прихватит. Он в деле только одну сторону видит, свою собственную, одного
цеха, а всего завода не чувствует.
крекинга переживаю. Подумаешь, неудачи. Без неудач удач не бывает.
других притуплялось повседневными заботами, мелкими нехватками и вечной
спешкой.
27
Калисфения жеманно поздоровалась и села на стуле прямо, положила руки на
колени. Она была хорошенькая, молодая, с ярко-синими глазами, с лицом и
повадками скандалистки. Малинин тоже сел, поругал погоду и, оглянувшись на
жену, заговорил о печи, которая в реконструкции каталитического крекинга
интересовала его больше всего.
заставляет скучать Калю.
шерстяное платье с вышитыми карманами, откашлялась и сказала:
продолжала Каля. - Других забот у вас нет, ему одно и то же без конца
объяснять. А он и рад, расселся тут.
плечи. - Идем лучше. Пригласи Алексея Кондратьевича к нам в гости на
завтра и идем.
будешь про насосы и про печки говорить, мучить человека помрачение мозгов
устраивать.
скандальные выходки. - Мама моя будет очень рада. Да и она, - Малинин
показал на жену, - хочет вас пригласить.
запретить не может.
свидания. Мы вас завтра ждем к себе, значит.
страшна".
платком, похожая на цыганку, с низким голосом и блестящими, черными,
насмешливыми глазами, рассказывала Алексею о том, как она работала
свинаркой на Дальнем Востоке, куда поехала на два года по вербовке.
больше пользы принесу, чем с невесткой лаяться. Правильно, сынок? -
спросила она Малинина.
говорит: "Я тебе не советую, не рассоветую. Ты нонче из сундука, завтра из
сундука, в сундуке ведь дно есть". Глупый ты, думаю, в моем сундуке уже
давно только дно и есть. Я говорю: "Фу, и поеду, помру - поплачешь ведь".
И решилась и не жалела.
грибочков гостю подложи. Эти грибы на базаре не все берут, а я всегда
беру. Чистый гриб, не червивый.
грибами, пирогами.
по рюмочке. Сын, наливай.
труд.
платье, с завитыми волосами, тоже со всеми чокнулась. Было видно, что Каля
решила этот вечер держать себя как можно лучше.
татьянки. Идем как инкубаторки. Люди на нас смотрят. Интересная жизнь была
у нас на Южном Сахалине.
свиней принимать". Я молчу, соглашаюсь. Ладно. Приняла я свиней. Дали мне
свинарник на горе. И я со свиньями одна. Целый день в кормоварке варю,
стужу, кормлю свинюшек. Там крупа гаолян была, похожа на гречку, но не
гречка. Свиньи ее любили. Одна свиноматка у меня, Волга, такая капризная
была. Однажды я пошла на выходной. Меня заменила свинарка, тоже Мария,
Маша. Я ее предупредила, что Волга капризная. А эта Мария стала Волгу
кормить, принесла поросят и на Волгу закричала. Волга ее за ноги и
схватила. Поросята маленькие, как дожжик. А Волга, как тигр, кидается на
всех и никого не пускает. За мной поехали. "Твоя Волга всех грызет, и
поросят не дает, и шайку не дает брать". Со свиньей не сладятся. Я той
Марии говорю: "Я, Маша, тебе предупреждение давала - потише с ней,
поласковее". Сама открываю дверь; "Волга, милая, да ты что? Что, милая?
Тебя обидели, моя милая?" А Волга ко мне прямо встала и рассказывает, и
рассказывает, не знает, как ей жаловаться. И жалуется.
смеясь, Малинин.
октябрьских. Корма у нас были сочные, в ямах зарыты, но по ту сторону
реки, а мы по эту. Я наказываю, требую, чтоб корма дали. Кормов не везут.
Директор подсобного хозяйства все, говорят, пьяный. Ага, они там пьют, я
заливаюсь, плачу, к свиньям хоть не ходи. Скот хочет кушать, скотину
жалко, не показываешься ей прямо на глаза. Я сажусь, пишу записку. Вы,
мол, откройте глаза, вы все никак с рюмочкой не расстанетесь. И матом как
заверну. Вам праздники. Вы все чеканитесь. А у меня все пропадет. В честь
чего у меня свиньи худеть будут из-за вашего пьянства? Возчику записку
отдала. Рассказывали мне, директор прочитал, сидит, улыбается: Огороднице
дал почитать. На другой день и постилка, и корма сочные, и селедка нам
списана. Дня три возили. А директор глаз не кажет. Я к нему пошла и стою у
порожка в конторе, поздравствовалась. Он мне: "Мария, проходи, садись". Я
иду, как будто вроде виновата. "Как дела?" - спрашивает директор. "Все у
меня хорошо. Накормили. Утеплили. Только жду милицию". Директор: "А за
что?" Я говорю: "За хулиганские письма". А он смеется. Да, любила я
свинюшек. Выйду, покричу - они со всех сторон ко мне, беленькие, как
дожжик.
гость уйдет, и меня потом дети прорабатывать начнут. Скажут, что я как
комар "кум-кум". Знаете, как комары бундят? Как кумовья, их кумовьями и
зовут. Кум-кум-кум.
была, меня чернавкой звали, муж покойный тоже смугловатый был, а сын вон
чуть не рыжий.
рыжих не видали.
день, когда Алексей вместе с Казаковым и маленьким Крессом впервые
остановился перед щитом приборов.
неожиданное и непонятное даже ликование. Непонятное потому, что все
относились к этой затянувшейся работе как к чему-то совершенно обыденному.
Слово "реконструкция" не было праздничным, но, когда она стала видимой,
когда цифра, показывающая, сколько установка берет теперь сырья, стала
популярной, повторяемой в цехе, в дирекции, в других цехах, вдруг
почувствовалась в воздухе удача, успех, завершение труда.
спрашивали: "Сколько?" Узнав сколько, восклицали: "Ого! Поздравляем!" - и
уходили. Митя забегал, смотрел "сколько". Зашел Баженов, спросил
"сколько". Главный технолог привел зарубежную делегацию. Обычно на
каталитический крекинг иностранцев водили только на этажерку, показать
завод с высоты, а тут привели в операторную. Работники цеха, даже те, кто
ворчал, сидя несколько месяцев на одной тарифной ставке, без премии,