настаивал - огорчалась на весь вечер. Для нее высшим даром был не кусок
пирога, а возможность стоять рядом с ним и полностью владеть его вниманием и
беседой.
которые интересовали его. Можно было подумать, что у этого ребенка нет
собственных мыслей или образа жизни, что ее жизнь, поступки и все существо
должны непременно растворяться в другом человеке: теперь, когда около нее не
было отца, она приникла к Грэму и, казалось, жила его чувствами и его
жизнью. Она мгновенно выучила имена всех его однокашников, запомнила
наизусть характеристики, которые он им давал, для чего ей достаточно было
один раз выслушать описание каждого. Она всегда угадывала, о ком идет речь,
и могла целый вечер разговаривать о совершенно неизвестных ей людях,
отчетливо представляя себе их взгляды, манеры и нрав. Иных она даже
научилась передразнивать, например, помощник учителя, к коему юный Бреттон
питал отвращение, видимо, отличался странностями, она мгновенно их уловила
из рассказа Грэма и изображала к совершенному удовольствию последнего.
Однако миссис Бреттон осудила и запретила это занятие.
подростки. Полина проявила живой интерес к событию. Ей приходилось часто
слышать об этих мальчиках, ведь именно о них Грэм больше всего ей
рассказывал. После обеда юные джентльмены остались в столовой одни и вскоре
весьма оживились и расшумелись. Проходя через прихожую, я обнаружила, что
Полина в полном одиночестве сидит на нижней ступеньке лестницы, пристально
глядя на полированные панели двери, ведущей в столовую, и нахмурив брови в
напряженном раздумье.
стеклянной и я бы видела, что там делается. Мальчикам, кажется, очень
весело, и мне хочется пойти к ним. Я хочу быть с Грэмом и наблюдать за его
друзьями.
попрошу разрешения войти?
посоветовала ей попробовать.
приоткрылась и просунулась голова Грэма, у него был очень веселый, но
нетерпеливый вид.
госпоже Сноу и скажи им, чтобы они уложили тебя в постель.
со стуком захлопнулась. Полли стояла совершенно потрясенная.
ужасом проговорила она. - В чем я провинилась?
некоторые философские истины, которых у меня было немало в запасе. Но не
успела я начать свою речь, как она заткнула пальцами уши и ничком легла на
циновку. Ни Уоррен, ни кухарка не смогли сдвинуть девочку с места, ее
оставили там, пока она не поднялась по собственной воле.
друзья ушли, как обычно направился к ней, но она с горящими гневом глазами
оттолкнула его руку, не попрощалась с ним на ночь и ни разу не взглянула ему
в лицо. На следующий день он не обращал на нее внимания, а она буквально
окаменела. Днем позже он пытался узнать у нее, что случилось, но она упорно
молчала. Он, конечно, не сердился на нее всерьез, слишком уж неравны были
силы, однако пытался успокоить и задобрить девочку, спрашивая, почему она
сердится и что он такого сделал. Вскоре она смягчилась и заплакала, он ее
приласкал, и они вновь стали друзьями. Однако она была из тех, для кого
такие случаи не проходят бесследно: я заметила, что после этого удара она
больше никогда не разыскивала его, не ходила за ним следом, не домогалась
его внимания. Как-то я попросила ее отнести не то книгу, не то еще что-то
Грэму, когда тот сидел у себя при закрытых дверях.
ему беспокойство - ведь ему придется встать и открыть мне дверь.
она всегда следила из окна за его отъездом и возвращением. Она очень
гордилась, когда ей разрешали проехать на пони по двору, но никогда не
просила об этом одолжении. Однажды она вышла во двор, чтобы посмотреть, как
Грэм спешивается. Она стояла, прислонившись к воротам, а в глазах у нее
светилось страстное желание покататься.
особы выдавало ее истинный возраст), и с этими словами она удалилась.
без нее мне было бы скучно, она развлекает меня гораздо больше, чем вы или
Люси Сноу.
иногда беседовать со мной, когда мы ночью оставались одни в комнате), -
знаете, в какой день недели мне больше всего нравится Грэм?
другой?
воскресеньям: весь день проводит с нами, всегда спокойный, а по вечерам
такой добрый.
подобные занятия действовали на Грэма успокаивающе, вечера он обычно
посвящал мирным, хотя и довольно беспечным развлечениям у камина в гостиной.
Он устраивался на диване и звал к себе Полли.
нередко сменялась у него периодами раздумья. Получал он удовольствие и от
чтения, причем не глотая все без разбору, а проявляя в выборе книг
своеобразие своей личности и даже инстинктивный вкус. Правда, он редко
высказывался, но мне приходилось видеть, как он сидит и размышляет над
прочитанным.
коврике, и между ними начиналась беседа вполголоса. До меня долетали обрывки
их разговора, и надо признать, в эти моменты Грэмом владел более добрый и
ласковый дух, чем в другие дни.
Грэм делал некоторые замечания по поводу манеры исполнения и наставлял ее в
искусстве декламации. Она быстро все запоминала и отличалась способностями к
подражанию, главное же, для нее было наслаждением угодить Грэму, и она
поэтому оказалась прилежной ученицей. После декламации гимна следовало
чтение - часто главы из Библии. Замечаний делать почти не приходилось -
девочка отлично могла прочесть любое простое повествование. Если в тексте
шла речь о вещах ей понятных и интересных, она читала его с замечательной
выразительностью. Иосиф{40}, брошенный в яму, божественное откровение
Самуилу, Даниил в львином рву - таковы были ее любимые эпизоды, причем
страдания первого трогали ее особенно глубоко.
Ведь он так любил своего сына Иосифа.
люблю тебя. Если бы ты умер (и она приоткрыла книгу, нашла нужный стих и
прочла его), я бы поступила, как Иаков. Он не хотел утешиться и сказал: "С
печалью сойду к сыну моему в преисподнюю"{40}.
голову к себе. Помню, эта сцена поразила меня своим безрассудством: такое
чувство испытываешь, когда видишь, как неосторожно ласкают опасного и лишь
наполовину укрощенного зверя. Не то чтобы я боялась, что Грэм обидит девочку
или грубо обойдется с ней, но допускала, что он ответит ей такой
небрежностью и раздражением, которые будут для нее болезненным ударом.
Вообще-то он переносил подобные излияния чувств спокойно - иногда ее
искренняя любовь даже вызывала у него в глазах добродушное удивление. Как-то
он сказал:
двух месяцев с ее приезда в Бреттон, как прибыло письмо от мистера Хоума, в
котором он сообщал, что остается со своими родственниками по материнской
линии на Европейском континенте, к Англии питает неприязнь, не намерен сюда
возвращаться, вероятно, еще в течение многих лет и желает, чтобы его дочь
немедленно приехала к нему.
Бреттон, прочитав письмо. Меня это тоже занимало, и я вызвалась сообщить ей