вертляв, как мартышка.
призвав. - А вот в вас - с удовольствием. Вы что, обжора, что ли? Или от
карточного стола оторваться уже невмоготу по тряпичности характера?
разинул, сказать что-то пытаясь. Но попытка была безрезультатной, и он
сделал то, чего я и добивался. Отпустил мне пощечину и только тогда силы
обрел заорать:
загодя pleureuses ("траурные нашивки на платьях") готовили!..
не я его на дуэль вызвал, а он - меня. Тогда у меня и право первого
выстрела, и чести больше. Ведь не кто-нибудь, а сам Руфин Иванович Дорохов к
восемнадцатилетнему прапорщику снизошел, к барьеру его пригласив:
представляете, какие разговоры по всему Кишиневу пойдут?..
крика забыть. В ушах он у меня звучал: "С шестнадцати шагов!.."
либо верное увечье.
лишь разницей, что я и вправду на спор подковы гнул и в данном случае силы
не сдерживал.
отряхнулся сначала. И как-то странно - потрясенно, что ли? - молчал при
этом.
фехтовальном зале.
Савки помер. На похороны он, естественно, не успевал, на девять дней тоже,
но к сороковинам поспеть мог. И я ему все бумаги выправил, подорожную
оплатил, денег с собой дал да и отправил в Псковскую губернию.
вербы делал. Хорошие свистульки, голосистые... Потом батюшка мой на оброк
его во Псков отпустил - головастым был мужиком, грамоту сам осилил...
обстоятельства, вызову предшествующие, ничего не утаив. Он выслушал молча,
подумал, вздохнул.
причине Дорохов столь долго ваши выходки терпел?
одно на ум пока приходит.
фанфаронистого и, пардон, не слишком умного.
просьбой.
не сообразил я, что таким путем экстравагантным вы Пушкина прикрыть
пытаетесь, а в результате за него же и под дороховский пистолет пойдете, так
уж давно и разговору этого не было бы. Ну не нравитесь вы мне, Александр,
что уж тут поделать. А Пушкину - нравитесь, стало быть, есть в вас что-то,
мне пока недоступное. А потому - вот вам моя рука.
трудом обиду проглотил. Да и то потому только, что Раевский был на редкость
прямодушным человеком.
об этом мы ему обязательно скажем!..
подлаживается, умалчивая о просчетах, ошибках, а то и грехах твоих, куда как
просто. И просто, и лестно, и душе покойно. Только опасно спокойствие это.
Покойника оно спокойствие, а не живого человека. А душа работать должна, а
не в уюте на лаврах почивать. Не тягучий приторный мед подхалимства пить
должно человеку - пусть лучше он всегда по усам течет, - а тяжким трудом
заниматься во спасение свое. Как на святых небесах, так и на грешной земле в
особенности. А потому цените прямодушных друзей своих, никогда не щадящую
самолюбия вашего прямоту их всегда с благодарностью им же прощая без единой
занозы про запас. Они - самородки в пустой породе человеческой, и уж коли
повезло вам с ними встретиться, то берегите дружбу их, как компас души, как
зеницу ока собственного...
я на фехтование наше обычное не явился, не желая встретить там секундантов
Дорохова, а пошел к Белле в гостиницу - мы с ней добро сдружились, милая
была дама и куда как меня постарше, а горничная болгарка Светла - чудо как
хороша! Из-за нее-то и с Беллой познакомился... Впрочем, прощения прошу,
упоминал об этом вполне своевременно...
добрыми друзьями.
стол, и уж поверь, никто не помешает.
глядя.
Сколько вас будет?
вы-то откуда о сем пустячке узнали, Александр Сергеевич? Какая сорока на
хвосте принесла?
вздохнул, помолчал. - Рассвирепел Дорохов, говорит, потому тебя и искал.
Нельзя тебе промахиваться, хотя и дурно это. Дурно, дурно!..
промахнусь.
Кантараем подряд на всех языках беседу вели.
за углом Думиреску погребец винный держит. Вино у него доброе, пойдем? Там и
расскажешь.
меня гусарских корнета друг с другом в углу чокались. Громко, мрачно и
беспрестанно.
Все грозные пророчества старой цыганки выложил, только об обещанной мне
великой любви умолчал. Слишком уж не верилось мне тогда, в мои-то
восемна-дцать лет, в любовь до гроба. Думал в то время, признаться, что и
всем не верится, а потому и решил не говорить об этом, чтобы недорослем не
показаться. Особенно - накануне пальбы с Руфином Дороховым.
да мечтаний собственных от себя самих! Из молодечества, из глупой боязни
юнцом прослыть, из ложного страха потерять уважение в глазах усатых,
хрипатых, дуэльными шрамами покрытых кумиров молодости своей. Любовь - не
тела вашего застоявшегося восторг, любовь - торжество души вашей. Высший
взлет ее и парение над обыденностью, над мелочностью жизни, над скотством ее
парение. Ничто более не способно сил человеческих в такой мере приумножить,
как всепрощающая, терпеливая преданность и нежная вера в собственную
половиночку вашу, коли выпало вам сказочное счастье обресть ее в юдоли
мирской...
Мне ведь тоже судьбу мою предсказали. Правда, не по глазам, а по линиям на
ладони, но это все равно. В Петербурге это было. Гадала старая немка Кирхгоф
Александра Филипповна. Свидетелей на сей предмет предостаточно имею: вместе
с братьями Всеволодскими, Павлом Мансуровым да актером одним, Сосницким, к
ней ввалился. А вывалился ошарашенным.
тяжкую здесь болезнь, - он снял феску и показал мне свою обритую голову,