котором, как известно, доскакаться до чего-либо - пустое занятие. Но
подполковник был упорен, менял аллюр, даже направление, однако ничего не
добился. Перебрал всех моих приятелей, знакомцев и даже родственников, но ни
разу не упомянул о невесте моей. О Полиночке. И я возблагодарил Господа, что
помолвку мы не оглашали из-за батюшкиного удара.
меня, что они пытаются добраться до Пушкина. Заполучить его в свою паутину,
и здесь я не желал служить им ни проводником, ни пособником. Ни в каком виде
и ни при каких условиях. По разные стороны барьера мы стояли, и я позиции
своей менять не собирался, хотя и не имел права на ответный выстрел.
дрессировать, пока не вспомните.
подскажете?
Озарение может на вас снизойти. Озарение и понимание. Думайте, думайте, вы
же - игрок, и я вам предостаточно карт на стол выложил. И все - в масть,
заметьте.
Сергеевича. Гнусен и подл, но я сдержался. Нельзя мне было свои истинные
чувства жандармам показывать. Никак нельзя.
восхищение места в жандармских мозгах не занимали. В таком раскладе мне
повезло, повезло отчаянно, хотя поначалу и обидело. Как же так, я ведь в
бессарабской ссылке с самим Александром Сергеевичем приятельствовал, со
Спартанцем Раевским, с Руфином Дороховым на дуэли дрался! Это же
счастливейшая заря жизни моей, а вы, мундиры голубые, - будто и не было ее у
меня? Обидно. А промерзнув в казематах, изголодавшись да кашель подцепив,
сообразил, что за расклад у них, и - возрадовался. Возрадовался, что не
догадались там копнуть, что мимо майора Владимира Раевского проскочили, мимо
Урсула, а заодно - и мимо Пушкина.
догадался, наконец, что юнцом безусым во времена кишиневские я для них
выглядел. Фоской, картежным языком выражаясь. Ну, а какой с фоски прок? Она
только для сноса и годится. Поэтому жандармы и скинули это время, будто и не
было меня в нем вообще.
я крыс приличным манерам обучал, версты парами шагов отмеривал да неизменные
щи дважды в сутки хлебал - не помню. День в день был, и все - трефовой масти
предсказанного мне древней цыганкой казенного дома.
неукоснительным исполнением приказа, себе самому отданного, а вера -
Библией. Читал я ее вдумчиво и неспешно, по два, а то и по четыре раза
каждый стих перечитывая. Чтоб сквозь человеческое понимание до Божественного
смысла добраться, а потому и продвигался в аллюре улитки. И как-то,
перевернув очередную страницу, с трудом различил на полях блеклую, выцветшую
до бледной ржавчины надпись:
стоит?.. Ясно одно было - это подсчет. Но чего - подсчет? Людей или рублей?
Потерь или приобретений? И неизвестно, удалось бы мне загадку сию решить,
если бы однажды, едва проснувшись, а может, и в схватке со сном еще, я не
призадумался: а кто вообще мог это написать? Ну, естественно, узник вроде
меня, кто же еще? Но - чем? Чернил и перьев в казематах и быть не может, и
быть не должно.
что написано, а - чем написано. И так книгу вертел, и этак...
опыт.
до крови, намочил ею щепочку и на последнем листе Библии написал:
бумага быстро кровь впитывала, макать самодельным пером в самодельную
чернильницу приходилось мне беспрестанно, но я дописал, закрыл Библию, а
щепочку изгрыз чуть ли не до стружек. Полдня ранку на губе зализывал, пока
не затянуло ее, и определил себе срок: три дня. И три дня Книгу в том месте,
где надпись сделал, не открывал.
до бледно-ржавой желтизны. Я сравнил ее с таинственными цифрами, и все
недоумения пропали.
собственной, следовательно, писал нечто, очень уж для него важное. Жизненно
важное. И, судя по цвету моей надписи, совсем недавно, по всей вероятности
незадолго до меня.
зимой, которая только-только первой весенней оттепелью вздохнула. Их прямо с
Сенатской площади...
"убиты на Сенатской площади". Эту догадку подтверждает и первая строчка
столбца: "г - 1", поскольку убит был один генерал. Милорадович, застреленный
Каховским. И один штаб-офицер тогда погиб. Знал я его фамилию, знал, кто-то
говорил в полку...
усидеть не смог. Вскочил, по каземату пометался. Потом сел, вгляделся в
блеклую надпись на полях, и все для меня окончательно стало ясным:
14-го декабря: их держали в строжайшей тайне, их нигде не печатали, о них
даже не упоминали. И мне одно объяснение пришло в голову: сообщили со
стороны. Через дежурных офицеров Петропавловской крепости, через адъютантов
и курьеров, через помощников дознавателей да и самих дознавателей, через
случайно, на лестницах или в коридорах встреченных офицеров. Офицерское
братство не смогли поколебать никакие ссоры, дуэли, обиды и разногласия,
почему и пришлось придумать жандармский корпус в голубых мундирах, руку
владельцам которых не подавал ни один офицер русской армии...
Долгое время считал, что виною несовершенства человеческого служит лень, а
потом задумался: ну, а лень-то - откуда? Чем подкармливается она в нашей
душе, ибо не попадались мне что-то ленивые звери. Зверь ленив, когда он сыт.
Так, может быть, и человек тогда ленив, когда душа его наелась до отвала? Но
чем же может насытиться наша душа?..
уж важно, как именно ползла моя мысль, но важно, до чего она доползла.
душу человеческую до сытости с отрыжкой. Для себя, разумеется...
ощущение сытости. Все в детстве, наверно, любили жевать вишневую или
сливовую смолку: затвердевший сок дерев этих, которым они раны, трещины да
надломы свои затягивают. Вспомнили, о чем толкую?
заменяет она нам тяжкий путь размышлений! Едва начав о чем-то думать,
человек в поспешности хватается за самопервейшую, навязшую в зубах мысль,
тут же объявляя ее истиной. Он щадит себя, силы свои и нервы свои, убеждая
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Андреев Николай
Конюшевский Владислав
Прозоров Александр
Березин Федор