Чтение 37–й страницы книги ~Любовь инженера Изотова~

Алексей просил еще две недели, просил такелажников, некоторые новые
запчасти и... новый коллектор.

- Коллектор? - удивленно переспросил Терехов. И хотя, казалось, ничего
особенного не было в том, что он переспросил, на самом деле он выразил
свое недовольство неудачей и нежелание дальше поддерживать все это дело.

Он сказал только одно слово: "Коллектор?" Но того, _как_ он это сказал,
было достаточно, чтобы главный механик заявил: "О коллекторе не может быть
и речи". Его моложавое лицо пошло красными пятнами. "Припадочный", -
подумал Алексей. Оставалось сделать последнее усилие, и установка
каталитического крекинга начала бы работать вдвое производительнее.

Алексей понимал Терехова, разгадал его намерения. Сейчас Терехов,
воспользовавшись неудачей реконструкции, хотел ударить по всему этому
делу.

Главный механик все продолжал нервно вскидывать голову и в разных
выражениях сообщать, что коллектора не будет.

Тут вмешался Баженов:

- Коллектор - дело хозяйское, но остальные требования законны. Все эти
доделки и переделки должны быть произведены для успеха дела.

И Рыжов сказал:

- Ну уж что теперь, Андрей Николаевич, цех сам идет на все лишения
материального порядка.

Это был отпор директору, это была защита реконструкции, защита сильная,
и Терехов мгновенно понял это и сразу отступил. В конце концов против
реконструкции он и не боролся. Слава завода - это была его слава. Но слава
Алексея - это была слава его личного врага. Терехов сказал:

- Дорогие товарищи, я даю вам ваши последние сроки. Однако помните, что
мы с вами, как врачи, права на ошибки не имеем.

И вдруг Алексей понял, что Терехов нервничал. Вел совещание, сидел как
изваяние за столом, произносил привычные слова, а сам все ждал
неприятностей.

Закрывая совещание, Терехов распорядился, чтобы главный механик пошел
на установку, своими глазами посмотрел "знаменитый" коллектор.

- Уж лучше грешным быть, чей грешным слыть, - заявил Терехов надменно.

"Хорошие шекспировские строки, но философия дерьмовая. Наверное, -
подумал Алексей, - он цитировал эти строки ей".

- А коллектор дорогой? - спросил кто-то у главного механика.

- Золотой! - закричал истерично главный механик. - Двадцать семь тысяч!

- Двенадцать, - сказал Алексей громко.

Все засмеялись.

Алексей встал, вышел из кабинета, не дожидаясь остальных.

24

Андрей Николаевич ждал Тасю возле кинотеатра "Ударник". Она увидела его
издали. Засунув руки в карманы синего свободного пальто, надвинув светлую
кепку на лоб, он медленно расхаживал по тротуару. Даже здесь, в московской
толпе, он был заметен, выделялся осанкой, смуглым лицом. Тася любила,
когда он был в кепке, он казался молодым, простым.

Каждый раз, когда Тася видела Андрея Николаевича, она на мгновение
переставала верить тому, что он ждет ее, стоит, печется на солнце, мокнет
под дождем, бросив свои неотложные, важные государственные дела. Ради нее
подвергает себя неприятностям, как мальчишка бежит к ней на минутное
свидание, летит в Москву на два дня. Ради нее, из любви к ней...

Сейчас он заметит ее в толпе, улыбнется. Если бы можно было так всегда
идти к нему навстречу, видя, что он стоит и ждет! Только этот миг был
прекрасен, потому что сразу вслед за этим начинала стучать тревога в
сердце, что скоро расставаться, прощаться, уходить, терять.

Андрей Николаевич заметил Тасю и сдвинул брови. Она опаздывала. Потом
улыбнулся.

- Здравствуй, здравствуй, мое воскресенье, - сказал он нежно.

- Дай я на тебя посмотрю, - сказала Тася довольно громко.

Проходивший мимо военный обернулся, с откровенным восхищением посмотрел
на Тасю и с неодобрительной завистью - на Терехова.

- Видишь, опять на тебя смотрят. Ты еще надеваешь этот красный шарф. И
так девчонка, а еще этот красный галстук.

Они замешкались, не зная, в какую сторону идти, потом побрели по
направлению к Каменному мосту.

- Сегодня у меня был смешной случай. В институте, в вестибюле, я
встречаю... Ты не слушаешь? - спросила Тася.

- Боже, как мне неинтересно жить без тебя, - ответил Андрей Николаевич.

Она остановилась, потрясенная искренностью и нежностью его тона.
Значит, он любил ее, страдал, скучал. Больше ей ничего не надо было, она
счастлива.

- Ну, продолжай, продолжай - "в институте, в вестибюле, я встречаю"...
Кого ты встречаешь?

- Ах, все равно все это. Неважно.

Она собиралась рассказать ему какие-то пустяки. Серьезное и грустное
она от него скрывала. У нее были неприятности в институте; она получила
выговор за то, что вернулась из командировки с опозданием. Ее хотели
исключить из аспирантуры, потому что она не сдала кандидатский минимум.
Отцу опять стало хуже.

Обо всем этом она не рассказывала Андрею Николаевичу. Он не знал ее
жизни. И не должен был знать.

- Как ты? Был в Госплане?

Терехову предлагали работать в Госплане. Он был честолюбив, его манили
масштабы. "Разве не так? Разве ты не такая?" Ей нравилось, когда Андрей
Николаевич говорил: "Мы с тобой похожи. Мы одинаковые".

- У меня сегодня вечером заседание в одном месте, под Москвой, довольно
далеко. Пока я буду выступать, ты погуляешь, потом поужинаем где-нибудь.
Согласна?

- Да. - Кажется, она еще ни разу не произнесла при нем "нет". Ей было
совершенно все равно, куда ехать, когда и зачем, лишь бы вместе. Она
быстро сосчитала, сколько часов они смогут пробыть вдвоем.

- Может быть, там есть гостиница... - вопросительно проговорил Андрей
Николаевич и наклонился к ней. - Да?

- Я предупрежу отца, что не вернусь, - прошептала она. - А сейчас поеду
домой, переоденусь.

- Побыстрее, времени в обрез, я подожду тебя на вокзале, куплю билеты.
А ты подгребай. - Он подмигнул Тасе, молодой, удалой, беспечный.

На вокзале Тася не застала Андрея. Был уже седьмой час, он уехал, не
дождавшись ее: опаздывал на заседание.

Она не знала, куда поехал Терехов, где это заседание, - наверно, в
какой-нибудь закрытой аудитории. Знала только название станции.

Она пересчитала деньги. Их хватало на билет лишь в один конец.

Тася села в поезд.

Напротив, на скамейке, женщина в очках читала газету, мужчина ел
мороженое.

Сзади пьяный голос выкрикивал:

- Есть, капитан, матрос воды не боится!

Тася обернулась. У говорившего было красное, потное лицо.

- Жизнь на жизнь не перемножишь, а дважды жить не суждено.

Она вспомнила глаза Терехова, его кепку, веселое лицо рабочего парня.
Потом выплыло другое лицо, высокомерное, отчужденное, "так надо".

Она вышла из вагона и остановилась. Она не знала, куда идти, и решила
ждать Терехова на перроне. Села на скамейку под фонарем, который, как
показалось, горел ярче других, натянула юбку на колени, застегнула
воротник старенького клетчатого жакета, поправила шарф на шее, вспомнила,
что у нее есть еще кожаные перчатки с рваными пальцами, и надела их.

Потом она часто вспоминала это ожидание. Она ждала тогда не Терехова,
она ждала чуда.

Она задремывала и просыпалась от холода. Несколько раз смотрела на часы
- время не двигалось. Потом вдруг прыгнуло. Наступила ночь. Если вот так
ждать под мерцающим фонарем долго-долго, мерзнуть, неужели можно не
дождаться? Вдруг ей показалось, что идет сторож, чтобы прогнать ее отсюда.
Она со страхом всмотрелась - это было дерево.

Отец уже, наверно, принял снотворное, заснул. Тася, как могла, скрывала
от отца все, но он что-то чувствовал. Он говорил теперь, что умрет
спокойно, если она выйдет замуж. Он думал, что дочь несчастлива, а она
была счастлива, отец этого не знал. Никто на свете не был счастлив, только
она. Ее счастье было вот здесь, на этой скамейке.

- Тасенька! - голос Терехова срывался от волнения.

Тася протянула руки: вот ее счастье. Терехов был потрясен.

- Боже мой, а если бы я не пошел в эту сторону?

- Все равно. Ты бы пошел. Я знала, что я тебя дождусь.

- Ты сама не знаешь, что ты такое... Что ты за чудо.

- Ты пришел.

- Тасенька! - повторял Терехов. Это ожидание на перроне, без всякой
надежды встретить его, потрясло Андрея Николаевича. Сжавшаяся от холода в
комочек, на скамейке, ночью...

- Тася, девочка моя, - шептал Терехов.

В это мгновение ему хотелось послать все к черту, переломать свою
жизнь, начать сначала. Если есть, если может быть такая любовь... Тася
молчала. Терехов снял пальто, закутал ее.

- Давай проедем еще одну остановочку вперед, там должна быть
гостиница...

Она кивнула головой, соглашаясь. Еще одна ночь в гостинице. Андрей