чувство горит в твоем взоре и заставляет биться твое сердце и дрожать твои
руки. Твоя жалость, моя любимая, это страдающая мать любви, ее отчаяние
сродни высокой страсти. И я принимаю ее, Джен. Пусть дочь придет ко мне, мои
объятия раскрыты.
сумасшедшая?
удержали меня на краю бездны. В глазах света я был, несомненно, покрыт
бесчестьем, но перед собственной совестью я был чист, ибо до конца оставался
в стороне от ее преступной жизни и порочных страстей. И все-таки общество
связывало мое имя с ее именем, и я соприкасался с ней ежедневно. Ее
тлетворное дыхание смешивалось с тем воздухом, которым я дышал, и я не могу
забыть, что был некогда ее мужем. Это воспоминание было и осталось
невыразимо отвратительным. Более того, я знал, что, пока она жива, я никогда
не смогу стать мужем другой женщины. И хотя она была на пять лет старше (ее
семья и мой отец обманули меня даже в отношении возраста), она обещала
пережить меня, так как хотя и была душевнобольной, но обладала несокрушимым
физическим здоровьем. И вот в двадцать шесть лет я дошел до состояния полной
безнадежности.
сумасшедшей, ее пришлось, конечно, держать взаперти); была удушливая
вест-индская ночь. Такие ночи часто предшествуют в этих широтах неистовому
шторму. Не в силах заснуть, я встал и распахнул окно. Мне казалось, что
воздух насыщен фосфором. Нигде ни одной струйки свежести. В комнату влетели
москиты и наполнили ее однообразным жужжанием; море, шум которого доносился
ко мне, волновалось, словно во время землетрясения; черные тучи проносились
над ним. Луна садилась в воду, огромная, красная, как раскаленное пушечное
ядро, - она бросала свой последний кровавый взгляд на мир, содрогавшийся от
предвестий бури. Эта атмосфера и пейзаж физически угнетали меня, а в ушах
моих неустанно звучали проклятия, которые выкрикивала сумасшедшая; она то и
дело примешивала к ним мое имя, и притом с такой дьявольской ненавистью, с
такими эпитетами... ни одна уличная девка не будет употреблять таких слов.
Нас разделяли две комнаты, но перегородки в Вест-Индии очень тонки, и они не
могли заглушить ее волчьего воя.
- порождение бездны. Я имею право избавиться от них, если это в моих силах.
Мои мучения кончатся, когда я освобожусь от плоти, сковывающей мою душу. Я
не боюсь вечного огня, в который верят фанатики: хуже того, что есть сейчас,
не может быть, я уйду отсюда и вернусь к моему небесному отцу".
находились заряженные пистолеты. Я решил застрелиться. Впрочем, мысль эта
владела мною лишь мгновение. Так как я не был безумен, приступ крайнего и
беспредельного отчаяния, вызвавший во мне желание покончить с собой, тут же
прошел. Свежий морской ветер, дувший из Европы, ворвался ко мне в окно,
гроза разразилась, полились потоки дождя, загремел гром и вспыхнула молния,
- воздух очистился. Тогда я принял твердое решение. Бродя под мокрыми
апельсинными деревьями моего сада, среди затопленных дождем гранатов и
ананасов, в лучах тропического рассвета, я стал рассуждать, Джен, - и ты
послушай, ибо истинная мудрость утешила меня в этот час и указала мне путь,
которым я должен был следовать.
Атлантический океан гремел торжествующе и свободно; мое сердце, уже так
давно омертвевшее и высохшее, вдруг ожило, расширилось, зазвучало той же
музыкой, наполнилось живой кровью; все мое существо возжаждало обновления,
моя душа захотела чистоты. Я почувствовал, что мои надежды воскресают и что
обновление возможно. Стоя под цветущими ветками на краю моего сада, я
смотрел в морскую даль, более синюю, чем небо. Там была Европа, там
открывались светлые дали. "Поезжай, - сказала мне надежда, - и поселись
опять в Европе, где никто не знает, как замарано твое имя и какое презренное
бремя ты несешь. Пусть сумасшедшая едет с тобой в Англию, запри ее в
Торнфильде, охраняй и заботься о ней, а сам отправляйся в любую страну и
завяжи новые отношения, какие тебе захочется. Эта женщина, которая так
злоупотребляла твоим долготерпением, так осквернила твое имя, так оскорбила
твою честь, так обманула твою юность, - она тебе не жена, и ты ей не муж.
Дай ей все, что от тебя зависит, и ты можешь считать, что выполнил свою
обязанность перед богом и людьми. Пусть самое имя ее, пусть история вашей
близости будет предана забвению. Ты не обязан говорить о них ни одному
живому существу. Дай ей удобства и безопасное жилище, защити ее унижение
тайной и расстанься с ней".
знакомых. В первом же письме, которое я написал им, я высказал им свое
отношение к моей женитьбе, так как уже испытывал глубокое отвращение к этому
браку; зная характер и особенности моей жены, я предвидел для себя постыдное
и печальное будущее и тогда же настоятельно просил держать все это в тайне.
А вскоре недостойное поведение моей жены, о котором я сообщил отцу, приняло
такие формы, что ему оставалось лишь краснеть за подобную невестку. Он не
только не старался разгласить наш брак, но стремился скрыть его не меньше,
чем я.
чудовищем - на корабле! Я был рад, когда, наконец, привез ее в Торнфильд и
благополучно поселил на третьем этаже, в той комнате, которую она за десять
лет превратила в берлогу дикого зверя, в обиталище демона. Мне сначала никак
не удавалось найти кого-нибудь, кто бы ходил за ней, так как это должна была
быть женщина, на верность которой я мог бы положиться; приступы буйного
помешательства, которым была подвержена моя жена, должны были неизбежно
выдать ее тайну. У нее бывали и спокойные периоды, они длились иногда по
нескольку дней, иногда по нескольку недель, и тогда она осыпала меня
оскорблениями. Наконец я нанял Грэйс Пул. Она и доктор Картер (это он и
перевязывал раны Мэзона в ту ночь, когда безумная напала на своего брата) -
вот два единственных человека, которым я открыл истинное положение дел.
Миссис Фэйрфакс, вероятно, кое-что подозревает, но точно ей ничего
неизвестно. Грэйс оказалась в общем хорошей сиделкой, хотя, отчасти по ее
собственной вине, ее бдительность не раз бывала обманута и усыплена, - но
тут уж ничего не поделаешь, тут виновата ее профессия. Сумасшедшая хитра и
коварна. Она всегда умеет воспользоваться недосмотром своей сиделки. Однажды
она добыла нож, которым чуть не заколола своего брата, и дважды завладела
ключом от своей комнаты и выскользнула оттуда среди ночи. В первый раз она
вознамерилась сжечь меня в моей постели, во второй раз явилась к тебе.
Благодарю провидение, которое охраняло тебя; она излила свою ярость только
на твой венчальный убор, который, может быть, напомнил ей ее собственную
свадьбу. Подумать страшно, что могло бы случиться, когда это страшное
существо, вцепившееся сегодня утром мне в горло, склонило свое
багрово-черное лицо над гнездом моей голубки! Просто кровь стынет в жилах...
поселили ее здесь, куда вы поехали?
Я начал скитаться, как болотный огонек. Я изъездил всю Европу, повидал
множество стран. Я был одержим желанием найти хорошую, разумную женщину,
которую мог бы полюбить, - полную противоположность той фурии, которая
осталась в Торнфильде.
должен. Вначале я никого не хотел обманывать так, как обманул тебя. Я
намеревался рассказать любимой женщине всю мою историю и открыто добиваться
ее любви. И мне казалось настолько правильным, что меня следует считать
свободным человеком, которого можно любить и который может любить, что я
никогда не сомневался, что встречу женщину, способную понять мои
обстоятельства и принять меня, невзирая на то проклятие, которое лежит на
мне.
раскрываешь глаза, как нетерпеливая птичка, и делаешь беспокойные движения,
словно ты не можешь дождаться ответа, выраженного в словах, и тебе хотелось
бы прочитать его прямо в человеческом сердце. Но прежде чем я буду
продолжать, скажи, что ты разумеешь под твоим "и что же, сэр?" Эту
коротенькую реплику ты произносишь очень часто; и сколько раз она вела меня,
как путеводная нить, сквозь бесконечные разговоры. Я сам хорошенько не знаю,
почему она так действует на меня.
результат?
Предлагали вы ей выйти за вас, и что она вам ответила?
и просил ли я ее сделаться моей женой; но то, что она ответит мне, все еще
скрыто в тумане грядущего. Десять лет скитался я неутомимо, жил то в одной
столице, то в другой; иногда в Петербурге, чаще в Париже, заезжал и в Рим, в
Неаполь и Флоренцию. У меня были деньги, я принадлежал к старинному роду - и
поэтому мог сам выбирать себе знакомых. Имея доступ во все круги общества, я
искал мой идеал женщины среди английских леди, французских графинь,
итальянских синьор и немецких баронесс, но не мог найти ее. Иногда на миг,
во взгляде, в интонации, в облике какой-нибудь женщины, мне казалось, я вижу
что-то, предвещавшее осуществление моей мечты. Но я очень скоро бывал
разочарован. Не думай, что я искал совершенства души или тела. Я мечтал
встретить женщину, которая была бы во всем полной противоположностью
креолке; однако я искал ее тщетно. Я не встретил ни одной, которую, будь я
даже свободен, - памятуя полученный мною тяжелый урок, - попросил бы выйти
за меня. Разочарование привело меня к безрассудствам. Я стал искать
развлечений, хотя никогда не опускался до разврата. Излишества всякого рода
мне глубоко противны. Это было как раз стихией моей вест-индской Мессалины.