Курт Воннегут
Фарс, или Долой одиночество!
ПРОЛОГ
автобиографией. Писанину эту я назвал фарсом, потому что перед вами ни что
иное, как гротесковая поэзия положений, точь-в-точь, как те старые ленты,
на которых запечатлены Лорел и Гарди.
собственных ощущений.
искусстве Лорела и Гарди и был этим искусством безнадежно отравлен.
Наверное, поэтому мне не составляет труда рассуждать о превратностях
жизни, даже не вспоминая такую пустяковину, как любовь. Любовь для меня не
имеет большого значения. Что же тогда имеет значение? Удачная сделка с
судьбой!
обнимку с собаками. Их доброжелательность была выше всякой похвалы.
гораздо раньше меня. Я могу валять дурака вечно.
обнял меня". В этот день ему исполнялся двадцать один год и он отправлялся
в составе миротворческих сил в леса Амазонки. Я обнял его. Мы обнялись.
Хорошее чувство: будто валяешься на ковре в обнимку с крупным догом.
любить один другого, во время выяснения отношений помнили: чуть меньше
любви, чуть больше элементарной порядочности!
проблемами атмосферного электричества при университете штата Нью-Йорк в
Олбани. Брат вдовец, он уже вырастил трех сыновей и сейчас самостоятельно
воспитывает еще двоих. Надо отдать ему должное: делает он это совсем
неплохо.
очевидно, никогда не стал бы писателем. Я ни за какие коврижки не занялся
бы наукой. Тем не менее на жизнь мы оба зарабатываем своим умом, это для
нас - нечто независимо функционирующее; просто орудие труда. При этом мы
оба ужасно безалаберны.
дому, как тут же невесть куда пропадают все инструменты.
разветвленным искусственным семьям, что дает нам право претендовать на
родство по всему земному шару.
будоражит и успокаивает одновременно. Дикое везение, ибо человеческому
существу необходимо иметь ну очень много родственников. Родственники
служат потенциальными донорами если не любви, то, на худой конец,
элементарной порядочности.
казалось, что у нас вечно будет полным-полно "естественных" родственников.
Привыкли же наши деды и прадеды, что у них, куда ни плюнь, всюду
племянники, племянницы, дядюшки да тетушки! И все они хорошо воспитаны,
упитанны, преуспевают и все хорошо говорят по-английски и по-немецки.
приключения, но, рано или поздно, каждый из них слышал зов предков. И
непременно возвращался в Индианаполис, где обитали многочисленные
родственники. Было там и чего унаследовать: крепкий бизнес, удобные дома,
верных слуг, горы фарфора, хрусталя, столового серебра, хорошие репутации,
виллы на берегу озера Максинкаки.
собственных недрах, постепенно иссякло. Не последнюю роль в этом сыграла и
непредвиденная ненависть американцев ко всему немецкому. Произошло это за
пять лет до моего рождения - в то время, когда Соединенные Штаты вступили
в Первую Мировую войну.
поощрялось увлечение ни немецкой музыкой, ни литературой, ни наукой, будто
Германия была для нас такой же чуждой, как далекий Уругвай!
школе.
десятков тысяч американских долларов.
собственных глазах.
мировая война, нам с братом и сестрой было раз плюнуть покинуть
Индианаполис.
веского довода, чтобы заставить нас вернуться. Мы больше Не были связаны
пуповиной с определенным местом на Земле. Мы пополнили число
взаимозаменяемых винтиков великой американской машины.
произношением, легендами, поэтами, грабителями, художниками, героями и
галереями, стал взаимозаменяемым винтиком гигантской американской машины.
Он пополнил число безликих населенных пунктов с автомобилями,
симфоническим оркестром и непременной беговой дорожкой.
это по случаю похорон. Ездили мы туда и в прошлом июле - на похороны дяди
Алекса Воннегута, младшего брата нашего покойного отца. Дядя этот был
последним из могикан - из наших настоящих старозаветных родственников. Был
он также из числа тех истинных американских патриотов, которые не боялись
даже Бога и обладали вполне европейскими душами. Ему было восемьдесят семь
лет. После него не осталось детей. Когда-то он закончил Гарвардский
университет. Он был страховым агентом, а потом отошел от дел. Он также был
одним из отцов-основателей клуба "Анонимный алкоголик города
Индианаполис".
дядя никогда не пил. Вежливый реверанс, отзвук старых времен! Я-то знаю,
что дядя пил. Правда, надо отдать должное, алкоголь, как правило, не влиял
ни на его работу, ни на рассудок. В один прекрасный день дядя бросил пить,
как отрезал. Представляю, как он сам объявлял себя на заседаниях клуба
полным именем и лихо добавлял: "Я - алкоголик!". Того требовали правила.
предназначалось лишь для того, чтобы оградить нас, носящих ту же фамилию.
кто-то в семье закладывал за воротник.