Чтение 33–й страницы книги ~Сердце льва~

выходит из транса. - Не то что мой отец и дед моих детей...
Его бы послушали духи... Тот мог отращивать за мгновение
бороду, камлал, однако, в трех избах сразу, всаживал в
гранит гусиное перо и колол себя в темя, в печень и в
желудок. А я, - шаман виновато улыбнулся, извлек неуловимо
быстро нож и, расстегнув рубаху, вонзил отточенную сталь
a%!% в живот, - могу, однако, лишь в желудок.

Бледное лицо его сделалось страшным, рот судорожно
полуоткрылся, крепкие татуированные пальцы так и остались
лежать на рукояти. Казалось, что он хочет снять позор при
помощи сэппуку, по-японски, но не решается поставить точку и
чего-то ждет.

В избе стало тихо. Хозяин уперся взглядом в пол, гости,
не дыша, - в бледное лицо хозяина. Куприяныч взирал с
благоговением, а Хорст весьма скептически. Удивили Москву
голой жопой. Ну да, силовой гипноз, ну да, финский нож в
брюхе, инструкторы в разведшколе и колдуны в бразильской
пампе Делали под настроение и не такое.

А нойда тем временем крякнул, вытащил, не пролив ни
капли крови, нож и, вздохнув прерывисто снова помянул
покойного родителя.

- Да, великий был отец нойда, мощный. Когда здесь был
большой начальник из Питера, он его к себе звал, в институт.
Жутко, однако, секретный.

И чтоб никто его не заподозрил в пустословии, шаман
бережно снял с полки сверток. Осторожно развернул
пожелтевшую "Правду Севера", вытащил книгу под названием
"Доктор Черный", открыл. На титульном листе напористо
значилось выцветшими чернилами: "Николаю Васильевичу
Данилову, светильнику разума, на память от автора. Кольский
полуостров. 1921-й год. А. В. Барченко." Писал, судя по
почерку, сильный, уверенный в себе человек.

И Хорст зашелся от изумления. Фамилия Барченко была ему
хорошо знакома - слышал не раз на секретных занятиях в
разведцентре.

Андрон

(1978)

- Лапин, ты не расслабляйся, шевели грудями-то. -
Старшина Тимохин шмыгнул покрасневшим носом. - Еще и
половины не расстреляли.

Они прятались от ветра в хлипком дощатом загоне,
поставленном у огневого рубежа - распотрошив цинк, снаряжали
магазины с тем, чтобы выскочить наружу и палить, не глядя, в
белый свет как в копеечку. Калибр 5,45, игольчатая пуля с
малой устойчивостью на траектории. Не жалко, патронов много.
Рота скверно отстрелялась из "пэ-эмов", и разъяренный
Сотников погнал ее в бега по большому кругу осматривать
красоты Васкелово. А патроны остались, два цинка, и куда их?
Назад не примут, накладная закрыта... Летом хорошо - в
ближайший пруд, там боеприпасов, наверное, на две
Отечественные хватит. Но сейчас ведь зима, крестьянин
торжествует, мороз воевода, за ногу его мать. Вот и
приходится тра-та-та в два смычка да еще короткими
очередями, чтобы не нервировать полкана Куравлева,
окопавшегося у печки на своем командном пункте. Автоматы
тявкают злобно, резко и норовисто толкают в плечо, бьются в
руках. Ага, уже в агонии, перегрелись, начали "плеваться".

Мордой их в снег, чтобы зашипели по-змеиному, пусть
.abk-cb.

- Ладно, Лапин, давай перекурим, что ли. - Тимохин
вытащил "Родопи", протянул Андрону. - На, не так жрать будет
хотеться.

- Спасибо, - Андрон взял из вежливости, хотя болгарские
не уважал, сунул на ощупь в шапку за отворот, - я потом, что-
то губы мерзнут. Пригодится, запас карман не тянет. Старшина
Андрону нравился - несуетливый, без гонора и службу
понимает, куда там офицерам. Сам из рядовых чекистов, лямку
тянул в этой же второй роте. Однако тоже не без странностей,
отсюда и кликуха Черный Груздь. С тех самых пор, когда для
профилактики грибка поставил в бане таз с каким-то снадобьем
и приказал всей роте мочить в нем копыта. На следующий день
с грибком были все...

Время тянулось медленно, будто засахарившаяся патока по
стенке ржавого бидона. Такого же ржавого как и зимнее
солнце, равнодушно поглядывающее на заснеженный полигон, на
остроконечные ели, на Андрона и старшину, выстреливающих
народные Деньги в прозрачную синь неба. Все по классику,
мороз и солнце - день чудесный. Чудесный-то он чудесный,
только вот холод собачий. Бельище, свитер, шерстяные носки,
замечательные портянки из байковой пеленки, а задубел Андрон
как шелудивый бобик.

Наконец прибежала рота - кто зеленый, кто красный, но
все звонкие, тонкие и прозрачные. Однако Сотников остался
недоволен, плохо, плохо, вые...аны слабо. Тут же он
организовал передвижение по-пластунски, отработку маскировки
на пересеченной местности и, чтобы служба медом не казалась,
неполную разборку автомата Калашникова. Заиндевевшего,
липнувшего к пальцам, на пахнущем антоновкой февральском
морозе. Повошкались, померзли, покувыркались в снегу и стали
потихоньку выдвигаться на станцию...

А дальше все одно и то же: полк, рассольник на обед,
чистка газовых камор, уставы, "сон в полумраке" - официально
говоря, политподготовка. Правда, не для всех. Едва приехали,
Андрона Сотников послал за чебуреками. Офицерам роты по
полдюжины на нос, такова традиция. Непременно с пылу, с
жару, из проверенной шашлычной, расположенной неподалеку.

Традиция - святое. Андрон, как водится, зарулил в
пельменную, взял без очереди двойную порцию, с сыром и
перцем за восемьдесят две копейки, съел, выпил кофе.
Командиры командирами, а голодное брюхо к приказам глухо.
Только уж потом расстарался с чебуреками, вернулся в полк,
поставил чайник - ваше благородие, кушать подано, идите
жрать, пожалуйста!

А дальше как всегда, покой нам только снится. Для
смышленого непьющего бойца отцы командиры работу найдут. На
этот раз Андрона высвистали в штаб, начштаба майора Ковалева
изводила жажда.

- Лапин, привези-ка "Боржому", - сказал он
страдальчески и, оторвав мутный взгляд от секретной карты,
задрапировал ее черной занавесочкой. - На худой конец
"Полюстрово". На таньгу, десять тугриков.

Неплохой мужик, но тоже не без вольтов. Если во время
(-ab`c*b & дает ориентировку на преступника, обязательно
уточнит со странной улыбкой:

- А из особых примет одно яйцо у супостата левое,
другое правое. Шутка...

Очень смешно, особенно в сотый раз.

Вопрос на засыпку - где достать минералку вечером?
Правильно, в кабаке. Андрон и рванул в ресторан,
привокзальный, на Витебский. На платформах и около ясно
чувствовалась жизнь - дул ветер странствий, суетились
пассажиры, что-то невнятно бормотал из репродуктора голос
дикторши информатора, казалось, что ее только что
оприходовали - орально, злостно, разнузданно и вшестером. А
вообще-то в плане секса здесь все было в порядке, ночные
бабочки шатались табунами. И какой же это мудак придумал,
что самое блядское место в Питере это Московский вокзал.
Куда ему до Витебского!

Он затарился "Нарзаном", "Боржоми" не было, съел еще
теплый пирожок с морковкой и, захомутав на набережной
частника, скоро уже потчевал исстрадавшегося начштаба.

- Вот, товарищ майор, холодненькая, с магнием и
железом. Для головного мозга.

Наконец все вроде бы отлепились. Андрон хотел было
забиться в каптерку, полистать веселый журнал,
экспроприированный у мелкого хулигана, но не получилось,
пожаловали в гости деды - тихо посидеть, смирно, по-
стариковски. Нацедили в тазик сгущенки, наплюхали малинового
варенья и, не чванясь, позвали:

- Давай к нам, харя небось не треснет.

Пришлось за уважуху макать батон в розовое месиво,
внимать воспоминаниям ветеранов и петь со всеми вместе
любимую вполголоса:

Я ухожу, сказал мальчишка ей сквозь грусть,

Я ухожу, ты жди меня, и я вернусь.

Ушел совсем, не встретив первую весну,

Пришел домой в солдатском цинковом гробу.