Чтение 41–й страницы книги ~Любовь инженера Изотова~

гордились и радовались.

Дело сделано. Достигнута самая высокая в стране производительность
каталитического крекинга такого типа, как этот. Алексея поздравляли, он
ходил, улыбался и удивлялся тому, что результат оказался таким
праздничным. Рыжов говорил: "Надо выпить по такому случаю". Митя
оттопыривал губы и всем длинно рассказывал, какие были ошибки, как Алексей
Кондратьевич пленился коварной картинкой с вводом сырья и как он сам
опростоволосился с коробами. Сейчас все выглядело смешно и легко; Малинин
сиял и думал про себя, что еще он сделал бы. У него был готов обширный
план, но он пока помалкивал, только говорил Алексею: "Оставайтесь у нас, у
нас лучше".

Кресса не было видно, он был из тех людей, которые, когда все хорошо,
исчезают.

Казаков потирал руки, острил, подолгу сидел в цехе, наслаждаясь
победой, и тоже говорил; "Надо отметить".

И еще раз пришлось пойти к Терехову. И еще раз Алексей пошел. Слишком
значительно было дело, которое он делал, и близки стали люди, в нем
участвовавшие. Надо" было доложить о завершении реконструкции, о
результатах.

Терехов разговаривал по селектору. Перед ним на стуле сидела женщина,
мяла в руках кружевной платочек.

Терехов кивнул Алексею, сам продолжал разговор но селектору. Сказал
кому-то:

- Давай пятую марку.

Кто-то ответил:

- Я буду стараться.

- Старайся, а то я тебе план переменю, - засмеялся Терехов и
выключился, передвинул рычажок на щитке, обратился к женщине: - Еще что?

- Значит, чехлы в больницу, формочки для наших сестер, - плачущим
голосом стала перечислять женщина.

Терехов подписал листок, который женщина ловким движением подхватила со
стола.

- Приеду в больницу, если не увижу... - пригрозил Терехов.

- Да что вы, Андрей Николаевич! А остальное, значит, нет? - спросила
женщина.

- Нет! Вы, в детской больнице, им лучше костюмчики купите, оденьте
детей, а пыль в глаза нечего пускать.

Женщина ушла. Терехов вздохнул, сказал в пространство:

- Все тянут деньги, это ужас.

Прятал глаза, не смотрел на Алексея.

На селекторе зажглась лампочка. Терехов сказал в микрофон:

- Прачечная стоила около миллиона, я требую, чтобы операторы являлись в
выстиранных свежих комбинезонах.

И выключил микрофон.

Вошел Казаков, пожаловался на затяжку с факелом.

- А у тебя бриз, мой дорогой. Ты можешь этим бризом...

- С факелом надо им пообещать, - сказал Казаков насмешливо.

- Пообещай, - сказал Терехов и обратился одновременно к Алексею и
Казакову: - Слушаю.

Алексей сказал коротко, что все в порядке, производительность одной
установки каталитического крекинга повышена вдвое. Надо премировать
коллектив цеха и довести результаты реконструкции до сведения всего
завода. Казаков предложил созвать всех старших операторов, то есть людей,
которых это непосредственно касается. И созвать техническое совещание.

Терехов поднялся, стал говорить стоя.

- Нет! Не так! Открытое партийное собрание. Собрать всех рабочих, чтобы
знали. Устроить заседание научного общества совместно с представителями
московского института, то есть с товарищем Изотовым. Дать сообщение в
газету. А материальное поощрение - это уже дело второстепенное. Важно,
чтобы знали рабочие и инженеры, потому что мы будем перестраивать и другие
установки. Надо, чтобы знали все.

Алексей хотел одного: закрепить результаты и по примеру этой установки
переделать остальные. У него была инженерная задача. Терехов хотел громкой
победы. Эта реконструкция велась не по указанию сверху, она была
проявлением инициативы, родилась в недрах цеха, пусть об этом узнают,
говорил он. Борьба за повышение производительности - величайшая наша
задача, говорил он.

Еще недавно он готов был пустить реконструкцию под откос, а сейчас он
возглавлял успех, он создавал его для завода, для себя и... для инженера
Изотова.

Договорились о докладе Алексея в нефтяном институте, о заседании
научного общества, о выступлении на общем собрании.

Алексей настоял на премировании работников цеха.

Казаков молчал, он знал, что директор большой мастер устраивать помпу,
производить шум. Своего не упустит.

- Реализуем успех, - провозгласил Терехов, прощаясь. Он поздравил
Алексея.

- Вот в чем разница между вами, - сказал Алексею Казаков, когда они
вышли из кабинета, - ты создаешь успех, а он его реализует. Он даже тебя
заставил выступать глашатаем своих достижений.

- Да? Ты так думаешь? - усмехнулся Алексей и жадно затянулся папиросой.
Он выполнил долг перед товарищами и держался до конца. Но что Терехов,
идиот, что ли: неужели он думал, что рукопожатием они поставят точку на
всем, не только на реконструкции? Пусть благодарит бога, что у Алексея
хватало выдержки и самообладания на всю эту историю. Терехов проявил
обыкновенный цинизм человека, привыкшего считать, что ему все можно, все
позволено. Неужели Тася любит его? Алексей ненавидел Терехова!..

На кожаном диване в приемной, как всегда, развалились шоферы.

- ...Генерал на Черное море - я за ним, генерал на Украину - я за ним,
генерал на Карелию - я за ним...

- Потише нельзя? - сказала секретарша шоферам.

Казаков, сделав Алексею знак, чтобы он задержался, припал к телефону
своим грузным телом и загудел в трубку:

- Нужна крытая машина для катализатора. Крытая машина для катализатора
- это культурная работа. Это и есть твоя автоматизация. Что ты
выгадываешь? Тонну катализатора ты наверняка иначе потеряешь, просыплешь и
угробишь.

Закончив темпераментный инструктаж по телефону, Казаков медвежьей
походкой подошел к Алексею, обнял его за плечи и вышел с ним из приемной,
провожаемый взглядами шоферов.

- Послезавтра - суббота, вечером соберемся, отметим, - сказал Казаков.

Алексей полез в пиджак, вынул деньги и телеграмму. Его вызывали в
Москву, в институт.

- Завтра надо собраться, - сказал он, - послезавтра я уезжаю. Я потому
так спокойно слушал Терехова и соглашался на все эти выступления и помпу,
что знал - послезавтра вечером меня уже здесь не будет. А завтра мы выпьем
за наш несчастный каталитический крекинг и за тех, кто с ним помучился.

И Алексей сунул приятелю все деньги, которые у него были.

- Из цеха всех позовем, кто участие принимал.

- Дорогой, не учи меня, - ответил Казаков.

28

Решили собраться в гостинице.

Лидия Сергеевна обещала прийти помочь, распорядиться насчет вечера.

Клавдия Ивановна подвела Алексея к окну.

- Досточка хорошая здесь была, на ней сидели, в домино играли, лавочка
такая. Кому-то помешала, унесли. Ну что ты скажешь!

Раздался звонок, Клавдия Ивановна поспешила в прихожую. Хлопнула дверь.
Когда она вернулась в гостиную, ее совиные, нелепые глаза смотрели сурово.
Она молчала. Потом доверчиво посмотрела на Алексея и сказала:

- Приходила моя сестра. Не прощаю ее.

Клавдия Ивановна опять помолчала, словно сомневаясь, имеет ли она право
говорить о таком своем, сокровенном с Алексеем, приезжим человеком,
столичным, государственным, какими были в ее представлении все
командированные в этой гостинице.

Алексей спросил:

- А что она?

- Уж такая худая, из плохих плохая. Скажите мне, Алексей Кондратьевич,
почему так получилось? Может быть, из-за детства нашего. Как мы росли?
Мама болела, отец с горя гулял. Может быть, через это она такая стала?

- Вы ведь не стали.

- Нечего обо мне говорить. Я справедливость чувствую. С сил вон тяжело
глядеть на детишек у такой матери, Алексей Кондратьевич. Детство никто им
обратно не отдаст, уж вырастут без детства. Самое что есть у человека
невинное и без забот - это детство. Вчера я проходила мимо их дома. Они
что-то сидят, так унывно гудят на окошечке. Бурлят что-то.

- Это вам, наверно, показалось, что они такие несчастные.

- Не-е-ет, Алексей Кондратьевич, не показалось мне ничего. Ответьте
мне, почему ее в милицию не забирают, паразитку?

Клавдия Ивановна постеснялась продолжать, сдержала бранные слова.
Только повторила:

- Не прощаю ее.

Алексей увидел из окна, что идет. Лидия Сергеевна. Она остановилась
перед подъездом и вымыла в луже ботики. К луже сразу подошли еще две
женщины и тоже стали мыть ботики.