в горле. - Встать всем! Встать!.. К орудию!.. Все к орудию!.. Заряжай!..
краю обороны, обтекая справа окраину горящей станицы, охватывая ее.
По-прежнему мигали среди дыма фары. Огни трассирующих снарядов
перекрещивались, сходились и расходились радиальными конусами, сталкиваясь с
резкими и частыми взблесками танковых выстрелов.
щелчки противотанковых ружей в пехотных траншеях. Слева танки миновали
балку, выходили к берегу, ползли на траншею боевого охранения. Соседние
батареи и те батареи, что стояли за рекой, били навстречу им подвижным
заградительным огнем, и еще видно было: впереди, за станицей, беззвучно
проходили в дымном небе группы наших штурмовиков, атакуя с воздуха пока
невидимую вторую волну танков. Но то, что было не перед батареей, отражалось
сейчас в сознании лишь как отдаленная опасность. Первая волна танков
зигзагообразным движением охватывала полукольцом береговую оборону, и свет
их фар бил теперь направленно в глаза, в упор шел на орудия. И Кузнецов
совсем ясно различил в дыму серые туловища двух передних машин прямо перед
огневыми позициями взвода и, выкрикнув команду кинувшемуся к орудию расчету,
тотчас после выстрела поймал в объективе бинокля мгновенный пунктир трассы
ниже выдвинувшихся из мглистого кипения квадратов.
казенником снаряды, чьи-то руки рвали назад рукоятку затвора, чьи-то тела с
мычаньем, со стоном наваливались на станины в секунды отката. Младший
сержант Чубариков, ловя команды, повторял их, стоя на коленях возле
Евстигнеева, не отрывавшегося от наглазника прицела.
азартном и неистовом единстве с расчетом, будто в мире не существовало
ничего, что могло бы еще так родственно объединить их.
с ходу неуклюже натолкнувшись на что-то своей покатой грудью, с яростным
воем мотора стал разворачиваться на месте, вроде бы тупым гигантским сверлом
ввинчивался в землю.
головой на длинной шее, и по-бабьи хлопнул себя рукавицей по боку. - Товарищ
лейтенант!
слыша его и только видя, как вылетали из казенника дымящиеся гильзы, как
расчет при каждом выстреле и откате наваливался на прыгающие станины.
тоже вращалась, рывками поводя длинным стволом орудия, нацеливая его в
направлении огневой. Ствол плеснул косым огнем, и вместе с разрывом, с
раскаленным взвизгом осколков магнием забрызгало слепящее свечение на броне
танка. Потом проворными ящерицами заскользили на нем извивы пламени. И с тем
же исступленным азартом восторга и ненависти Кузнецов крикнул:
вперед и в сторону, по-живому вздрагивая от жалившего его внутренность огня,
дергаясь, встал перед орудием наискось, белея крестом на желтой броне. В тот
момент поле боя, на всем своем пространстве заполненное лавиной танковой
атаки, стрельба соседних батарей - все исчезло, отодвинулось, все
соединилось, сошлось на этом одном головном танке, и орудие безостановочно
било по подставленному еще живому боку с белым крестом, по этому смертельно
опасному, чудилось, огромному пауку, пришедшему с другой планеты.
выдвигаясь из дыма, в течение нескольких секунд вырос, погасив фары, позади
задымившейся головной машины, сделал поворот вправо, влево, этим маневром
ускользая от орудийного прицела, и Кузнецов успел опередить его первый
выстрел:
что танк вблизи засек орудие, Кузнецов упал на огневой, подполз к расчету в
угарно текшей с бруствера пороховой мути, не сразу разглядел повернутые к
нему измазанные копотью аспидно-черные лица, застывшие в страшном ожидании
следующего выстрела, увидел Евстигнеева, отшатнувшегося от прицела, выдохнул
с хрипом:
Чубариков лежал боком на бруствере, двумя руками тер веки, повторяя
растерянно:
танковый разрыв окатил раздробленными комьями земли, чиркнул осколками по
щиту, и Кузнецов задохнулся в навалившемся тошнотном клубе толовой гари,
никак не мог передохнуть, выполз на бруствер, чтобы увидеть танк, но лишь
выглянул - жгучим током пронзила мысль: "Конец! Все сейчас будет кончено...
Неужели сейчас?"
наваливаясь на станины; показалось: даже перестали двигаться, замерли на
маховиках огромные красные руки Евстигнеева, приросшего одним глазом к
прицелу Ему мешала шапка. Он все сдвигал и наконец сдвинул ее резиновым
наглазником прицела. Шапка упала, скользнув по спине, с его потной головы.
Евстигнеев посунулся на коленях, от его напруженного широкого затылка, от
слипшихся волос шел пар. Потом задвигалось плечо. Правая рука плыла в
воздухе, гладящими рывками нащупывала спуск. Она двигалась неправдоподобно
замедленно. Она искала спуск с неторопливой нежностью, как если бы не было
ни боя, ни танков, а только надо было тихонько пощупать его, удостовериться,
погладить.
над самой головой оглушающий рев мотора, лязг, скрежет вползали в грудь, в
уши, в глаза, придавливали к земле, головы невозможно было поднять. И на миг
представилось Кузнецову: вот сейчас танк с неумолимой беспощадностью
громадой вырастет над орудием, железными лапами гусениц сомнет навал
бруствера, и никто не успеет отползти, отбежать, крикнуть... "Что это я?
Встать, встать, встать!.."
звоном, с паром вылетевшие из казенника гильзы в груду стреляных, уже
остывающих гильз - и тогда, отталкиваясь от земли, Кузнецов выполз на кромку
бруствера, чтобы успеть засечь свои трассы, скорректировать.
мнилось: огромный точильный камень вращался перед глазами. Крупные искры
жигали, высекались из брони танка - чужие трассы неслись к нему сбоку и
слева, оттуда, где стояло орудие Уханова, и взрыв сотряс, толкнул танк
назад, пышный фонтан нефтяного дыма встал над ним.
везение и узнанное в то мгновение братство вдруг, как слезы, почувствовал
горячую и сладкую сдавленность в горле. Он увидел и понял: это слева орудие
Уханова добивало прорвавшийся танк после двух точных снарядов, в упор
выпущенных Евстигнеевым.
охватывало очагами пожаров, непрекращающаяся стрельба батарей выбивала в
этом огне черные бреши - беглые разрывы, дымы полыхающей станицы мешались с
тяжелыми жирными дымами, встававшими среди огромного танкового полукруга,
соединялись над степью густым навесом, а из-под этого навеса, подсвеченного
огнями горевших машин, не приостановленные, упорно выползали и выползали
танки, суживая полукольцо вокруг обороны южного берега. Танковая атака не
захлебнулась, не ослабла под непрерывным огнем артиллерии, она лишь
несколько замедлилась на вершине полукольца и усилила, сконцентрировала
одновременные удары по флангам. Там одна за другой стремительно взвивались
сигнальные ракеты, и машины вытянутыми косяками поворачивали вправо, за
высоту, где был батарейный НП, и влево - к мосту, перед которым стояли
соседние батареи.
он, не веря еще, увидел то, чего не ожидал.
медным пятачком, везде впереди раздирался выстрелами, кипел огненными
валами, словно по-адски освещенными из-под земли, полз на батарею, подступал
к брустверам, и из этого кипящего месива появились неожиданно огромные тени
трех танков - справа перед позицией Давлатяна. А орудие Давлатяна молчало.
была совершенно ясной: если танки выйдут в тыл батареи, то раздавят орудия
по одному.
ничего не сумеет сделать, если Давлатян сейчас не откроет огонь. -
Разворачивай орудие!.. Вправо, вправо! Быстрей! Евстигнеев! Чубариков!..
выдыхая ругательства, изо всех сил дергал, передвигал станины: пытались
развернуть орудие на сорок пять градусов вправо, тоже увидев там танки.
Суетливо двигались руки, переступали, елозили, скользили валенки по грунту;
промелькнули налитые напряжением чьи-то выкаченные глаза, возникло
набрякшее, в каплях пота лицо Евстигнеева; упираясь ногами в бруствер, он
всем телом толкал колесо орудия, а ниточка крови по-прежнему непрерывно
стекала из его уха на воротник шинели. Видимо, у него была повреждена
барабанная перепонка.
шли на огневую Давлатяна, дым с их брони смывало движением.
Орлов Алекс
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Каменистый Артем