где всегда стояла тишина и не было никакого движения, я сидел часами в
кресле с потухшей папиросой во рту, и если бы Андрей мог видеть меня в этом
состоянии, он, конечно, не упрекнул бы меня в праздном интересе к чему бы то
ни было. Мне ничего не было нужно, и я с недоумением иногда вспоминал о
Мервиле и его судорожных поисках лирического мира, без которого жизнь
казалась ему пустой.
мое убеждение в его конечной несостоятельности и в том, что, если бы он не
произошел, это тоже было бы неважно, - ощущение, к которому я вначале
отнесся как к тревожному признаку душевного разложения, но к которому я
давно привык. Это не было, однако, сознательным предпочтением созерцания
действию: я был убежден, что даже если бы мне удалось понять до конца
значительное количество вещей и если бы годы уединения оказались в этом
смысле чрезвычайно плодотворными, это тоже ничего не изменило бы и не
вернуло бы мне того бурного ощущения жизни, которое уходило от меня как
тень, не оставляя за собой даже сожаления, но увеличивая немой груз ненужных
воспоминаний, который я влачил за собой всю свою жизнь, как в прежние
времена каторжники свое чугунное ядро, прикованное к ноге, lе boulet de
trente six {Ядро тридцати шести (фр).}, о котором я еще ребенком читал во
французских романах начала прошлого столетия.
что предопределило то состояние душевной пустоты, в котором я теперь
находился. Я знал еще несколько лет тому назад притяжение "лирического
мира", которое составляло смысл существования Мервиля, но и оно ушло от
меня, бесшумно и незаметно, как все остальное. Может быть, существовали
вещи, ради которых действительно стоило жить и для достижения которых не
было жаль никаких усилий? Вероятно, я смутно все-таки верил в это; вернее,
не я, а та совокупность нервов и мускулов, которая составляла меня, - она
верила в это, и потому моя жизнь состояла из неопределенного ожидания
чего-то, чего я не знал, и это было, быть может, только ошибкой ощущения,
чем-то похожей на оптический обман, который заставляет нас видеть в воде
согнутое под углом изображение палки, которая пряма, как стрела.
которых протекала моя жизнь, я не находил ничего, что стоило бы пристального
внимания. И если я продолжал в нем существовать и даже проявлять к нему
некоторый внешний интерес, то это объяснялось, во всяком случае, не праздным
любопытством, в котором упрекал меня Андрей, а судорожным желанием создать
себе какое-то подобие жизни, для которого у меня, казалось, не оставалось
внутренних оснований. И так как вещи, которых я был свидетелем, казались мне
недостаточно значительными, я старался всячески их дополнить, втиснуть их в
какую-то систему идей и убедиться в их соответствии уже существующим
законам, которые предопределяли их развитие. Я знал, однако, что и это
предположение было, в сущности, произвольным, потому что законы не
предшествовали действительности, а следовали за ней и были в какой-то
степени ее временным отражением-с той разницей, что она менялась, а они
оставались неподвижными.
одним адвокатом, специалистом по уголовным делам. Его взгляды мне показались
слишком упрощенными; может быть, это объяснялось тем, что он принадлежал к
крайне левой политической партии и ее примитивные концепции оказали на него
известное влияние. Он был убежден, что огромное большинство преступлений
объясняются бедностью и недостатком образования. Мне трудно было бы с ним
спорить, и это не входило в мои намерения. Его познания в истории
преступлений были чрезвычайно обширны. Он сказал:
сведение счетов, снова убийство. Кто эти люди? Один маляр, другой
кровельщик, третий сутенер, четвертый каменщик или литейщик, пятый батрак.
Если это женщина, то это либо горничная, либо прачка, либо проститутка,
либо, наконец, крестьянка.
доказывать, что социальное соотношение бесспорно: девяносто процентов
преступлений совершается людьми "снизу", как он выразился. Он обвинял в этом
среду, воспитание или, вернее, отсутствие воспитания, нищету, условия жизни,
государство. Он пользовался этими же доводами на процессах, где он выступал.
Его речи имели успех у его политических единомышленников и некоторой части
аудитории, но очень редко у судей. Однако если они не разделяли его взглядов
на вину государства или бытовых условий, которые способствуют тому, что
человек становится преступником, то убеждение, что уголовные поступки чаще
всего совершаются людьми "снизу", казалось бесспорным. Другими словами, если
бы одно и то же обвинение было теоретически предъявлено-с одинаковой
степенью недоказанности - рабочему или банковскому служащему, то осужден был
бы, вероятнее всего, рабочий. Против него была статистика - те немые цифры,
которые вдруг оживали и приобретали значение страшной угрозы.
произошло никакой сенсации, которая изменила бы все, было почти безнадежным.
Я знал, что участь Клемана Андрея не интересовала, - прежде всего потому,
что Клеман избивал своих маленьких детей, что Андрей считал большим
преступлением, чем убийство. - Что изменится в мире, если будет открыта
истина? - сказал он мне во время нашего последнего разговора. - Будет, как
ты говоришь, одной несправедливостью меньше? Но у нас разные понятия о
справедливости. Представь себе человека, который совершил преступление,
оставшееся нераскрытым. Затем через некоторое время его осуждают по
обвинению в другом преступлении, в котором он действительно не виноват. Ты
скажешь, что это судебная ошибка. Хронологически - да, ты прав. Но только
хронологически. В остальном люди, осудившие его, поступили совершенно
правильно, хотя они сами этого не подозревают. Это другой вид
справедливости, и нисколько не менее убедительный. Ты не думаешь?
x x x
периода времени. Я помнил, в частности, что двадцать четвертого ноября,
выходя утром из дому, я встретил Эвелину, о которой ничего не знал с того
дня, когда она уехала из моей квартиры. Ее появление было настолько
неожиданным, что я остановился как вкопанный на пороге.
призрак, - сказала она, улыбаясь. - Я к тебе только на одни сутки. Ты
уходишь? Дай мне ключ, я поднимусь сама.
действительно только на один день?
сказала, что идет принимать ванну.
мне красной икры, пожалуйста.
несколько минут Эвелина вышла из ванной в моем купальном халате и села
против меня. Когда она отпила глоток чая и съела первый бутерброд с икрой, я
спросил ее:
были те же ясные глаза с холодным выражением, которое я хорошо знал.
спросил:
копейки, нет квартиры, и я счастлива, как никогда не была счастлива до сих
пор.
впечатление, что она сама себя хочет в этом убедить.
Он мне очень нужен. Я позвоню ему через полчаса отсюда, я хочу предложить
ему одно дело. Я бы предложила это тебе, если бы у тебя было достаточно
денег.
Эвелина, неизменно кончались катастрофой для всех, кроме нее. Она мне
объяснила, что на этот раз она собирается открыть ночное кабаре и извлекать
из него некоторый постоянный доход, который позволил бы Котику заниматься
метампсихозом.
Ты говоришь об этом так, точно это профессия или работа.
Один из самых замечательных людей, каких я знала в моей жизни.
столько замечательным, сколько чрезвычайно странным человеком. До недавнего
времени он был инженером, где-то служил и все шло более или менее нормально,
пока он не встретил того, кто стал, по его словам, его духовным отцом. Это
был - опять-таки по словам Котика - мудрец, погруженный в глубины восточной
философии. После долгих разговоров с ним и после того, как Котик прочел
книги, которые ему дал мудрец, он понял, что вся его жизнь была чудовищной
ошибкой. Он объяснил это Эвелине. Он понял, что в нем, Котике, заключена
частица той божественной и бессмертной материи, за которую он несет
ответственность перед вечностью, что после его смерти - которую теперь он
склонен был рассматривать как короткий этап эволюции, теряющейся во времени,
- после его смерти эта частица перейдет в другое существо, после смерти
Контровский Владимир
Буджолд Лоис
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Корнев Павел
Распопов Дмитрий