останавливаясь несколько раз по дороге, и через четыре дня я въезжал в
Париж, пустынный и тихий в эти августовские дни. Я вернулся в свою квартиру,
где нашел все в идеальном порядке на этот раз Эвелины там не было. Ее кабаре
было закрыто на летние месяцы и должно было открыться только двадцатого
сентября. В Париже не было никого из моих друзей, мой телефон
безмолвствовал, и писем тоже не было. И как только я вернулся в свою
квартиру, у меня опять возникло то чувство, которое я так давно знал, - что
все идет не так, как должно было бы идти, и что в этом есть что-то
непоправимое. Я никогда не мог вспомнить, где, когда и почему это чувство
появилось и осталось во мне, как я думал, навсегда.
отвечал. То, что его не было в Париже в августе месяце, было естественно, но
события последнего времени в его жизни развивались так, что трудно было себе
представить, где он мог быть и что он делал. Через несколько дней я узнал,
что Мервиль был в Париже еще в конце июня и уехал в начале июля.
приезда ко мне явился Артур со своим таксиком, Томом, - Артур растерянный,
взъерошенный и несчастный. Он рассказал мне о том, как он жил некоторое
время на Ривьере со своим другом, - он привел при этом чрезвычайно звучную
испанскую фамилию, которую я тотчас же забыл, я помнил только, что она
состояла из последовательности трех собственных имен, перемежавшихся
приставками.
он известен? - Как, ты не знаешь? Он ставит теперь "Лебединое озеро" в
Рио-де-Жанейро. - "Лебединое озеро" в Бразилии? - Что в этом странного? Он
уже поставил там "Жизель", потом он намерен... - Но какое отношение все это
имеет к тебе? - Мы были вместе с ним на юге, но несколько дней тому назад он
получил телеграмму, он должен был все бросить и немедленно возвращаться в
Рио-де-Жанейро, и мы остались с Томом, ты понимаешь, одни. Из гостиницы
пришлось уехать, денег на дорогу в Париж не было, мы ехали в разных
автомобилях, которые мы останавливали то там, то здесь и так наконец
добрались сюда. Сейчас, ты понимаешь, создалось такое положение... -
Понимаю, - сказал я, - можешь располагаться здесь, потом посмотрим.
вечера - и проспал до следующего утра, оставив на мое попечение Тома,
которого я кормил и выводил гулять.
разговаривали. Он был хорошим собеседником, у него были обширные познания в
области искусства, и, как это нередко бывает у таких людей, как он, - он был
невысокий, худощавый человек со слабыми, как у женщины, руками, - у него
было тяготение к таким художникам, как Тициан или Рубенс, ко всякому
проявлению силы. Он сам был неплохим рисовальщиком, и альбомы, в которых он
делал свои наброски карандашом, были полны изображений греческих богов и
мифологических героев с выпуклыми мускулами. Когда он начинал говорить о
балете, он не мог остановиться, и иногда создавалось впечатление, что весь
мир представляется ему как ряд ритмических движений и бег линий,
сплетающихся в каких-то метафорических и неубедительных - для его
собеседников - соединениях. Предельным выражением совершенства казался ему
"Le spectre de la Rose" {"Видение Розы" (фр.).} - напоминание о полете
Икара, где было одновременно торжество человеческой воли и тот неизбежный
трагический конец, без которого каждое искусство... Он часто не кончал своих
фраз, и интонация заменяла ему тот период, который он должен был произнести
и который оставался непроизнесенным. Но смысл его, в представлении Артура,
не мог ускользнуть от его собеседника, и когда ему приходилось иметь дело с
людьми, для которых то, что он говорил казалось слишком сложным, он терялся
и умолкал, и в такие минуты его становилось жаль. Он был на редкость
беспомощен в жизни, но многочисленные и жестокие испытания, которые выпадали
на его долю, - он нередко оказывался без крова, без средств, не знал, что с
ним будет завтра, - он переносил совершенно стоически, никогда не жалуясь и
считая это неизбежным, как дождь осенью или снег зимой. Было в нем что-то
необыкновенно привлекательное, в чем он, казалось, не отдавал себе отчета.
Никому из нас не приходило в голову спросить Артура, почему он не думает о
том, что ждет его завтра, на что он рассчитывает и отчего, например, в его
жизни ни о какой службе не может быть речи. Он всецело зависел от других, и
странным образом это казалось настолько естественно, что никогда не стесняло
ни его, ни тех, от кого он зависел.
спросил:
не имею. Я очень давно о нем ничего не знаю.
начала казалось, что из этих розысков ничего не выйдет.
нашел. Вернее, не он ее нашел, а она его нашла. Она пришла к нему,
позвонила, он отворил ей дверь, она едва держалась на ногах и упала без сил,
он только успел ее подхватить. Я был у него на следующий день после этого, а
еще через день он уехал вместе с ней.
накануне, разбирая письма и найдя приглашение, которое она мне послала. Этот
день приходился на субботу, и я остался дома, потому что думал, что в кабаре
будет слишком много публики. Я пошел туда в ночь с понедельника на вторник.
известная певица - как это было объявлено в программе, и я никогда не слыхал
ее имени - пела с одинаковой легкостью на всех языках сентиментальные
романсы, переходя от американского репертуара к итальянскому и от
мексиканского к русскому. Нельзя было понять, какой она национальности.
Сначала я думал, что она американка, потом мне стало казаться, что она может
быть итальянка, жившая в Соединенных Штатах, и даже по-русски она пела без
малейшего акцента. В конце концов оказалось, что она венгерка.
прихода, войдя в зал из боковой двери. На этот раз она была в белом шелковом
платье. В ее глазах, когда она переставала улыбаться тому или иному
посетителю, вновь было то далекое выражение, которое я хорошо знал. Она
увидела меня, подошла к моему столику, села против меня, отпила глоток
шампанского из моего бокала, до которого я не дотронулся, и спросила:
многочисленными портретами артистов с автографами; я смотрел на эти
выставочные лица и буквы, написанные нарочито размашистым почерком. Эвелина
села на диван и указала мне место рядом с собой.
метампсихозе? Она посмотрела на меня насмешливо.
напомнить, что каждое твое увлечение чем бы то ни было - философией Платона,
к которой ты в свое время питала слабость, Бетховеном, литературой,
современной живописью, чем угодно, вплоть до метампсихоза, возникает, моя
дорогая, моя несравненная Эвелина, из твоих эмоциональных глубин, а не из
предпочтения, основанного на выводах и рассуждениях.
вещи своими именами.
имена не всегда соответствуют тому, что ты хочешь сказать. Свои имена - это
вещи простые, а это далеко не ко всем подходит - к тебе в частности.
умирание каждого чувства?
легче сговориться, чем со мной.
своей истории - я не представляю себе, чем все это кончится. Ты знаешь, что
после ее исчезновения они в конце концов встретились?
Мервиля, он всему верит. Любая женщина может его заставить сделать все, что
она захочет. Если бы я могла ему помочь...
чем мы говорили. Ты меня хорошо знаешь. Ты думаешь, я не заслуживаю лучшего,
чем то, что у меня есть?
до конца, - способности созерцания, углубления, что ли. У тебя все протекает
бурно и стремительно.
любишь, а твое чувство, которое растет само по себе, развивается и потом
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Мурич Виктор