плохой слуга, то бишь плохой слуга, добрый хозяин! Эй, Марк Кларк, сюда,
сюда! И ты, Билли Смолбери, эй, Мэрией Мони! Джан Когген, Мэтью, сюда!
прыгали вверх и вниз, подчиняясь не столько движениям своих хозяев, сколько
взмывающим языкам пламени. Габриэль теперь видел, что он не только не один,
но что здесь куча народу. Это сборище людей, принадлежавших к тому классу,
который выражает свои мысли посредством чувств, а чувства проявляет
смятением, уже порывалось что-то делать, но пока что без всякого толку.
возле него людям.
от горящей соломы уже резвились между ними и прядали внутрь. А стоило только
огню забраться под скирду - все пропало.
подскирдниками. Языки пламени тотчас перестали прядать под скирду, а взмыли
кверху.
командовал Габриэль.
навеса, покрывавшего скирду.
кто-то, похожий на призрак.
засунуть ногу, полез наверх, цепляясь своей клюкой. Взобравшись на навес, он
уселся верхом на стыке и принялся сбивать клюкой налетавшие туда огненные
хлопья, не переставая кричать в то же время, чтобы ему принесли большой сук,
лестницу и воды.
лестницу, и Марк Кларк взобрался по ней и уселся рядом с Оуком. Там,
наверху, можно было прямо задохнуться от дыма, и Марк Кларк, малый
проворный, втащил наверх поданное ему ведро воды, плеснул Оуку в лицо и
обрызгал его всего с головы до ног, а тот продолжал сметать горящие хлопья,
теперь уже обеими руками, размахивая длинной буковой веткой и клюкой.
чтобы потушить пожар, но по-прежнему без всякого толку. Суетящиеся фигуры,
окрашенные в кирпичный цвет, отбрасывали резко очерченные, причудливо
меняющиеся тени.
пламени, стояла лошадка, на которой сидела в седле молодая женщина. Тут же
рядом стояла другая женщина. Обе они, по-видимому, нарочно держались
подальше от огня, чтобы не пугать лошадь.
пастух. Поглядите, как блестит его крюк, когда он бьет по скирде. А вон
блузу-то его, бог ты мой, уже в двух местах прожгло. Молодой, красивый
пастух, мэм.
сторонам.
другая женщина стоявшего поблизости человека.
загорелась, тогда и риге не уцелеть... А так бы оно и было бы, коли б не
этот молодой пастух, вон он сидит на той самой скирде и молотит своими
длинными ручищами, ровно твоя мельница.
плотную шерстяную вуаль. - Я бы хотела, чтобы он остался у нас пастухом.
Кто-нибудь из вас знает, как его зовут?
нет надобности восседать на своем высоком посту, собрался слезать.
и скажи, что фермер хочет поблагодарить его за то, что он нас выручил.
лестницы. Она передала ему, что ей было поручено.
мысли, что для него может найтись работа.
Недавно в наши края приехала откуда-то издалека. Дядюшка у ней внезапно
скончался, вот ей его ферма и досталась. Старик деньги полпинтами мерил, так
кружками и считал, а она теперь, говорят, со всеми кэстербриджскими банками
дела ведет. Ей в кинь-монету можно не как нам, грошами, а золотыми играть.
сказала Мэрией.
дырявой, промокшей насквозь блузе, с обугленным и укоротившимся, по крайней
мере, дюймов на пять, на шесть пастушьим посохом, смиренно, - тяжкие
превратности судьбы сделали его смиренным, - приблизился к маленькой женской
фигурке, сидевшей на лошади. Он почтительно, но вместе с тем молодцевато
приподнял шляпу и, остановившись у самых ее ног, спросил нерешительным
голосом:
круглыми от изумления глазами.
ГЛАВА VII
так встретились, или скорее неприятно, - уж очень все это неловко
получилось. В ней шевелилось как будто и чувство жалости, а вместе с тем
что-то похожее на чувство торжества: вот он в каком положении, а я... Она не
испытывала никакого замешательства, а то, что Габриэль признался ей в любви
в Норкомбе, она вспомнила только сейчас, когда, увидев его, подумала, что
вот ведь она совершенно забыла об этом.
зарумянившееся лицо. - Мне нужен пастух. Но...
распорядилась Батшеба.
подобающую ей романтическую окраску, требовались более подходящие условия -
летний вечер, уединенность.
потолковать, и все время, пока у них шел этот предварительный разговор,
Габриэль старался унять трепыхание в груди, вызванное неожиданным открытием,
что эта неведомая ночная богиня Астарта, о которой он слышал такие странные
речи, оказывается, не кто иной, как хорошо знакомая ему, обожаемая Венера.
подкрепиться, - сказала Батшеба. - Заходите в дом.
за всех, - да только нам куда вольготнее было бы посидеть в солодовне
Уоррена, ежели бы вы нам туда чего-нибудь прислали.
двинулись в поселок, и у скирды остались только Оук с управителем.
управитель. - Я пошел домой. Доброй ночи, пастух.
поскорей увильнуть от Оука, точь-в-точь как благочестивый прихожанин от
блюда с доброхотными даяниями, когда он не собирается ничего давать. -
Ступайте прямо по дороге, уткнетесь в солодовню Уоррена, они туда все сейчас
угощаться пошли; там, верно, вам что-нибудь укажут. Доброй ночи, пастух.
как самого себя, зашагал вверх по склону холма, а Оук направился в селение.
Он все еще никак не мог опомниться от этой встречи с Батшебой. Он радовался,
что будет жить поблизости от нее, и в то же время был совершенно ошеломлен
тем, как быстро такая молоденькая, неопытная норкомбская девушка
превратилась в невозмутимую властную женщину. Впрочем, некоторым женщинам
только недостает случая, чтобы показать себя во весь рост.
дороги, - перед ним было кладбище, и он пошел по тропинке вдоль ограды, где
росли громадные старые деревья. Тропинка поросла густой травой, которая даже
и сейчас, в заморозки, заглушала его шаги. Поравнявшись с дуплистым деревом,