комната быстро охладилась до внешней температуры, как любое помещение в
термически прозрачном израильском бетонном доме. Потом он закрыл окно и
дверь и пустил из душа струю горячей воды в стену с остатками кафеля. Ванная
быстро заполнилась душным паром с запахом плесени и гнили.
вернулся с прибором, напоминающим переносную лечебную ультрафиолетовую
лампу. Он включил его кнопкой на рукоятке. Раздался треск электрических
разрядов, зазмеились в воздухе микромолнии и в тот же момент в ванной стало
ясно. Но все вокруг, включая двух олим, покрылось водой. Капли стекали с
потолка, вода струилась со стен, а пол был просто залит водой. "Сам будешь
вытирать, - услышала женщина знакомую капель. - Как надоел..."
или с дирижабля на облака, которые тут бродят все лето, и не надо ни
опреснения, ни айсбергов, ни молитв, так?" "Я ничего не имею против
айсбергов, тем более против молитв, но это - вода. С неба. Она в принципе
есть даже в хамсинном небе. Если ее мгновенно сконденсировать..."
"Электрический разряд?" "Не совсем... Вернее, не только." "Но я видел
молнии..." "Я очень вас уважаю, доктор Гольфер. И в принципе у меня нет
причин вам не верить, но..." "Вот и правильно. О своих научных идеях можно
безопасно говорить только с родной женой, причем не имеющей сходной
квалификации... "И любовника-конкурента, - хохотал Ефим. - Отложим раскрытие
моего принципа до хоть какого-то признаия его полезным." "А кому вы
предложили это?.." "Чиновникам разных министерств, естественно. Назначали
встречи с доверенными учеными, на которые я иногда должен был за свой счет
ехать через всю страну. Но в основном я встречал людей либо
откровеннонекомпетентных, либо не понимающих моего иврита, но неизменно
просто ни в чем подобном не занитересованных. Я пришел как-то даже в...
синагогу. Дескать, вы публично молитесь о ниспослании дождя с ясного неба, а
я тайком вызываю его на головы верующих." "Прямо праздник святого Иоргена! А
они?" "Очень обиделись, что я их считаю шарлатанами. Мы, говорят,
тысячелетиями просим Всевышнего, а не разных проходимцев, вроде вас, и
получаем дождь за наше благочестие, а не за обман. Дождь, говорят, идет
только по воле Божьей, а мы, евреи, обманом не занимаемся."
меховой безрукавке. Лицо ее неприятно дергалось странной непреодолимой
судорогой от виска по диагонали к подбородку, отчего глаз то и дело косил и
мигал. - Хотела бы я посмотреть хоть на одного израильтянина, который не
занимается обманом! Да это же страна узаконенных грабителей! Вот нас,
например, просто заставили-уговорили пять лет назад взять "сохнутовскую"
ссуду в банке "Леуми". Всего две тысячи долларов, причем мы выплачивали
ежемесячно и давным-давно погасили более шести тысяч шекелей, то есть те же
две тысячи долларов по тогдашнему курсу. И как вы думаете, сколько мы должны
сегодня этим рекитирам, но уже из банка "Идуд" - "Поддержка",
представляете!? Одиннадцать тысяч шекелей! Нас официально уведомили, что
если мы не отдадим им эти деньги, нас посадят в государственную тюрьму.
Наравне с палестинскими террористами, но без борьбы кого-либо за наше
освобождение. Нас! Которые за всю жизнь никого не обругали и копейки не
присвоили! Понимаете? То есть это не частные лица, а само государство
намеренно организовало этот грабеж своих честных граждан и стоит на стороне
грабителей! Мало того, в прошлом году к нам, в этот так называемый "наш
дом-нашу крепость" с гарантированной законом неприкосновенностью жилища и
имущества, ворвались какие-то тоже вполне официальные лица и забрали наш
телевизор от имени государства, так как мы отказались платить налог за право
смотреть их кривляния на иврите. Но мы ведь уже заплатили втрое больше, чем
этот телевизор стоит в Германии, за счет пошлины тому же государству! А
машканта? Мы платим за этот сарай уже пять лет, выплачивая ипотечную ссуду,
но должны банку вдвое больше, чем в момент выдачи ссуды." "Маша, зачем ты
ему это все рассказываешь? Он такой же оле, только на четыре года больше нас
тут мыкается. Он - ученый, а работает на кладбище..." "Слава Богу! Вот уж к
кому у меня нет претензий в этой стране, так это к Хеврат кадиш, -
подхватила Маша. - Единственные израильтяне, которые абсорбирует нас от всей
души! Словно вся алия задумана только для такой абсорбции. И папу
абсорбировали. Он не дождался амбуланса. А вот мама дождалась... После чего
ее на всю ночь привязали в больнице к койке, чтобы подключить к системе, и
не давали ни есть, ни пить, ни повернуться, а у нее с детства поврежден
позвоночник, и она вообще минуты не может лежать без боли на спине... Когда
я зашла, она лежала полуголая, с жуткими синяками на руках, скрюченная и без
сознания... Так она извивалась, чтобы освободиться... А медсестры только
орали на меня, когда я пыталась на своем ломанном иврите возникать... Бедная
моя мама не могла им даже возразить, когда ее привязывали, не говоря уж о
том, чтобы о чем-то попросить. Мама в совершенстве знала идиш и всю жизнь
жалела, что мы, ее дети, не говорим по-еврейски. И вот в еврейской стране ее
безнаказанно убивали потому, что она не говорит на иврите и не может на них
пожаловаться... И мы не могли пожаловаться. "Русские" в том отделении, чтобы
не потерять работу,были на стороне палачей и делали вид, что не понимают
по-русски. Потом один из них все-таки сказал, что моя мама в конце концов
обложила его матом уже не на идише за издевательства. И он отдал ее этим...
А они ставили перед ней, привязанной в жаре, воду и еду так, чтобы она
видела бутылки и тарелки, но не могла достать. Менгеле..." Она зарыдала и
ушла за водой на кухню. Там раздался звон разбитого стекла и трехэтажный мат
почему- то басом, с утробным рычанием. Мужчины прошли туда после неловкого
долгого молчания.
"А мне? - протянул стакан Гольфер. - И Фиме?" "А як же?" "Меня зовут Яков, -
захрустел Гольфер соленым огурцом. - И я совершенно с вами согласен, хотя
мои клиенты уже не могли рассказать, как трепетно к ним относились
"заждавшиеся нас"соотечественники до встречи со мной." "А ведь она у меня
консерваторию кончала, - грустно кивнул на жену Ефим. - По классу
виолончели. Мы привезли из Киева очень дорогой инструмент. Когда нас
наркоманы из квартиры напротив внаглую очистили, пока мы ходили отмечаться в
лишкат-авода, пропала и волончель. Полиция прибыла только через час. В
квартире все перевернуто, а полицейский спрашивает у меня, где вор? А те
откровенно смеются из своей квартиры. Вы же знаете, у настоящих
израильтян-сефардов всегда открыта дверь на лестничную клетку и орет их
варварская арабская музыка, в которой виолончели нет места... И Маша больше
не смогла зарабатывать в подземном переходе, где ей неплохо подавали
"русские" за классное исполнение..." "Фима, к тому времени я все равно не
могла больше зарабатывать, так как моя виолончель действовала на нервы
соседу по переходу - старому польскому еврею-лотошнику. Тот накатал жалобу,
что я натравливаю на него хулиганов-олим, пришел шотер из ирии и потребовал
больше тут не появляться, или он заберет инструмент." "Но можно же было
пожаловаться, - только моргал на все эти излияния Яков. - Не следует
поддаваться чиновнику..." "А то я не жаловалась! И подписи собирала у моих
слушателей, что более-менее часто проходили мимо, и на прием к "русскому"
депутату горсовета пыталась попасть. Но этому нашему народному избраннику
всегда было некогда, так и не принял..." "Маша стала убирать в доме одного
вздорного господина, где десять крикливых детей. И это после участия в
международном конкурсе музыкантов-исполнителей в Софии..." "Меня там отметил
сам Ростропович!"
миллионер, но вечно Маше недоплачивает, а деньги дает так, словно она
отнимает у него последнее..." "Мы все вспоминаем Киев, - задушевно начала
расторможенная неумелой выпивкой Маша, счастливо смеясь. Вдруг обнаружились
кокетливые ямочки на высохших щеках и ровные белые зубы. - Какой город,
Господи, какой город! Как замечательно мы там жили!... И после него - этот
датишний клоповник! Столица называется! Пустырь на пустыре. Всемирные
святыни, а рядом - голые грязные овраги. Надо же! Ведь здесь единственное
место на планете, где сохранилось свидетельство древнего израильского
величия, иудейские истоки - стена Храма. И к ней можно пройти только через
арабский базар, на котором и появляться-то еврею небезопасно... Вот такое
отношение евреев к своему прошлому, к своей единственной в общем-то ценности
- религии предков! А наш район - трущобы, которые мы видели до этой
"западной цивилизации" только в кино про ужасы капитализма..."
налил себе водки, которую выпил с типично еврейским отвращением. - Я из
Сибири, из самого грязновоздушного города в Союзе. Пьянь, рвань и грязь.
Плюс невыносимые морозы зимой, жара и комары летом и нищета. Так что тут я
простонадышаться не могу. Для меня с перездом в Израиль окончились вонючие,
переполненные публикой аэропорты, пустые магазины, жуткие давки за водкой и
в городском транспорте. Хотя мне тут тоже не очень повезло, но я живу в
Израиле стократ лучше, чем на Родине, как и большинство олим... как мне
кажется. Кроме того, "жид" тами "руси мелюхлах" тут все-таки звучат
по-разному. Там это был глас титульной нации, а здесь - какого-то
марокканья."
активного антисемитизма были отбросы общества, но защитниками этих отбросов
от законного преследования, их гарантом было и есть государство." " Ладно, -
Маша коснулась ладонью руки Якова. - Расскажи-ка лучше, Фима, что было на
очередном сборище, на которые ты без конца ходишь с тупым упорством и пустой
надеждой..."
похлопывания по плечу и вообще поведение кладбищенского умельца на высоком
собрании. - Если бы я могла, я бы и близко не подошла ни к тем, перед кем вы
с Фимой распинались, ни к моим хозяевам. Вот уж кого я не понимаю, так этих
богачей с их бездушными и бездарными виллами, огромными доходами. Если кому
и есть что терять, если арабы нас отсюда выгонят, то это им, а не нам. У нас
в любом следующем галуте через год-два будет тот же уровень бедности. А вы с
Фимой, как и почти все олим - патриоты. Кто до хрипоты орет о недопустимости
поступиться территорией, кто теряет силы и здоровье, чтобы навязать истинным
хозяевам страны своипроекты водоснабжения? А те - словно заговоренные! Они
Влодавец Леонид
Акунин Борис
Белов Вольф
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Смит Кордвейнер