одухотвореннее, талантливее. Стихи и песни, звучавшие на веранде, были
гениальны, даже когда были посредственны, а разговоры, не смолкавшие с
раннего утра до поздней ночи, отличались утонченностью, остроумием и
глубиной. Этот дом притягивал всех, но не всех принимал, и многие, в том
числе и обладатели громких имен, уходили оттуда вежливо, но жестоко
осмеянными и изрядно поклеванными.
острый язычок хозяйки.
настроенный рояль. Пела преимущественно сама Мария Александровна Басаргина,
а аккомпанировала тихая, застенчивая Ирочка Оболенская. Впервые в жизни Нил
с искренним удовольствием слушал оперные арии и классические романсы,
отдавал должное мастерству обеих и без устали вглядывался в черты юной
пианистки.
и миленький шрам от неискусно прооперированной заячьей губы. Не повезло
бедняжке и с ногой, поврежденной в детстве в результате падения с
фуникулера. Нога срослась не правильно, и с тех пор Ирочка могла ходить,
только опираясь на палку.
садилась сама Мария Александровна, а то и Нил или кто-нибудь еще из
присутствующих, поскольку недостатка в музыкальных личностях здесь не
наблюдалось. То играл ансамбль средневековой музыки, участники которого
своими руками собрали старинные инструменты, то легендарный Алексей Козлов -
"Козел на саксе" - представлял слушателям историю джаза в фортепьянных
картинках. И только красавица Лера, несмотря на все уговоры, к инструменту
не подходила.
запретили мне даже дотрагиваться до клавиш!
Максим Назаров блистал в разговорном жанре, якутский самородок Володя
Семенов читал свои стихи, Робеспьер Израилевич - поэтов Серебряного века и
рассказы Зощенко.
очень неплохо. Особенно ему удавалась фраза: "Человек - животное довольно
странное".
ибо собственное его поведение давало немало поводов для удивления. Он завел
нешуточный роман с Ирочкой Оболенской.
фоне старшей сестры, и выросла нелюдимой, погруженной в себя. Первые знаки
внимания она восприняла настороженно, недоверчиво, чуть не сорвавшись в не
свойственную ей грубость. Но Нил был нежен, деликатен и в то же время
настойчив, и вскоре она распахнула ему свою душу.
в отношениях между мужчиной и женщиной, - смущался, дарил цветы,
декламировал лирические стихи, какие только мог вспомнить, опускался на
колено. Деликатно уводил ее, издалека заприметив компанию чань-буддистов,
приросшую десятком адептов и сделавшуюся неотличимой от своры пьяных
оборванцев. Из-за своей хромоты она не могла отправиться со всеми в
Сердоликовую бухту - он нанял катер и прокатил ее туда и обратно. Не могла
дойти до Старого Крыма - он брал такси, подвозил ее до самого дома-музея
Александра Грина, бродил с ней из комнатки в комнатку, разговаривая про
Ассоль, про алые паруса, про вольный город Зурбаган.
в глаза. А Нил бережно поддерживал ее под руку и каждую секунду ощущал, что
принимает на себя обязательства неизмеримо большие, чем когда забирался в
постель к очередной из питерских наложниц, чьими номерами была испещрена его
записная книжка.
терпелось их частоколом отгородить себя от самой возможности думать о Линде.
Он отдавал себе отчет, что вряд ли будет счастлив с Ирочкой, - но не счастья
искал тогда, а избавления, и понимал, что надо спешить. Неизвестно, надолго
ли еще достанет нынешней решимости.
отвальной отъехал в Ленинград Максим Назаров, и Нил перебрался наконец с
узкого и жесткого насеста в "скворечник" - чердачную комнатушку, где помимо
него обитали два Володи - маленький якут и здоровенный украинец из
Запорожья, тоже поэт. Оба гения оказались к тому же истинными виртуозами
храпа-с присвистом, с подстанываниями, со скрежетом зубовным, с
головокружительными синкопами, кодами, додекафоническими и атональными
эффектами. Определенно, старик Шенберг от зависти ворочался в гробу;
возможно, не спалось и маэстро Шнитке - но уж Нилу точно! Помаявшись с
часок, он не выдержал, плюнул и, подсвечивая себе фонариком, тихо спустился
в сад.
бархатном небесном ложе, бриллиантиками искрились звезды. Нил сидел в
шезлонге, медленно и глубоко дыша, грудь наливалась меланхолическим, но
приятным томлением. Надо непременно, завтра же, объясниться с Ирочкой,
поговорить с Робеспьером Израилевичем...
и глаза его закрылись сами собой...
внизу выписывал сложные вензеля узор блистающего наборного паркета, над
головой белели нежнейшие облака расписного плафона. Мимо него, извиваясь,
словно ленточки на ветру, пролетали разреженные, плоские человеческие
подобия в париках, камзолах с золотым галуном, красных туфлях с квадратными
носами. Из высоченного тусклого зеркала в золоченой раме выпорхнула черная
фигурка и, материализуясь, застыла перед ним тоненькой девушкой в черной
бархатной амазонке, отороченной зеленоватым мехом. Лицо ее было одновременно
лицом беглой жены, Тани Захаржевской и старшей доченьки князя Робеспьера.
повсюду глаза и уши... Жди меня здесь!
были покрыты ровными, чуть зеркальными металлическими пластинами, совершенно
одинаковыми, только по одной из них наискосок шла кривая надпись, сделанная
губной помадой: "Я ЛЮБЛЮ ЛУЯ!"
дальней стены. Нил сделал шаг, другой, остановился озадаченно и прошептал:
обстановке нежеланный.
нужнике города-героя Версаля. Вот послушай, какое чудное хокку я сложил в
честь этого заведения. Называется "Утренние размышления наставника о слиянии
Инь и Янь".
рожу Игоря Бергмана. Бергман подмигнул и явился в полный рост - в тельняшке,
широченных галифе, похожий на Попандопуло из фильма "Свадьба в Малиновке".
рванул тельняшку на груди, но тут же притих и, тупо качая налысо обритой
головой, монотонно залепетал:
стоном растворился. Что-то мягкое, сладко пахнущее коснулось щеки.
нежной прохладной руки, лежащей на его плече...
выходи за калитку и жди меня там.
шаль, взяла его за руку и повлекла за собой к раскинувшемуся за дорогой
широкому лугу.
себе остолбеневшего Нила.
глупенький.
у тебя сигаретки нет?
пачку "Золотого пляжа".
припахивающим плесенью дымком.
Посняков Андрей
Корнев Павел
Каменистый Артем
Володихин Дмитрий
Майер Стефани
Прозоров Александр