Чтение 2–й страницы книги ~Рыбарь~

худые колени, следит за мелькающими видами с чутким, радостным интересом.

Шикунов хотел было снова задать ему какой-то вопрос, но перебил Быбин -
степенный многодетный рабочий:

- Нету, выходит, сил у начальства? Теперь что ж - отдаем за здорово
живешь Иващенково? Хорошо - мои убрались к родне в деревню. Но дом-то
остался... Вот вы, - обратился Быбин к Ромееву, - много, должно быть, шли
через расположение красных. Жгут они дома у тех, кто с белыми ушел?

В ответ раздалось:

- Я этим больно-то не любопытствовал, но видел - горят дома!

И человек закончил вдруг странно-приподнято:

- Оттого Расея - избяная, что искони ей гореть охота!

- Охота гореть? - переспросил сумрачно-медлительный, испитого вида
Лушин, огородник из-под поселка Батраки, и нахмурился.

Загадочный человек меж тем достал из-за пазухи потертый кожаный
бумажник, бережно извлек из него небольшую цветную репродукцию -
по-видимому, из журнала. На ней - красивый замок с башней, возведенный на
холме подле реки.

В первый момент Ромеев смотрел на картинку, печально улыбаясь, но вот
выражение сделалось надсадно-страдальческим, на ресницах заблестела слеза.

- И чего б мне не жить там?! - вдруг проговорил отрывисто, двинул
нижней челюстью, точно разжевывая что-то неимоверно жесткое, причиняющее
боль. - Но не-е-ет...

Лушин, важно-насупленный, усатый, притиснулся к Шикунову, прошептал ему
в ухо:

- Придурошный или придуривается.

3.

Утро 6 октября 1918. Состав стоит на запасном пути станции Самара.
Солнечно, почти по-летнему тепло. Станция запружена добровольцами Поволжской
армии. Красные подступают к городу с запада, с юга. Белые начинают отход на
Оренбург и на Уфу.

Гомон, суета, гудки паровозов. На перроне бабы торгуют вареной
картошкой, воблой, малосольными огурцами, арбузами и другой нехитрой снедью.
По двое проходят молодцы в темно-серых суконных френчах. Это вчерашние
приказчики, лотошники, мукомолы, молотобойцы, ломовые извозчики. Сегодня они
- в эсеровской дружине штаба государственной охраны. Наблюдают за порядком,
главное же: выискивают предполагаемых "переодетых комиссаров", ведущих
большевицкую пропаганду. Дружинники вооружены однозарядными винтовками
"Гра". Франция, где они были сняты с вооружения треть века назад и
загромождали склады, сбыла их России как союзнице в войне с Германией.

Ромеев побрился, расчесал на пробор длинные сальные волосы. Пройдя
через вокзал на площадь, направился к дому начальника железной дороги,
теперь занятому военной контрразведкой. Хмурый дружинник с двумя гранатами
на поясе, держа тяжелую винтовку на плече, будто дубину, заступил путь,
нарочито лениво (для фасону) процедил:

- Куда прешь, как на буфет?

- Важное дело! К начальнику контрразведки.

Дружинник поставил ружье у ноги, знаком велел Ромееву приподнять полы
пиджака, похлопал по карманам штанов.

- Следуй! - двинулся сбоку от пришельца, положив левую руку ему на
плечо, правой держа "Гра".

Начальника военной контрразведки Онуфриева на месте не было, и гостя
привели в кабинет поручика Панкеева. До германской войны Панкеев служил
секретарем суда в Пензе и, хотя потом воевал в пехоте, в армии Комуча сумел
устроиться в контрразведку - на передовую его больше не тянуло.

Он сидит за массивным дорогим письменным столом, взирает на стоящего
мужика. Тот заговорил неожиданно грамотно, с вкрадчивыми нотками:

- С девятьсот второго, с марта месяца, и до четырнадцатого года - если
угодно, извольте проверить - служил, понимаете-с, секретным агентом...
Москва, Петербург... Имел восемь награждений! Одно - за подписью его
высокопревосходительства господина министра... - назвал фамилию сановника, в
уважительной скромности понизив голос до шепота.

- Действительно? - поручик пренебрежительно хмыкнул, скрывая
заинтересованность. - Да вы сядьте. - Кивнул на венский стул.

Гость, со значением помолчав и даже как будто собираясь кашлянуть, но
не кашлянув, сел.

"Нос картофелиной, - отмечал Панкеев, - выраженные надбровные дуги.
Зауряднейшая деревенская физиономия... если бы не проницательные
глаза".Сказал скучно, как бы удостоверяя само собой разумеющееся:

- Желаете служить в контрразведке. Подтвердить награждения не можете...

- Увы-с! - пришелец рассказал, как после Октябрьского переворота
скрывался от большевиков, с какими мытарствами добрался до белых.

- Но меня вполне могут тут знать, - поведал он с доверительной
многозначительностью: - Вы, господин поручик, не правый эсер будете?

- В партиях не состоял и не состою! - сухо заявил Панкеев, спохватился
и покраснел: он, офицер контрразведки, отвечает на вопросы какого-то
субъекта. Огрубляя голос, со злостью на себя и на пришельца, спросил:

- Фамилия ваша или как там, черт, псевдоним?

Человек с достоинством произнес:

- Исконная моя фамилия - фон Риббек!

Поручик воззрился на него в изумлении.

Помимо агентурного опыта, невозмутимо говорил гость, у него есть знания
из книг о деле разведки и контрразведки: красные от его работы понесут
страшный, невосполнимый для них урон.

- Да только, господин поручик, имеется загвоздочка: почему и спросил,
не эсер ли вы... Эсеры, которые теперь у вас верховодят, могут мне за
прошлое... вполне веревку. Ведь против них работал-с. Возьмите меня служить,
им не открывая. Для пользы ж дела!

Стараясь не выказать замешательства, Панкеев осторожно сказал:

- С моей стороны возражений нет. Вернется начальник, я с ним переговорю
о вас. А пока примите совет: вступайте в полк, в котором оказались. Когда
вас вызовем, будет лучше, если явитесь уже солдатом.

И он написал записку командиру полка, рекомендуя принять добровольца на
довольствие.

4.

Ромеев в гимнастерке из желтовато-зеленой бязи, опоясанный ремнем,
лежал в теплушке на соломе. Под головой - скатка шинели. Еще он получил
медный котелок, русскую пятизарядную винтовку и два брезентовых подсумка с
горстью патронов в каждом.

Добровольцы прогуливались вдоль состава или сидели на траве, что росла
меж запасных путей, грелись на осеннем солнце. Другие отправились на
привокзальную площадь.

В теплушку заглянул Лушин:

- Слышь? Ты, случаем, не хворый? А то вон амбулатория...

- Не нуждаюсь! - прорычал Ромеев.

Подошедший Шикунов благожелательно заметил:

- А на воздухе-то привольно... Вышли бы.

Лушин добавил, что на перроне из-под полы торгуют самогонкой. Ребята
пошли: сейчас принесут "баночку".

Преданно сидя возле своего спасителя, Сизорин просяще потянул:

- Выходи, а? Дядя Володя... - Ему было неловко назвать сорокалетнего
человека просто Володей.

Тот порывисто встал, выпрыгнул из теплушки.

- Ну ш-што они там мудрят?! Мне же работать надо, работать, работать!

Добровольцы переглянулись. Ромеев заговорил со злым возбуждением: да,
он может с ними в пехоте быть, пожалуйста. Но большевицкие шпики - они ж
кругом! Скольких он мог бы зацапать: с его опытом, с его "тонкостью". Для
того и пробирался к белым, чтобы в контрразведке служить!

Лушин, не любящий тех, кто пренебрегает возможностью выпить, услышав к
тому же, по его мнению, глупость, изобразил человека, который не позволяет
себе насмешки, но удивлен безмерно:

- Чего они тут делают, шпики? Бомбу в вагон кинут? Не слышно было
такого.

- А если они агитировают, - наставительно и, как всегда, приветливо
произнес Шикунов, - то дружина их берет и в момент - за пакгаузы. Готово! На
рассвете расстреляли двоих. Я ходил поглядеть: лежат.

Ромеев вскинулся в страстном негодовании:

- Кокнули невиновных, вполне могу сказать! Видал я дружинников этих. Ни
в коей степени они подлинных лазутчиков не раскусят. А что те здесь делают -
скажу...

В Самаре скопились основные силы Комуча. Отсюда эшелоны отходят по двум
направлениям: на юго-восток, к Оренбургу, и на восток, к Уфе. Задача
большевицкой разведки: узнать, куда больше войск отправляют? Если, скажем,
на Уфу, то красные свои главные силы бросят на Оренбург, где белые слабее.
Разобьют, а затем навалятся и на уфимскую группировку.

Еще очень важно, до какой станции следуют эшелоны. Если до Кротовки -
до нее три часа езды, - то узел обороны будет там. Чтобы ее взять, красным
придется подготовиться, подтянуть новые войска. Если же эшелоны идут до
Бугуруслана, то на расстоянии в двести верст до него серьезной обороны белые
не готовят. И, значит, большевики станут наступать ускоренно, не снимая