исполнять, - нет, экономические обстоятельства делают ее поистине
необходимой. Когда в 1923 году Ирландия стала независимым государством, ей
понадобилось не только наверстывать почти столетнее отставание в
промышленном развитии, ей вдобавок пришлось поднажать и во всем остальном,
что вытекает из развития: в ней почти нет городов, едва развита
промышленность, нет рынка для сбыта рыбы. Нет, как хотите, а Шону или
Шейле придется уехать.
ПРОЩАНЬЕ
необходимость: старые деньги кончились, новые были обещаны, но еще не
поступили, стало холодно, и в пансионе (самом дешевом из всех, что мы
смогли отыскать по вечерней газете) полы были такие покатые, что нам
казалось, будто мы погружаемся вниз головой в бездонную пучину; по этой
наклонной плоскости мы проскользнули через ничейную землю между
воспоминанием и сном, миновали Дублин, и вокруг кровати, которая стояла
посреди комнаты, заливаемой прибоем суеты и неонового света с
Дорсет-стрит, разверзлись грозящие темные бездны; мы тесней прижимались
друг к другу, а сонные вздохи детей с кроватей вдоль стены звучали как
крики о помощи с другого, недоступного для нас берега.
после очередного отказа на почте, здесь, на ничейной земле между сном и
воспоминанием, казались сверхотчетливыми и застывшими, как восковые фигуры
паноптикума; словно дорогой ужасов через сказочный лес мы стремглав падали
туда вниз головой: туфелька святой Бригитты нежно и серебристо мерцала во
тьме, большие черные кресты утешали и грозили, борцы за свободу в
трогательно зеленых мундирах, обмотках и красных беретах показывали нам
свои раны, свои солдатские книжки и детскими голосами читали нам строки
прощальных писем: "Моя дорогая Мэри, свобода Ирландии...", котел из
тринадцатого века проплыл мимо нас, каноэ из доисторических времен, сияли
улыбкой золотые украшения, кельтские застежки - золотые, медные и
серебряные, как бесчисленные запятые, висели они на невидимой веревке для
белья; мы въезжали в ворота Тринити-колледжа, но безлюден был его большой
серый двор, лишь бледная девушка сидела и плакала на ступеньках
библиотеки, держа в руках ядовито-зеленую шляпу - то ли ждала
возлюбленного, то ли тосковала по нем. Суета и неоновый свет с
Дорсет-стрит, вскипая, проносились мимо нас, как время, которое на
мгновение становилось историей; то ли мимо нас провозили памятники, то ли
нас провозили мимо них - суровые бронзовые мужи с мечами, перьями,
свитками чертежей, поводьями или циркулем в руках, женщины с маленькой
грудью дергали струны лиры и сладостно-печальными глазами глядели на много
столетий назад, шпалерами стояли бесконечные вереницы одетых в синее
девушек с клюшками в руках, они были безмолвны и строги, и мы боялись, что
они взметнут свои клюшки, как палицы; обнявшись, мы скользили дальше. Все,
что осмотрели мы, теперь осматривало нас, львы рыкали на нас,
кувыркающиеся гиббоны перебегали нам дорогу, мы карабкались вверх и
съезжали вниз по длинной шее жирафа, и ящерка с мертвыми глазами укоряла
нас в своем уродстве, темные воды Лиффи, зеленые и грязные, бурлили мимо
нас, кричали жирные чайки, глыба масла "двухсотлетней давности, найденная
в болоте в Мейо", проплывала мимо нас, как глыба золота, которую отверг
Дурень Ганс; полицейский, улыбаясь, показывал нам свою Книгу регистрации
осадков, сорок дней подряд он писал в ней одни нули - целая колонна яиц, -
и бледная девушка с зеленой шляпой в руках все еще плакала на ступеньках
библиотеки.
историю: грамоты, с которых грузилом свисали вниз печати, договоры с
витиеватыми подписями, документы, отягощенные сургучом, деревянные мечи,
пушки из папье-маше, арфы и стулья, кровати и шкафы, чернильницы и мумии,
пелены которых размотались и реяли в воде, словно темные пальмовые
опахала, кондуктор раскручивал со своей катушки длинный билетный локон, а
на ступеньках Ирландского банка сидела старушка и считала бумажки по
одному доллару каждая, и дважды, и трижды, четырежды подходил к окошечку
служащий главного почтамта и с огорченным видом говорил из-за решетки:
"Sorry!"
акулий позвоночник, напоминающий волынку, покачиваясь, проплывал мимо,
хрящи ломались, и позвонки, словно кольца для салфеток, по одному исчезали
в ночи, семь сотен О'Мели строем прошли мимо нас: русые, белокурые, рыжие,
они пели хвалебную песнь в честь своего клана.
другу, мы ехали через аллеи и парки, через ущелья Коннемары, через горы
Керри, через болота Мейо, раскинувшиеся на двадцать - тридцать миль, мы
все время боялись встретить допотопного ящера, но встречали только кино -
в центре Коннемары, в центре Керри, в центре Мейо: здания были из бетона,
окна были густо замазаны зеленой краской, а внутри, как хищный зверь в
клетке, рычал проекционный аппарат, бросая на экран лица Монро, Треси и
Лоллобриджиды. Все еще боясь ящера, ехали мы по тенистым зеленым дорогам,
между нескончаемых стен, вдали от наших вздыхающих во сне детей и вниз
головой снова упали в предместья Дублина - мимо пальм и олеандров, сквозь
заросли рододендронов. Все больше становились дома, все выше деревья, все
шире пропасть между нами и нашими вздыхающими во сне детьми. Палисадники
все разрастались и наконец разрослись так, что за ними уже не видно было
домов, и мы еще быстрей вторглись в нежную зелень необъятных лугов...
хриплый голос хозяйки вымел, как ненужный хлам, добычу наших снов, и хотя
тра-та-та проезжающего мимо автобуса напугало нас, ибо до того напоминало
пулеметную очередь, что мы приняли его за сигнал к революции, но Дублин
думать не думал о революции, а думал он о завтраке, о скачках, о молитве и
о покрытой изображениями целлулоидной ленте. Хриплый голос хозяйки позвал
нас к завтраку, по чашкам был разлит прекрасный чай: хозяйка в халате
сидела за столом вместе с нами, курила и рассказывала о голосах, терзающих
ее по ночам: о голосе утонувшего брата, который зовет ее каждую ночь, о
голосе покойной матери, которая напоминает дочери про обет, данный ею в
день первого причастия, о голосе покойного супруга, который остерегает ее
от виски; трио голосов слышит она в темной задней комнате, где сидит целый
день наедине с бутылкой, тоской и халатом.
из бутылки, но я заявила ему, чтоб он не смел так говорить про мои голоса,
в конце концов он с них живет... Вот вы, - спросила она вдруг изменившимся
голосом, - вы не хотели бы купить мой дом? Я его дешево отдам.
тоской и халатом.
оттуда пошли в картинную галерею, еще раз спустились в мрачное подземелье
к мумиям, про которые один местный посетитель сказал: "Копченые селедки";
последние пенни мы истратили на свечи, быстро сгоревшие перед пестрыми
образами, потом пошли вверх к Стивенс-грин, покормили уток, посидели на
солнышке, послушали, есть ли у _Заката_ шансы на выигрыш: оказалось, есть.
В полдень много дублинцев вышло из церкви и растеклось по Графтон-стрит.
Наши надежды услышать "yes" [да (англ.)] из уст служащего на почте пошли
прахом. Его "sorry" становилось раз от раза все печальнее и печальнее, и
мне показалось, что он уже почти готов самовольно запустить руку в кассу и
предоставить нам заем от лица министра почт, во всяком случае, пальцы его
инстинктивно потянулись к сейфу, потом он со вздохом положил их на
мраморную стойку.
угостила детей конфетами и поставила новые свечи перед тем святым, перед
которым надо, - перед святым Антонием, и, когда мы еще раз пришли на
почту, улыбка служащего засияла навстречу нам через весь зал. Он радостно
послюнил пальцы и начал торжествующе отсчитывать деньги на мраморной
стойке: раз, два, много - он давал их нам самыми мелкими купюрами, потому
что отсчет доставлял ему огромное удовольствие, и звякали на мраморе
серебряные монеты; девушка с зеленой шляпой улыбалась: вот что значит
поставить свечу перед тем, перед кем надо.
клюшками потеряли всякую грозность, не рыкали больше львы, и только ящерка
с мертвыми глазами все так же выставляла напоказ свое первобытное
уродство.
ленты со своих катушек, гудели корабли, легкий ветерок долетал с моря,
много-много бочек пива исчезало в темных трюмах пароходов, и даже
памятники улыбались: перья и поводья, арфы и мечи утратили мрачность сна,
и лишь старые вечерние газеты плыли к морю по водам Лиффи.
письма с требованием снести Нельсона, тридцать семь объявлений о продаже
домов, одно о покупке, а где-то в Керри благодаря активности местного
фестивального комитета был проведен настоящий фестиваль: бег в мешках,
гонки на ослах, соревнования по гребле и конкурс на самого медленного
велосипедиста, Победительница в беге улыбалась перед газетным репортером и
показывала нам свое хорошенькое личико и скверные зубы.
играли в карты, как на крыше, потому что стульев и стола в комнате не
Березин Федор
Гуревич Георгий
Никитин Юрий
Максимов Альберт
Самойлова Елена