электричку, рассесться по нагретым, отполированным задами
лавкам. Лямку автоматного чехла - вокруг колена, без сил
откинуться на спину и крепко закрыть глаза.
распаренными телесами, водочным угаром, табаком. В углу
перед иконами лампадка, в тусклых отблесках ее - Богоматерь-
Приснодева, Спаситель собственной персоной и Иаков
Железноборский, чудом от паралича исцеляющий. Святая
простота, внеземная скорбь и окладистая, до пупа, борода.
Ночь, тишина, кажется - покой и умиротворение... Если бы!
же мне, с кобелем теперь? Или ложку тебе привязывать? -
Рослая, нестарая еще женщина резко уселась на кровати,
рывком опустив на пол полные, с большими ступнями ноги,
подошла к иконам и перекрестилась трижды, не истово, так,
для порядка. - За что, Господи? Или прогневила тебя чем?
футбольными мячами, ягодицы перекатывались, словно спелые
арбузы. Рубенсу и не снилось...
в трусах, выругался по матери, ловко и привычно закурил
одной рукой. - Только и знают, что передок почесать! Все их
соображение промежду ног! Суки!
выделялась выпуклая строчка швов.
простоватыми чертами лицу покатились обильные слезы.
Да меня полковники за ляжки хватали, "рыбонькой" звали,
"душечкой"! А я... А ты... Передок, передок!
захлебываясь, прижимая кулаки к маленьким, глубоко
посаженным глазкам. Ее крупное, с рельефными формами тело
мелко сотрясалось под застиранной рубашкой.
придвинулся к женщине и, не выпуская изо рта папиросы,
звучно похлопал по могучему бедру. - Ну, ну, Варька, хорош
сопли мотать!
наружу.
чудится, будто водителя моего, Левку Соломона, из танка
тяну. Солярка горит, паленым воняет. А Левка орет, ноги ему
того, по яйца... Какая тут на хрен может быть любовь-
морковь... Ну надо - хахаля себе заведи, пахаря грозного, я
что, против?
изразцам и вытянулся на кровати, только скрипнули обиженно
просевшие пружины.
Женщина всхлипнула, вытерла изрядно покрасневший нос,
похожий на картофелину. - Я же тебя люблю, столько лет
ждала, так что могу и перетерпеть... Только ты уж не лезь-
то, не береди нутро...
сделанный?.. - Вновь скрипнули пружины: мужчина сел, сбросив
на пол жилистые ноги. - Слышь, Медаль"новна, пока ты тут
храпака давала, я по летнему-то делу опять парочку пустил.
Приятную такую, антилигентную... В младшую группу... Ну,
кавалер мне, понятно, благодарность сделал... Возвращаюсь,
значит, от Салтычихи - и дерни меня нелегкая пройти мимо
двери-то... А там така любовь, така любовь! Аж полы трещат,
вот какая любовь! Ну и взыграло, значит, ретивое... Думал
донесу до тебя, не расплещу, ан нет...
гладила мужчину по голове.
такой, вроде молочного телка, а на лбу у него бивень, как у
носорога в зоопарке. Скакал он себе скакал, а потом и
говорит, по-нашему, по-человечьи: "Ты, Варвара Ардальоновна,
так и знай, зовут меня Арнульфом, а тебе открываюсь, потому
как живешь ты в схиме, то есть девственно, и потому имеешь
на то полное право. Возьми себе ребеночка со стороны и
воспитай, как положено, а за это будет тебе благодать,
отпущение грехов и опора в старости. Слушайся меня, Варвара
Ардальоновна, потому как аз есмь внук Полкана сын Кентавра,
существо вещее рода древнего..."
всматриваясь в лицо мужчины, сказала шепотом, просяще:
в честь тебя. Пусть будет Андрей Андреевич Лапин. А? И
Арнульф порадуется...
причмокиваниями и клокотанием.
отправился Тим на берег моря Черного, в город-герой Одессу.
Точнее, в его ближний пригород Лузановку, место тихое,
курортное.
154". Все было очень мило. Приветливые стюардессы разносили
минералку, курчавилась за яллюминатором вата облаков. Не
повезло только с соседом, лысым говнюком в отличной паре
цвета кофе с молоком. Сперва он все занудничал, что вот
такой же, один в один, "сто пятьдесят четвертый" на той
неделе спикировал на грунт, потом стал докучать ненужными
вопросами и наконец, хвала Аллаху, угомонился, заснул -
надрывно всхрапывая и пуская слюни.
Лузановку, кому в Очаков, погрузили багаж поехали. Пока суд
да дело, Тим свел знакомство с двумя попутчицами,
студентками Института культуры. Одну, стройную, в брючном
костюме, звали Вероникой, другую, поплотнее, в джинсах и
белой блузе, величали Анжелой. Между собой девушки общались,
как это было принято в Смольном институте благородных девиц,
/. фамилиям - мадемуазель Костина и мадемуазель Маевская. К
Тиму же институтки обращались на "вы".
лузановском отделении бюро экскурсий туристов ждали ценные
советы, направления на групповой постой в частный сектор и
курсовки на ежедневное четырехразовое питание. Записали
адреса, разобрали талоны на повидло и стали потихоньку
разбредаться по хатам...
на Перекопскую. Нашел двухэтажную развалюху, крашенную в
желтое, а-ля трактор "Кировец", утопающую в море ликующей
зелени. На калитке была прибита табличка суриком по жести:
"Держися лева". Тронул ветхую калитку, шагнул под сень дерев
и тут же отпрянул - справа пахнуло псиной, и огромный
волкодав бросился навстречу гостю, сожалея вслух, что
коротковата цепочка.
криво усмехнулся и бочком, бочком, оглядываясь на барбоса,
двинулся искать хозяйку. Скоро песчаная дорожка и
пронзительный запах привели к летней кухоньке, над которой
тучами роились мухи.
- Ну я Оксана Васильевна. - Дородная широкоплечая старуха
оценивающе взглянула на него и, играючи сняв с огня кипящее
ведро, принялась запаривать комбикорм. - А ты сам-то из
каковских будешь? Ленинградский?
водить, горилки не пить, газеты в сортирное очко не бросать!
Замечу, выгребать вместе с калом будешь. Я гвардии запаса
медсестра войны... А если что, я сыну пожалуюсь, он при
тюрьме служит. - Она черенком лопаты провернула месиво и
указала на замшелую времянку в двух шагах от кухоньки.
портянки и стояли огромные, исполинского размера хромачи.
Никак не менее пятидесятого.
Курылев Олег
Херберт Фрэнк
Акунин Борис
Свержин Владимир
Лондон Джек
Шилова Юлия