Остальным придется эмигрировать или искать работу по всей Ирландии. Но где
они ее найдут и сколько будут зарабатывать? Те немногие, кто имеет здесь
постоянную работу - работает в порту, рыбачит, добывает торф или занят на
берегу, где копает гравий либо песок, - те немногие зарабатывают от пяти
до семи фунтов в неделю (1 фунт = 11,60). Если к тому же у них есть
собственный торфяник, корова, куры, домик и дети, которые помогают по
хозяйству, жить еще можно, но в Англии рабочий, если считать со
сверхурочными, получает от двадцати до двадцати пяти фунтов в неделю, а
без сверхурочных от двенадцати до пятнадцати, никак не меньше.
Следовательно, молодой парень, если даже он расходует на себя десять
фунтов в неделю, сможет посылать домой от двух до пятнадцати фунтов, а
здесь отыщется немало старушек, которые живут на два фунта, присылаемых
сыном или внуком, немало семей, которые живут на пять фунтов, присылаемых
отцом.
шестерым придется эмигрировать. Неужели и маленький Пий, которого сейчас
терпеливо укачивает старший брат, покуда мать жарит постояльцам глазунью,
накладывает повидло, режет белый и ржаной хлеб, разливает чай, покуда она
печет на торфяном жару булки, раскладывает тесто по железным формам и
подгребает к ним угли (между прочим, это выходит и быстрей и дешевле, чем
на электричестве), - неужели и маленький Пий в 1970 году, четырнадцати лет
от роду, тоже первого октября или первого апреля, весь в значках и бляхах,
будет стоять на автобусной остановке с фибровым чемоданом в руках, с
пакетом отборных бутербродов, и всхлипывающая мать будет обнимать его
перед большим путешествием в Кливленд, Огайо, Манчестер, Ливерпуль, Лондон
или Сидней к какому-нибудь дяде, к двоюродному или родному брату, который
твердо пообещал заботиться о мальчике и что-нибудь для него сделать?
болот, когда слезы мешаются с каплями дождя и дует ветер с Атлантики;
здесь же стоит дедушка, он знает трущобы Манхэттена и Нью-йоркский союз
портовых рабочих, он тридцать лет бился с нуждой и потому украдкой сует
еще одну фунтовую бумажку остриженному под машинку и шмыгающему носом
внуку, которого оплакивают, как некогда Иаков оплакивал Иосифа; шофер
автобуса осторожно сигналит, очень осторожно, но он, который доставил к
поезду сотни, а может, и тысячи выраставших у него на глазах детей, знает,
что поезд ждать не станет и что прощанье завершенное легче вынести, чем
предстоящее. Парнишка машет рукой, автобус едет по пустоши, мимо
маленького белого домика на болоте, слезы мешаются с соплями, мимо лавки,
мимо трактира, где отец по вечерам выпивал свою положенную кружку пива,
мимо школы, мимо церкви - мальчишка осеняет себя крестом, шофер тоже,
остановка, новые слезы, новые прощания. Ах ты, господи. Майкл тоже
уезжает, и Шейла. Слезы, слезы, ирландские, армянские, польские слезы...
подбирают по дороге, кто толпится в тамбурах с коробками, обшарпанными
чемоданами и полотняными узлами, - девочки, которые еще наматывают на руки
четки, мальчики, у которых в карманах еще бренчат камушки, весь этот груз
- лишь ничтожная часть, какие-то несколько сотен из более чем сорока
тысяч, ежегодно покидающих страну. Рабочие и врачи, медицинские сестры,
служанки и учительницы - ирландские слезы, которые где-нибудь в Лондоне,
Манхэттене, Кливленде, Ливерпуле или Сиднее смешаются с польскими либо
итальянскими слезами.
лет здесь будут жить только сорок пять, но у этих сорока пяти будет
столько детей, что снова восемьдесят детей будут по воскресеньям
преклонять колена в церкви.
будут эмигрировать. А покамест маленького Пия нянчит старший брат, мать же
тем временем бросает в большой котел омаров для своих постояльцев,
подрумянивает лук на сковородке и кладет остудить дымящиеся хлебы на
выложенный изразцами стол, а море тем временем шумит, и Шиван с глазами
как у Вивьен Ли смотрит в бинокль на голубые острова - острова, где в
ясную погоду еще можно разглядеть маленькие деревушки, дома, амбары,
церковь с рухнувшей колокольней. Но жить там никто не живет, никто. Птицы
вьют гнезда в комнатах, тюлени нежатся иногда на маленькой пристани,
шумные чайки пронзительно кричат на заброшенных улицах, будто проклятые
души. Птичий рай, говорят те, кому случается иногда перевозить на ту
сторону какого-нибудь английского профессора-орнитолога.
угла в угол - укачивает. Но, может быть, это она поедет в Америку и
сделается там официанткой либо кинозвездой, а Пий останется здесь, будет
продавать марки, сидеть на коммутаторе и через двадцать лет посмотрит в
бинокль на покинутый остров, чтобы убедиться, что теперь завалилась вся
церковь?
не укладывал фибровый чемодан и не испытывал терпение шофера, чтобы хоть
немного оттянуть разлуку, никто еще и не думает об этом, поскольку
настоящее здесь весомее будущего, но перевес, из-за которого планы
подменяются фантазиями, этот перевес еще будет оплачен слезами.
НЕБОЛЬШОЕ ДОПОЛНЕНИЕ К МИФОЛОГИИ ЗАПАДНЫХ СТРАН
старика, сидящего на каменной скамье возле каких-то развалин. Точно так же
он мог сидеть здесь триста лет назад, и трубка, которую он курил, не
нарушала иллюзии: трубку, зажигалку и кепку от Вулворта можно было без
труда перенести в семнадцатый век, они перешли бы туда вместе со стариком,
с ним перешла бы даже кинокамера, которую Джордж заботливо держал на носу
лодки. Вероятно, сотни лет назад уличные певцы и странствующие монахи
точно так же приставали здесь к берегу, как сейчас приставали мы. Старик
приподнял кепку - волосы у него были седые, густые и пушистые, - привязал
нашу лодку, мы спрыгнули на берег и, улыбаясь, обменялись приветствиями:
"Lovely day - nice day - wonderful day" [приятный денек, славный денек,
чудесный денек (англ.)] - изысканная простота приветствий, употребляемых в
странах, где погода находится под вечной угрозой со стороны бога дождя, и,
едва мы ступили на землю маленького острова, нам почудилось, будто время
сомкнулось у нас над головой, как водоворот. Словами не выразить, до чего
зелена зелень этих деревьев и лугов; они отбрасывают зеленые тени на
Шаннон, их зеленый цвет, кажется, достигает неба, где облака, словно
болотные мшистые кочки, столпились вокруг солнца. Именно здесь могло бы
разыграться действие сказки о золотом дожде звезд. Зелень высится огромным
сводом, солнце падает на деревья и луга пятнами золотых монет и лежит на
них, большое и яркое, как монета; порой такое пятно попадает на спину
дикого кролика и соскальзывает с него в траву.
родился тогда, когда Румыния еще не была тем, чем она уже давно перестала
быть, - не была королевством; ему было четыре года, когда умер Диккенс, и
он на один год старше, чем динамит. Сказанного достаточно для того, чтобы
уловить старика в редкую сеть времени. Развалины, перед которыми он сидел,
были остатками амбара, построенного в начале нашего века, зато в
пятидесяти шагах от него были развалины шестого века: святой Кьяран
Клонмакнуазский четырнадцать столетий назад построил здесь часовню. Тот,
кто не обладает наметанным глазом археолога, едва ли отличит стены
двадцатого века от стен шестого; и те и другие одинаково зелены и
одинаково покрыты солнечными пятнами.
старика, который был на целый год старше динамита, Джордж избрал статистом
- старика предстояло запечатлеть на фоне заходящего солнца, на берегу
Шаннона и с дымящей трубкой в зубах, чтобы через несколько дней его можно
было увидеть на экранах американских телевизоров, и у всех американских
ирландцев глаза увлажнятся от тоски по родине, и они заведут свои песни;
подернутый зеленой дымкой, розовый от лучей заходящего солнца - вот как
будет выглядеть старик, размноженный миллионами экранов, и синий, очень
синий дымок будет подниматься из его трубки.
пошлину новостями, ибо, несмотря на радио и газеты, новость приобретает
особый вес, если ты сам слышал ее из уст того, кому пожимал руку, с кем
пил чай. Мы пили чай перед камином в гостиной заброшенного богатого дома;
неизменные темно-зеленые отсветы деревьев, казалось, навечно окрасили в
зеленый цвет стены комнаты, тронули благородной зеленью мебель времен
Диккенса; отставной английский полковник, который доставил нас сюда в
своей лодке, - длинноволосый, рыжий, с рыжей остроконечной бородкой, он
напоминал одновременно и Робинзона Крузо, и Мефистофеля - завладел
разговором, а я, к сожалению, не очень хорошо понимал его английский, хотя
он из любезности и старался говорить "slowly", очень "slowly" [медленно
(англ)]. Сначала я понял только три слова: "Rommel", "war" и "fair"
[Роммель, война, честь (англ.)], а я знал, что fairness [благородство,
рыцарство (англ.)] Роммеля во время войны - одна из любимых тем
полковника; к тому же меня постоянно отвлекали дети, внуки и правнуки
старика, которые либо заглядывали в комнату, либо подавали нам чай, воду,
хлеб и печенье (пятилетняя девчушка принесла половинку собственного
печенья и в знак своего гостеприимства положила ее на стол), и у всех, у
детей, внуков, правнуков, были такие же острые, треугольные и хитрые лица
почти сердцевидной формы, как те маски, что смотрят на прилежную землю с
башен французских соборов.
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Флинт Эрик
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Никитин Юрий