружается Гитлер, а Коминтерн вот-вот
прикажет долго жить. СССР все более становится похож на остров, со всех
сторон осаждаемый врагами. В связи со сложной международной обстановкой
идеологический переход первого в мире социалистического государства на
национально-патриотические рельсы - лишь вопрос времени, причем скорейшего.
И тогда, в числе прочих, ох как поплачут всякие Карлы, Клары и Фридрихи, а
заодно те Ваньки и Егорки, которые легкомысленно променяли исконные свои
имена на заграничных Джонов и Жоржей... На другой же день артист пошел в
комиссариат и из Вальтера Францевича Бирнбаума стал Владимиром Федоровичем
Грушиным.
Гипноз, чтение мыслей, передвижение предметов на расстоянии, разоблачение
религиозных "чудес". На его сеансах разговаривали картины и статуи,
поднимались и парили над сценой столы, стулья, тяжелые вазы с цветами, а
люди вытворяли такое, о чем мгновение назад и помыслить не могли: пели
голосами Карузо и Неждановой, крутили двойные сальто, в уме перемножали
четырехзначные цифры. "Чудес нет, - комментировал сам Грушин свой уникальный
дар. - Я просто сосредотачиваюсь и перепощусь мыслью в другого человека, в
неодушевленный предмет, и он начинает жить, подчиняясь моей воле и делясь со
мной всеми своими тайнами. На время мы становимся как бы единым целым". -
"Вам бы с вашим талантом, да в столицу", - говорили ему знакомые и
малознакомые почитатели. "А зачем? - улыбался в ответ Владимир Федорович. -
Столица сама ко мне придет".
многие правительственные учреждения, включая и наиглавнейшие, были
эвакуированы в Куйбышев. Это обстоятельство не прибавляло спокойствия в доме
Грушиных. Каждый день ждали ареста, депортации, а то и чего похуже,
вздрагивали при скрипе тормозов за окнами - глава семьи слишком хорошо знал
нравы бдительных органов, чтобы надеяться на то, что его немецкое
происхождение останется без внимания. Но на протяжении нескольких месяцев
никто их не обеспокоил, и постепенно напряжение улеглось.
длинный черный автомобиль. В сопровождении двух мрачных мордоворотов явился
вежливый лысый очкарик с ромбиками старшего политрука в петлицах и предложил
отдыхавшему Владимиру Федоровичу срочно проследовать за ним. Александра
Павловна, простоволосая, в накинутой прямо на ночную рубашку шубейке,
выбежала следом за отъезжающим автомобилем, но споткнулась, упала в
заледенелый сугроб и несколько минут пролежала так, без движения, не
выпуская из рук авоську с наспех собранным теплым бельишком для мужа. Потом
поднялась, подобрала авоську, зашла в дом и, не проронив ни слезинки, стала
лихорадочно прикидывать, как бы половчее переправить мать и семилетнюю
Оленьку к тетке в Казахстан. О себе и о муже она старалась не думать.
без знаков различия, в каракулевой папахе. От него приятно припахивало
легким кахетинским вином. Расцеловав жену и дочку, он с достоинством прошел
в комнату, уселся за стол, достал из кармана бордовую с Золотом пачку
довоенной "Тройки", неспешно затянулся толстой сигаретой с золотым обрезом и
сообщил жене, что выступал с сольным концертом ни больше ни меньше как в
Ставке Верховного Главнокомандующего. Гвоздем программы стал сеанс внушения.
Два командарма, обнажившись по пояс, продемонстрировали рукопашную схватку
по правилам греко-римской борьбы, товарищ Микоян самозабвенно и без
малейшего акцента прочитал главу из "Евгения Онегина", а молодой нарком
вооружений товарищ Устинов сплясал зажигательную лезгинку к полному восторгу
присутствовавшего там же товарища Берия. Грушина накормили царским, по тем
временам, ужином, а потом к нему тихо подошел Поскребышев и сообщил, что его
желает видеть Сам. На негнущихся от волнения ногах артист долго шел за
личным секретарем товарища Сталина извилистыми переходами, пока не оказался
у сплошной дубовой двери без всякой таблички - единственной на весь коридор.
только выглядел бледным и усталым. Тихим, глуховатым голосом он предложил
Грушину садиться и, выпустив кольцо дыма из знаменитой трубочки, задал
несколько общих вопросов. Тот принялся отвечать - дрожащим голосом,
несколько более многословно, чем того требовала ситуация. Иосиф
Виссарионович слушал, не перебивая, и чертил что-то левой рукой на листке
бумаги. В конце недолгой аудиенции товарищ Сталин сложил листок и без слов
вручил артисту. Уже в коридоре Грушин развернул бесценную бумажку. Там
лаконично, неровными буквами - но без ошибок! - было сформулировано личное
задание вождя, которое надлежало выполнить в течение суток.
ничем не примечательным коричневым чемоданчиком в руках. Он прошел прямо к
окошку кассира, протянул сложенный вчетверо листок, раскрыл чемоданчик и
начал укладывать в него тугие пачки пятисотрублевок, услужливо протягиваемые
кассиром.
нескольких военных патрулей, приблизился к тщательно охраняемому комплексу
зданий, где временно расположилось руководство страны. Беспрепятственно
войдя в здание, человек безошибочно направился по извилистым переходам и
коридорам. На усиленных постах охраны, расположенных едва ли не на каждом
повороте и укомплектованных отборными бойцами НКВД, либо вовсе не замечали
человека в сером пальто, либо замирали, отдавая честь, после чего бросались
отпирать перед посетителем охраняемые воротца и двери. В очередной раз
поднявшись по лестнице, человек остановился перед единственной на этаже
сплошной дубовой дверью без таблички, миновал первую комнату - двое
находящихся в ней людей не обратили на него ни малейшего внимания, - вошел
во вторую и молча поставил чемодан перед сидящим за письменным столом усатым
пожилым человеком.
спросил усатый.
Желаете пересчитать? Впервые с начала войны Сталин засмеялся.
вырванную из учебника географии страницу с описанием рек Франции, заведующий
отделением Госбанка и начальник правительственной охраны были расстреляны, а
Грушина включили в состав особой творческой группы, возглавляемой известным
советским драматургом Меркуловым.
заснеженную даль на казенном авто, оставив после себя сумку со сказочным
богатством - три буханки горячего белого хлеба, десяток банок американской
тушенки, мешочек гречневой крупы, огромный ломоть копченого сала,
хозяйственное мыло и, специально для Оленьки, круглую прозрачную дыньку.
капитан, один взгляд на каменные скулы которого отбивал всякую охоту
задавать вопросы. А в начале апреля Владимир Федорович приехал сам.
придыханиями, продолжила бабушка. - Вальтер был нежен, внимателен и в то же
время выглядел растерянным...
командировку. Писать тебе вряд ли смогу, условия будут специфические, но ты
не волнуйся, все будет хорошо, - сказал он. - Я оставляю тебе офицерский
аттестат, но не только. Вот". И он протянул ей продолговатый сафьяновый
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Фазиль Искандер
Куликов Роман
Березин Федор
Майер Стефани