не тянет ее к мужикам, ей бы лучше книжку почитать, на
трофимовскую мазню полюбоваться и на берегу посидеть, глядя
на зеркальные воды озера. Тридцать пятый год уже пошел
дурище, о она, стыдно сказать, - девка. Что только Дарья не
делала - и под офицеров зоновских ее подкладывала, и под
местных саамов, и под зеков даже - нет, и все. В общем, беда
с ней, с блаженной. Так что, Епифан батькович, приходите,
может, клюнет эта дура на генерала...
вскрылось, пошло ломкими льдинами бескрайнее, похожее на
море озеро. Стоял погожий по-настоящему теплый вечер, солнце
незаходящим шаром светило с необъятного молочно-голубого
-%! . В воздухе роилась мошкара, а сам он был неподвижен,
ощутимо плотен и полон неосознанного томления - запахов
травы, сосновой смолки, разогретой, наливающейся соками
земли. Хороший-то он вечер хороший, да только тоскливый -
Куприяныча еще с обеда вызвали к больной, а Трофимов,
намывшись в баньке, отправился к забаве, веселой и
безотказной лопарской вдове. Тошно в одиночку томиться в
избе. А Хорст и не стал, надумал заглянуть-таки к тетке
Дарье, даром, что ли, приглашали. Тем более путь хорошо
знаком, вдоль прозрачного ручья, мимо вековых, в серых
бородах лишайников елей, по пологому, сплошь пронзенному
корнями склону. Главное только - не шуметь, а то выйдет из
чащи хозяин Мец, черный, мохнатый, с длинным хвостом, да и
устроит какую-нибудь неприятность... Пожив здесь, Хорст
проникся уверенностью, что во всей этой чертовщине есть
рациональное зерно: то ли непознанные силы природы, то ли
загадки психики. Как ни назови, объяснение одно - духи. Те
самые, которые так любят его и потому, если верить шаману,
не уходят. Так, занятый своими мыслями, Хорст шагал по чуть
заметной тропке, и та скоро привела его в лесистую лощинку,
где и притулилась деревня Поселение. Домов с полета, чуть ли
не половина заброшенные, бесхозные.
столетними елями. Тут же неподалеку стоял заброшенный
одноногий саамский лабаз - полуразвалившимся черным от
непогод скворечником. На драной крыше его сидело воронье,
скучающе посматривало на приближающегося двуногого. А вот
немецкая овчарка, что выскочила из-под крыльца,
отреагировала бурно - с рычанием, бряцаньем цепью,
оскаленной слюнявой пастью.
открылась, и на пороге появился человек в подштанниках.
Заметив Хорста, он вытянулся и браво отрапортовал,
перекрывая собачий рык:
вверенном мне бараке все укомплектовано! Смело мы в бой
пойдем за власть Советов! Эх, дорогой ты наш товарищ
Волобуев...
сожитель-постоялец, пьяный до изумления, в подштанниках с
завязками. Пошатываясь, он ел Хорста слезящимися глазами,
придурочно улыбался и из последних сил держал за цепь
беснующегося кобеля.
Дарья, и голос ее из начальственно-командного сразу сделался
ласковым. - Ой, гости дорогие, Епифан батькович! Вот уважил
так уважил!
Волобуев! - попробовал было возмутиться конвоец, но Дарья
вдаваться в подробности не стала, быстренько навела порядок.
Загнала овчарку под крыльцо, сожителя с глаз долой,
отсыпаться, и с криками:
a-.`."(ab. накрывать на стол.
икра, сквашенная особым образом, ядрено пахнущая
гдухарятина. Духовитый, для своих, двойного гона самогон.
Прозрачный как слеза, нежно отливающий янтарем. Да, хорошо
жила тетка Дарья, не бедствовала: половицы покрыты краской,
в окнах стекла хорошие, на рамах шпингалеты железные,
колосники и печные дверки чугунные. Не изба - дворец.
тетки Дарьи, опустив глаза, устроилась на лавке, глянула на
гостя равнодушно, словно те вороны на лабазе.
ни рыба ни мясо, нос картофелиной. Без изюминки девушка, без
изюминки. На любителя.
управившись, Дарья раскраснелась, утерла вспотевшее лицо и с
улыбочкой усадила Хорста на почетное место. - Чем богаты,
тем и рады. Как раз время ужинать.
полозьях, чтобы сподручнее было двигать по избе во время
выпечки хлеба или мытья полов и стен. Сейчас же он стоял в
красном углу, вот только икон за спиной Хорста что-то не
наблюдалось. В пришествие Христа здесь не верили, так же как
и в непорочное зачатие. А ели много, смачно и в охотку, даже
Нюра повеселела и занялась с энтузиазмом жареным бобром. Не
гнушалась она и самогончика, чокалась наравне со всеми. И не
раз, и не два, и не три... А рюмок здесь не признавали. В
общем, съедено и выпито было сильно, что развернулась душа и
потянуло на разговор!
спросить. - Дарья отставила глухаря и трепетно, с чувством
стала наливать всем по новой. - Ты вот хоть и нашенский
генерал, а нет ли у тебя случаем сродственника в Германии? Я
ведь не так, не с пустого места спрашиваю. - Как-то
затуманившись, она встала, сотрясая пол, прошествовала к
комоду. - Шибко ты машешь на фрица одного, ох и ладный же
был мужик, всем мужикам мужик. - Она с грохотом выдвинула
ящик, порылась, пошелестела в бумагах и вытащила пожелтевшее
фото. - Веселый был, все пел - ах, танненбаум, ах,
танненбаум! А уж по женской-то части ловок был, дьявол,
словно мысли читал!..
нибелунгов, он словно изваяние покоился в седле, держа
огромный, весом в пуд железный щит с изображением свастики.
Сразу же Хорсту вспомнился рокот трибун, тонкое благоухание
роз, исходящее от матери, свой детский, доходящий до
самозабвения восторг. Он почувствовал холод руки Магды
Геббельс, услышал ее негромкий, чуть насмешливый голос: "Да,
Хорстхен, да, это твой отец". Господи, сколько же лет прошло
с тех пор? Он больше никогда не видел своего отца одетым
нибелунгом - в основном в черном однопогонном мундире,
перетянутом портупеей, и фуражке с высокой тульей, эмблема -
серебряный тотенкопф, мертвая голова. И часто в обществе
огромного чернобородого человека с мефистофилевским взглядом
- мать говорила, что это доктор Вольфрам Сивере, начальник
засекреченного института, и что они вместе с папой ищут
какие-то древние сокровища. И вот - напоминает о нем сквозь
года. Выцветшее, пожелтевшее, с Смятым уголком и надписью по-
немецки: "Дорогой Дарыошке, самой темпераментной женщине из
всех, что я знал. А знал я немало. Зигфрид". Хорст с трудом
проглотил липкий ком в горле.
щеке ее румяной покатилась пьяная слеза. - И катер ихний
утоп, и гидраераплан, и палатки все посмывало в озеро.
Аккурат перед войной. Говорила ведь я ему - не езжай на
Костяной, плохо будет. С этим, как его, Пьегом-Ламаем
<Правильно Пьег-Олмай - дух ветров> шутки не шутят. Как же,
послушает он, такой-то орел. - В голосе Дарьи послышалась
гордость, слезы моментально, будто были из чистого спирта,
испарились. - Ты не думай, Епифан батькович, что раз мы люди
северные, дремучие, так нам и вспомнить нечего.
извлекла книгу, при виде которой Хорст мигом протрезвел: это
был "Доктор Черный", сочинение А. В. Барченко. Точь-в-точь
такой же, как у шамана. Мало того, с размашистой дарственной
надписью на титульном листе: "Дарье Лемеховой, моей музе,
вдохновительнице и утешительнице, с любовью от автора.
Кольский п-ов. 1922-ой год. А. В. Барченко".
тяпнула и с усмешкой Клеопатры посмотрела на Хорста.
что совсем девчонкой была. Ласточкой звал, душенькой,
коленки целовал и все такое прочее... Потому как была не
Русанов Владислав
Суворов Виктор
Корнев Павел
Маркеев Олег
Сертаков Виталий
Свержин Владимир