Чтение 2–й страницы книги ~Глухомань~

смогли, но при отстреле первая же винтовка выдала траекторию, которая не
укладывалась ни в какие нормативы. Мне пришлось отстрелять пятьдесят две
штуки подряд, прежде чем я смог точно установить, что из этого оружия удобно
стрелять только из-за угла. Мушки оказались смещенными, я забраковал всю
дневную выработку, конвейер встал, а я добрых сорок минут ругался с главным
инженером. Пока он не возмутился:

- А почему ты орешь?

- Что?.. - гаркнул я.

- Орешь почему, спрашиваю?

- Потому что уши у меня заложило от вашей продукции!..

Орал я потому, что не терплю, когда орут на меня. Это - во-первых. А
во-вторых, я плохо соображал после аврального отстрела, с трудом понимал,
что мне толкуют, а барабанные мои перепонки чесались уже нестерпимо, и у
меня было твердое убеждение, что они зарастут коростой, если я их не почешу.

Поорали и разошлись. Я пошел домой, а дома Тамарочки не оказалось, и тут
я припомнил, что сегодня у кого-то какая-то встреча. И пошел неизвестно
куда.

Словом, пока я, основательно поплутав, добрался до попойки, меня, похоже,
уже никто и не ждал. Дверь почему-то оказалась открытой, из большой комнаты
- "зала", как все здесь называли те квадратные метры, в которых спали сами
родители, запихав детей в примыкающую к большой комнате маленькую, -
доносилось знаменитое "ё-мое" завмага, и я, никого не тревожа, снял куртку и
пошел в ванную вымыть руки. Путь в нее лежал почему-то через кухню, и, войдя
в эту кухню...

Нет, тут перекурить надо, сами понимаете. Если бы я тогда вовремя
перекурил где-нибудь на лестничной площадке...

Но я не перекурил. А потому, войдя в кухню, увидел свою Тамарочку,
прильнувшую к зубоделу Николаю, и этот зубодел Николай откровенно ее
оглаживал по довольно приятным возвышенностям, обтянутым крепдешиновым
платьицем.

Это оказалось последней каплей. Точнее - самой послед-ней. Я схватил
зубтехника за плечо, оторвал от возвышенностей лично мне принадлежавшей
супруги и саданул ему между глаз от всей своей перестрелянной души.

Полный абзац продолжился дома.

Господи, ты же учил терпеть! И чего это меня после получения высокого
глухоманского статуса вдруг понесло делиться своей профессиональной скукой и
житейской тоской с вышестоящими инстанциями?..

Мой рапорт с доказательством абсолютной никчемно-сти собственной
должности попал на стол самому главному винтовочному генералу, который тут
же пожелал познакомиться с автором. Я прибыл и предстал. Он долго и с
удовольствием втолковывал мне, что наша армия давным-давно перешагнула
винтовочный уровень, а потому мы поставляем винтовки и патроны к ним
народам, которые еще не доросли до автоматов, но уже осознали необходимость
построения социализма в одной отдельно взятой африкан-ской стране. И что в
одной из таких передовых стран случилась небольшая неувязочка с калибрами, в
которой мне для утешения заскорбевшей души и предстоит разобраться.

- Вовремя ты подвернулся! - радостно сказал он мне на прощанье и даже
пожал руку.

Это я потом понял, что означают напутственные слова и братское пожатие
генеральской руки. Потом, когда валялся в госпитале. Все мы крепки задним
умом, как легированная сталь.

Но - для, так сказать, запевки, что ли... Вы когда-нибудь обращали
внимание, что континенты сходят с ума по очереди? К примеру, в двадцатом
веке сначала сбрендила Европа, провалившись во вторую мировую, которая для
нас обернулась Великой Отечественной. Затем наступил черед Азии с ее вечно
мокрыми джунглями, почему брезгливым американцам и пришлось изобретать
напалм. Затем всласть постреляли в Латинской Америке, начав с Острова
Свободы. Ну, а на мою долю досталась Африка. Романтики, уцепитесь за стул
двумя руками или суньте голову под кран с ледяной водой!..

Абзац.

Оформили меня быстро, даже гражданский костюм выдали за казенный счет. И
отправили почему-то через остров Мадагаскар вместе с капитаном Заусенцевым
(тоже, естественно, не в мундире). Заусенцев уже бывал в странах Левинсона,
Стенли и похитителей бриллиантов, что навеки замерло в его тоскливых глазах.
Но я тогда взбрыкивал, как молодой жеребец, и в мужские глаза не заглядывал.
Разум приходит не столько с возрастом, сколько с опытом. Разумеется,
печальным, поскольку веселый опыт ничему ровнехонько не учит. Проверено.

А тогда я в самолете приставал к капитану с вопросами. Какова она, эта
самая Африка, и что мне надлежит там делать ради достойного исполнения
приказа Родины. Заусенцев вздыхал и отмалчивался, а потом достал бутылку
"Столичной" и предложил перейти к делу. Я отказался, а он начал припадать к
горлышку.

- С кем мне там скорее всего предстоит общаться: с кафрами или с банту?

- Со вшами, - мрачно изрек он и отхлебнул. - С москитами, мухами,
тараканами, клопами и другой зловредной пакостью. Старайся не расчесывать,
морду наверняка разнесет.

- Там очень жарко?

- Как в сауне, - он снова отхлебнул. - Ни в какую воду не лезь...

- Крокодилы? - осведомился я как можно хладнокровнее.

- Чего?.. - презрительно переспросил он. - Кино насмотрелся? Пиявок там
навалом! И прочих червивых тварей. Не чешись, как на родине. И старайся не
пить никакой воды. Ни глотка по возможности.

- Ни глотка?

- Ни глотка, - отрезал он и, естественно, отхлебнул. - Виски с водой, и
ничего больше.

- А где же я виски возьму?

- Ай вонт ту дринк виски вери-вери мач. Так и отвечай на все вопросы,
пока не дадут бутылку.

- Целую бутылку?

Он больше не сказал мне ни слова. Ни единого. А когда мы наконец сели в
Антананариву, у него заболел живот. В гостинице его освидетельствовали
врачи, с которыми он объяснялся на неизвестном мне языке, и мой капитан
окончательно выпал в осадок. Вот такой абзац в моей жизни.

На второй день я куда-то вылетел на ржавом, тарахтящем, трясущемся и
грохочущем самолете один. Если не учитывать черного экипажа и некоторого
набора английских слов в моем русском произношении.

Я трясся на холодном железном полу, стуча зубами, поскольку от большого
ума вылетел в одной рубашке. Все мои знания об Африке ограничивались
доктором Айболитом с небольшой долей Луи Буссенара. Вокруг меня радостно
скалили зубы сплошные натуральные негры, говорящие на каком-то бесспорно
человеческом, но отнюдь не английском языке. Я тоже сначала скалил все свои
резцы, но потом окончательно продрог и заговорил по-английски:

- Гив ми плис ту дринк. Ту дринк плис.

Про виски я забыл, но, полагаю, к счастью, иначе бы они меня неправильно
поняли. А так - правильно, сунув мне в руку стакан с какой-то жидкостью. Я
сказал "сенк ю" и хлебнул от души. Отдавало чем-то хмельным, но, сдается
мне, лишь налитым в стакан из-под виски. Тем не менее я малость согрелся, и
тут мне жестами объяснили, что мы собираемся садиться. И - сели, подпрыгивая
на буераках. Не успел я выбраться из этого летающего устройства, как меня...

Абзац. Дух надо перевести.

Ну, считайте, что перевел. Схватили меня в полном смысле слова в охапку,
кинули на дно железного кузова какой-то автоколымаги и начали срочно
заваливать мягкими и жесткими предметами вперемежку. Багажом, словом. Это
было не тяжело, но несколько неудобно, особенно когда мы с ревом и грохотом
тронулись куда-то по тем же буеракам и весь этот багаж стал исполнять
чечетку на моем теле. Каждый загруженный предмет сначала одиноко подпрыгивал
и столь же одиноко падал на меня, а поскольку с багажом они постарались, то
в сумме я оказался избитым до синяков. А ойкать не решался, что в
определенной мере создавало как бы синяки внутренние.

Спасло то, что ехать было недалеко. Доехали. Куда - не спрашивайте, я
ничего разглядеть не успевал. Разгрузили от багажа машину, а меня сунули в
какую-то хижину без окон, но - со щелью, изображающей дверь. Накормили. Чем
- тоже не спрашивайте, все равно не знаю. Одно могу сказать точно - не мясо,
но и не рыба. Может быть, тушенные в горьком масле бананы, может, что-то
еще. Выжил, но даже перекурить не дали. Снова - на божий свет, снова - на
пол машины, снова - загрузка. На сей раз какими-то циновками, зато - с
головой и почти без воздуха.

Тронуться не успели, как я весь зоопарк так вовремя заболевшего капитана
Заусенцева припомнил. Может быть, кроме вшей. Но мух, клопов, тараканов и
еще чего-то ползающего, скачущего и кусающегося было навалом. Мало того, от
тряски из циновок стала вылетать мелкая и зловредная пыль. Я чихал от ухаба
до ухаба, и под мое чихание автоколымага наконец-то остановилась. И тут
просто необходимо объявить очередной абзац.

Колымага остановилась, и я ясно расслышал веселый женский смех. Он
прорывался сквозь все циновки, пыль и мою благоприобретенную дорожную
почесуху.

Я надеялся, что меня наконец-то извлекут из-под, но это "из-под" лишь
раздвинулось. В амбразуре показалось сияющее невероятным счастьем черное,
как надраенное голенище, лицо, и сквозь ослепительную улыбку прозвучало
что-то совершенно непонятное. И тут же циновки вновь наглухо задвинулись, а
я почувствовал, как на меня начали грациозно опускаться отнюдь не грациозные
тела. При этом раздался бешеный хохот, решительно заглушая все иные звуки.
По-моему, я даже не расслышал, как заработал двигатель.

Мы - катили, невидимые дамы поверх меня хохотали, как безумные, а меня
жрали неизвестные твари. Я уже забыл обо всех предостережениях капитана
Заусенцева, я уже мечтал о том, чтобы почесаться, как мечтают о глотке воды
утром с серьезного перепоя, но ничего не мог поделать. Я был зажат циновками
со всех сторон и припечатан к днищу увесистыми дамами сверху. Спору нет,