завтра опять, ровно в пять тридцать пять, на работу вставать, ох едрит твою
мать!" Бодростью своей она заразила мужа, но сама быстро ее утратила.
Выяснилось, что восстановиться на втором курсе она не сможет, поскольку
албанской группы в прошлом году вообще не набирали, и теперь придется ждать
целый год, и то без гарантии восстановления. А с летним заработком их всех
изрядно накололи, выплатив вместо обещанных полутора тысяч всего по
двести-двести пятьдесят рублей.
серьезный облом. Оказывается, вышел особый циркуляр Министерства культуры,
запрещающий концертную деятельность молодежным вокально-инструментальным
ансамблям (ВИА), не прошедшим регистрацию при идеологическом отделе обкома
ВЛКСМ. Для регистрации требовалось, во-первых, поименное утверждение каждого
номера репертуара (с приложением официально заверенного подстрочного
перевода песен, исполняемых на иностранных языках), а во-вторых, включение в
коллектив не менее двух духовых инструментов. Пуш рвал и метал, заявляя, что
скорее удавится, но не потерпит в "Ниеншанце" ни одного "хобота", а Нил с
тоской думал о том, с какими лицами серьезные комсомольские работники будут
читать подстрочники типа "Кончим оба, прямо сейчас, и на меня!" или "Я есть он,
как ты есть он, как ты есть я, и все мы вместе" . Впрочем, скоро Пуш успокоился и по секрету шепнул Нилу, что самые
идиотские постановления на то и существуют, чтобы грамотно их обходить, и
что ему уже поступило несколько предложений насчет выгодных "левых"
мероприятий, где играть будут они, в ведомости расписываться другие,
легальные, а навар делить фифти-фифти.
преследованием ему лично, но создавала прецедент, лишивший бы его морального
права на запрет возможных Линдиных "леваков", куда менее безобидных. Вскоре
поступило предложение и от самих "легальных" - комсомольско-музыкальной
команды с недвусмысленным названием "Наш бронепоезд". Это предложение было
приемлемо только с материальной стороны, и его Нил тоже отверг - не хотелось
ни участвовать в агрессивных наездах "Бронепоезда" на публику, ни
переводиться ради этого сомнительного занятия на заочное отделение.
пластинок из его коллекции, причем выручили за них вдвое меньше, чем могли
бы взять непосредственно на Галере. Но такой вариант даже не обсуждался -
они ведь дали друг другу слово никогда больше туда не соваться. А в начале
октября Линда устроилась кассиршей в магазин хозтоваров на Большом, и к
сорока рублям его стипендии прибавилась ее зарплата, восемьдесят два рубля
семьдесят копеек на руки. Вот и пригодились два курса торгового техникума.
Конечно, и этих денег на жизнь катастрофически не хватало, тем более что
Линда, мягко говоря, рачительностью не отличалась. Тучные дни - с вином,
фруктами, дорогими полуфабрикатами - чередовались с тощими неделями. Желудок
Нила познакомился с такими выдающимися изделиями, как красный зельц
(девяносто копеек кило), ливерная колбаса третьего сорта (шестьдесят девять
копеек кило), плавленый сырок "Городской" (десять копеек за штуку), и
знакомство это радости не доставило.
наперстку - приходилось самому штопать носки, латать прохудившиеся рубашки,
ставить заплаты на штаны. Линда совестилась, вырывала у мужа шитье, но у нее
получалось и того хуже.
остроту. Плавно и скромненько, сообразно чину, Линда встроилась в систему
перепродажи дефицита, который иногда подбрасывали в магазин для выполнения
плана; свой рублик приносили и мелкие погрешности в расчетах с покупателями.
С работы она приходила взвинченная, иногда срывая накопившееся раздражение
то на Ниле, а то и на Яблонских. Те в долгу не оставались, и начинались те
самые коммунальные баталии, над которыми они оба когда-то так потешались.
прижимаясь к Нилу. - Зигги, Зигги, в кого мы превращаемся?
какую-нибудь тихую контору. Или библиотеку. А может быть, театр? Хочешь
работать в театре? Я переговорю с матерью...
продавать?
плохи программки?
ж, все лучше, чем "Девушка, пробейте мне мочалку".
Нил в свободное от учебы время подрабатывал в университетской типографии,
где таскал тяжеленные бумажные бобины, и, эпизодически забегая к матери,
потихонечку подтибривал книги из заднего ряда бабушкиной библиотеки. На
Моховой он никогда подолгу не задерживался - общество доктора музыковедения
ни в малейшей степени не привлекало его. Красный зельц и маргарин
"Солнечный" ушли из их рациона, но довольства в жизни не прибавилось. Все
чаще Нил с тоской вспоминал веселые деньки своего жениховства, все чаще
ловил себя на мысли, что напрасно уничтожил карты и очки, и даже на желании
вновь встретиться с Ринго.
себе, зажигала свечу и подолгу сидела не шелохнувшись, смотрела на
колеблющееся пламя.
подружек, - выпивала с ними, горланила популярные в народе песни. Снимала,
так сказать, напряжение... Жалко.
устала...
"Веритасы" немецкие завезли, давка будет фантастическая. Давай спать.
языкознанию, политэко-номический семинар под руководством самого профессора
Либерзона, за почтенный возраст прозванного Либерфатером. Семинары были
по-своему интересны, но и утомительны. Оба этих качества обусловливались
своеобразием профессорского слога: начав фразу с изложения одной мысли,
Фатер завершал ее изложением другой, с первой никак не связанной.
Получалось, например, такое: "Выдающиеся успехи социалистической экономики
позволили нашим ученым запустить в сторону Луны Тунгусский метеорит". Это
шоу приедалось, но пропускать занятия было крайне неразумно - память на лица
и фамилии была у старика отменной и злой. Не успел Нил стряхнуть с себя
управляемые метеориты и пятилетку стратегического назначения, а его уже чуть
не за шиворот повели перетаскивать ящики с противогазами со склада на склад.
И куда прикажете пойти после такого трудового дня? Естественно, в пивную. "А
там друзья, ведь я же, Зин..."
вида. Подгадал в самый раз: кружкой раньше они бы его послали подальше,
кружкой позже - вообще не врубились бы, чего ему надо. А так пива ему
поставили, водочки плеснули, уж больно забавный дедок попался. Домой Нил не
торопился, знал, что после аврального дня в магазине Линда будет, мягко
говоря, некоммуникабельна, и так уж вышло, что к закрытию пивной их осталось
только трое - Нил, дедуля и Ванька Ларин, факультетский поэт и пьяница.
Вышли на улицу, понукаемые сердитой уборщицей, побрели на остановку... И тут
выяснилось, что угощали они весь вечер вовсе не компанейского фуцина, а
законспирированного халифа Гарун-аль-Рашида из "Тысячи и одной ночи". Дед
затащил их в ресторан "Мишень" и принялся потчевать шампанским и телячьим
филеем со сложным гарниром, а когда подступило время закрытия и их начали
выпирать, пригласил в компанию швейцара с официантом, читал мутные стихи про
каких-то верблюдов, они в ответ хором пели строевые песни, а Нил еще и
подыгрывал на раздолбанном рояле. В качестве финального аккорда бодрый
старичок запихал всю команду в такси, и они до утра колесили по городу,
несколько раз останавливаясь, чтобы выпить водки и закусить прямо на
капоте...
со стоном сел, протер глаза, пытаясь разобраться, где он. Тусклая лампочка
высоко над головой не позволяла разглядеть помещение во всех подробностях,
но общий вид был таков, что отбивал всякий интерес к подробностям. Длинная,
невероятно узкая комната без окна, с голыми бетонными стенами. И вмазанная
прямо в бетон крашеная скамья, тоже очень узкая. Подвал какой-нибудь?..
разбито и ничего не пропало, одежда, похоже, тоже цела, хотя, наверное, и не
в лучшем виде после того, как он провалялся в ней черт знает сколько, черт
знает где. И спросить не у кого... Слушайте, а может это вытрезвитель? Все,
приехали... Хотя нет, не похоже. Сам-то он, слава Богу, в подобные заведения
пока не залетал, но более опытные товарищи рассказывали, что там обязательно
раздевают до трусов и бросают на матрас, покрытый клеенкой, в гущу
аналогичных грешников... Нил поднялся, на нетвердых ногах прошел в
противоположный конец комнаты, где увидел железную дверь, подергал
безуспешно, потом постучал. Сначала было тихо, потом кто-то грубо
прикрикнул: "Чего тебе?!", а кто-то другой сказал:
фигуру милиционера. Замели! Внутри все оборвалось. Господи, уж лучше бы
вытрезвитель!
моментально прояснились. Покорно топая по длинному коридору вслед за широкой
Шилова Юлия
Курылев Олег
Шилова Юлия
Березин Федор
Сертаков Виталий
Василенко Иван