полетел!
антресолей и на собственной голове вынес во двор, вызвал у мальчишек лишь
очередную порцию дразнилок:
под тобой сразу развалится!
называться родственником героя: его старший брат учудил по пьянке что-то
очень героическое и загремел в тюрьму. И то сказать - брата Валеркиного
знают и видели все, а вот Нилова папу - никто. Будто он сам его придумал.
крупнее его. А с малышней возиться и самому не очень-то хотелось, Поэтому во
двор он старался выходить как можно реже, постоянно находя себе какое-нибудь
убедительное для бабушки занятие дома.
а бабушка была слишком занята, чтобы надзирать за ним. Тогда он тихонько
пробирался в мамину комнату, к незапертому комоду, где хранились оставленные
отцом вещи, раскрывал ящики. Все китайские диковины давно уже были
многократно пересмотрены, перещупаны, перенюханы, частично перепорчены и
жгучего интереса больше не вызывали. Зато отцовские значки, фотографии,
курсантская пилотка, первые лейтенантские погоны... Как жаль, что блестящие
ордена и медали в красивых коробочках отец увез с собой! Зато оставил
толстую, тяжеленную книгу в красном переплете, под названием "Аэродинамика
самолета". Сама книга состояла из непонятных слов, чертежей и цифр, но на
задних страницах были в цвете нарисованы всевозможные самолеты - наши,
немецкие, американские. Высунув язык, Нилушка старательно перерисовывал
"яки", "мессершмитты" и "дугласы" в специальную тетрадочку в косую линейку.
Нередко нарисованные самолеты становились частью сложной композиции -
воздушного боя, бомбардировки. Технику рисунка бабушка и мама хвалили,
содержание - нет. Женщины!
полкам.
драмами, - произведшего на него неизгладимое впечатление. Страсти,
коварство, властолюбие, кровь!
Генриха кончине обрекли!
остолбеневшим мальчишкам во дворе и тут же, воспользовавшись их
замешательством, предлагал разделиться на Ланкастеров и Йорков и начать
войну Алой и Белой розы. Они смотрели на него как на полного придурка, но
дразниться уже побаивались - психованный, поди знай, что может выкинуть... А
он не останавливался на достигнутом, открывал для себя большой
географический атлас, "Библиотеку приключений".
Как Саня Григорьев. До чего же здорово, что и фамилия у него самая
подходящая для полярного летчика. Баренцев - как студеное море!
данном случае - бежать из дома.
старый, драный свитер и варежки на случай зимы, полбуханки хлеба и большое
румяное яблоко, книгу "Два капитана", карманный фонарик с севшей батарейкой,
отцовский компас и три коробка спичек - а то какой же он путешественник без
фонарика, компаса и спичек?
простоявшая весь март и начало апреля, в одночасье рассосалась. Выглянуло
солнышко, теплый ветер разогнал последние облака и приоткрыл небо - голубое,
бездонное. Нилушка отвык от такого неба и, выйдя во двор, залюбовался им,
подняв голову.
выше, прямо в космос. Как Гагарин и Титов.
Нилушка даже забыл, зачем, собственно, вышел, побродил немного по двору, то
и дело обращая к небу блаженную улыбку, съел яблоко, да и поднялся домой. А
вечером пришла телеграмма, что отец уже в пути и будет через три дня.
V
мальчишеское естество - библиотека приключений, самолетики, побег из дома. И
это было так созвучно образу отца...
мои... мемуары? Не жалко тратить время на такие пустяки?
платят... Так что отец? Оправдал ваши ожидания?
с боку на бок, заснул только под утро, но немедленно бодро вскочил, едва
лишь мама подошла к нему и ласково тронула за плечо - мол, пора.
"Победе", и они тронулись через утренний солнечный город. Нилушка ерзал на
заднем сиденье, вертел головой, разглядывая незнакомые дома и улицы.
зале ожидания, а Нилушка тут же прилепился носом к большому витринному
стеклу, выходящему прямо на летное поле, поедал глазами выстроившиеся в
рядок большие серые самолеты, смотрел на людей, сновавших по полю. С особым
вниманием он вглядывался в тех, на ком была надета синяя форма. Это, конечно
же, летчики, и надо не пропустить среди них папу...
самолет объявили.
загорелые люди с шальными глазами. Другие, стоявшие у ворот, подбегали к
прилетевшим, обнимали, целовали, дарили цветы. Нилушка, еще толком не
разглядев, животом почувствовал, что вон тот дяденька, лысый, усатый, в
мятом сером пиджачке, совсем непохожий на свои фотографии, еще только
приближающийся к воротам, - это и есть...
Баренцева.
мужик стал.
щеку, а в голове кружила одна, но очень радостная мысль: "Я - мужик!"
но таких коротких месяца, когда отец был рядом. Он бегал за отцом, словно
хвостик за собакой, - на базар, в парикмахерскую, до ларька с газетами или
папиросами, всегда норовил, проходя по двору, взять его за руку, чтобы ни у
кого не оставалось сомнений, что это - его папа, и очень тяжело переживал,
что отец все время ходил в гражданском и внешним видом своим никак не
подтверждал свою принадлежность к героической профессии военного летчика.
прилегший отдохнуть с дороги, Нилушка показал ему свои тетрадочки с
картинами воздушных боев, сам встал рядом, комментировал, без обиды
выслушивал профессиональные замечания, касающиеся технических погрешностей,
тут же кидался исправлять рисунок. Потом обоим это надоело, и они принялись
шутейно бороться.
и швырял на широкую мамину кровать, потом поддался и шлепнулся сам, якобы от
ловкой Ниловой подсечки.
недоработки.
- Кисель, а не мускулы... Вот смотри. - Баренцев-старший согнул руку и
позволил сынишке потрогать взбугрившийся под коричневой кожей бицепс. - Ну
ничего, это мы исправим.
эспандер и пару самых маленьких, полукилограммовых гантелей. Себе отец
выбрал большие, сборные, на пятнадцать килограммов.
сопровождаемую спартанскими водными процедурами, в течение которых Нилушка
беспрерывно верещал, а бабушка, проходя мимо ванной, недовольно хмурилась.
кучу заготовок для авиамоделей, что домой пришлось возвращаться на такси.
прилаживал к тонким деревянным планочкам проволочные нервюры, аккуратно,
чтобы без морщин, обтягивал каркас крыльев тонкой папиросной бумагой...
Первый планер пошли испытывать в Михайловский сад всей семьей, только
бабушка отказалась. Как было радостно, когда легкая белоснежная модель,
сделанная собственными руками, взмыла в небо и не спеша поплыла над
лужайкой, над скамейками, где все сидящие дружно, как по команде, подняли
головы и посмотрели вверх, над кронами деревьев.
безжалостно швырнул на середину Мойки, и достать ее оттуда не было никакой
возможности.