отбоя. Строевой, штыковому бою, стрельбе залпами, стрельбе плутонгами и даже
стрельбе в одиночку, по мишеням. Это меня удивило, потому как по мишеням в
одиночку стрелять в армейских полках не обучали. Видно, и впрямь Кавказская
война иной была, не такой, как Отечественная.
умел, и в штыковом бою равных мне не оказалось, и три мишени на первых же
одиночных стрельбах я в самое "яблочко" поразил. Назначили старшим в
отделении из десяти солдат, и теперь я их учил под общим наблюдением нашего
ротного командира.
может, потому, что в чине застрял. Ему при его годах уж в майорах быть бы
полагалось, никак не меньше. Меня он за разжалованного офицера не признавал,
даже наедине ни разу улыбки не выдавив. Придирался, как ко всем, но поводов
для этого я ему не давал. Я никогда особо не стремился быть отличным
офицером - все шло как-то само собой. Но стать отличным солдатом цель перед
собою поставил. И служил не за страх, а за совесть.
штыковому бою учил, когда прибежал вестовой и что-то сказал поручику.
всей форме. Он по всей форме рапорт выслушал и велел пройти за ним.
статском платье. Срок - месяц, но от маршрута отклоняться категорически
запрещено.
Там вас тарантас с кучером ожидает.
дверь прикрыл.
хлопал.
полный налил, а себе - на донышке.
Сашка Олексин. Ты же для меня не кто-нибудь. Ты - сын моего первого
командира Ильи Ивановича.
качает:
там - офицерские погоны ждут.
Нашли наконец.
чаи гоняют. Я и рта не успел раскрыть, как вдруг вскакивает бородач:
стола.
Савка из сумки бутылку шампанского достает.
бутылку, разлил и - вдруг: - Шампанское это я на свои кровные купил. Затем
купил, Александр Ильич, чтоб моим первое слово было. И слово то - спасибо
тебе великое и за меня, и за деток моих будущих. Вольный ведь я теперь.
Вольный!..
Прощения попрошу, коли свидимся. Я во Пскове постоялый двор приглядывал,
хотел извозом заняться, как отец мой. Ну и в полк наведывался, о вас
спрашивал, вот княжич и пришел, стало быть. Иди, говорит, сейчас же к
командиру полка. Об Олексине, мол, какая-то бумага пришла неожиданная. Я -
бегом. Полковник говорит: барину твоему, мол, разрешение пришло самому до
Кавказа добираться. Ну, я и решил, что вам со мной, пожалуй, сподручнее
будет Россию поперек колесить. Так, Александр Ильич?
допросах, об Антоновке и Опенках, о наших матушках и батюшках. И о
кишиневской юности нашей. О маме Каруце и цыганах, о Белле и Урсуле, о
Раевском, Дорохове, Светле...
будешь, пока я солдатчину свою не отслужу. Любую бери, какая глянется.
заведу... Да и потом, Александр Ильич, яблочки, тобою надкусанные, мне вроде
не с руки подбирать.
прямо скажем. И подумал, до чего же глубоко мы их обидели, мужиков-то наших.
Лет на двести вперед обидели...
Я был обязан отмечаться во всех крупных городах либо у воинского начальника,
либо у губернатора. Но это нисколько не стесняло. Савка прихватил мою
статскую одежду, я ехал как помещик Олексин "по служебной надобности", и
местные власти не только никаких препонов нам не чинили, но и принимали с
размашистым русским гостеприимством, искренне радуясь гостям почти что из
обеих столиц разом. А местные помещики и Савку за стол сажали непременнейшим
образом. И мы, признаться, не спешили.
милость. Ведь не бывает же, быть не может, чтобы он - Он! - совсем недавно
суровую руку приложивший к судьбе моей, по какой-то причине сам же и
облегчить ее решил. Или - согласие дал, чтобы кто-то облегчил, поскольку
самой бумаги я так и не видел: выписку из нее мне показали с главным словом
"Дозволяется". Нет, кто-то Государю напомнил обо мне, кто-то упросил не
добивать уж окончательно потомственного дворянина Олексина пешим маршем
поперек России всей. Только так могло быть, только так.
навлечь? Бригадир мой, любимый и единственный? Нет, не мог он, речи и
движения лишенный, никак не мог. Будущий родственник-генерал? Вряд ли, не в
его натуре поступок столь энергический, поскольку был он вяловатым и
застенчивым, света почему-то не жаловал, сторонился его, из деревенек своих
с великой тоской выезжая. Тогда - кто же, кто? Кто, кому заботою я обязан на
всю жизнь свою?..
памяти...
растревоженной душе сами по себе на дно не опускаются, а как бы погружаются
в нее, оседают, уходят с поверхности, иными тревогами замещаясь. Вот и у
меня одно другим навсегда заместилось на какой-то Богом забытой станции за
городом Воронежем.
ленивой трусцой, поскрипывал тарантас ленивыми скрипами. И мы зевали ленивой
зевотой, сменяя друг друга на козлах, чтобы подремать под навесом, прячась
от дорожной пыли и жаркого степного солнца. Встречных повозок, а уж тем паче
экипажей почти не было. Пропылит пролетка с атаманским местным начальством,
с натугой проскрипит чумацкий обоз, да редко когда обгонит почтовая тройка.
станции выехали. С трубачом впереди, нас ревом трубы своей
поприветствовавшим.
Прозоров Александр
Трубников Александр
Каргалов Вадим
Круз Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия