приклад своей трехлинейки; на Ромку он поглядывал как-то
мельком, может, от избытка вежливости, а скорее от
застенчивости. - Мой никогда не ездил.
они были ободраны до розового; лишь в нескольких местах
остались островки - давешняя корка.
индивидуальными пакетами, потом они подобрали автомат, надели
для маскировки немецкие каски, подняли мотоцикл и покатили по
тропкам в сторону шоссе. Потом они выехали на проселок и
увидели, как немцы гонят через луг большую колонну пленных
красноармейцев.
коляске поудобней и поправляя ленту.
одиночку бился со всей немецкой охраной; вокруг лежали свои -
и не поднимались: он кричал им, звал их - они не поднимались.
Они почему-то продолжали лежать, и это длилось ужасно долго,
так долго, что у кого угодно нервы бы не выдержали. Но Ромка
знал: надо продержаться. И он дождался, что они поднялись, и
совсем не удивился этому: люди судят других по себе, а уж
Ромка-то Страшных, не раздумывая, бросался в любую драку, где
были свои. Это ведь так естественно...
8
наискосок. Маневр показался немецким мотоциклистам очевидным;
не имея возможности стрелять, они тоже устремились к проселку,
полагая, что первый, кто на него выедет, получит перед
противником изрядную фору. Они не могли знать, что проселок
Ромке вовсе и не нужен. Его привлекал орешник.
входы и выходы, и он вел мотоцикл с таким расчетом, чтобы
проскочить заросли в их самом узком месте; кстати, как он
будет, двигаться дальше - Ромка тоже знал.
несколько немецких машин, правда, с большими интервалами,
почти все бензовозы для завтрашних и послезавтрашних
самолетов, которые будут здесь базироваться. Водители на
маневр мотоцикла среагировали естественно: те, что успели
миновать незримую точку, где пограничники намеревались
пересечь проселок, наддали газу; те же, которым до нее было
далеко, стали тормозить и разворачиваться. В неопределенном
положении оказался только один бензовоз: он сперва гнал, потом
понял, что не успевает, и стал гасить скорость. Водитель
смотрел испуганно и не пытался стрелять, а когда увидел, что
пулемет МГ в руках скрючившегося на коляске Герки Залогина
наведен на его машину, он даже замахал руками, энергично
показывая, что в них ничего нет и что он не собирается
вмешиваться в события.
еще энергичнее замахал руками и разевал рот. Залогин ударил
еще раз, более щедро. И опять ничего не изменилось, хотя
бензовоз, словно уступая дорогу, отвернул в сторону и ткнулся
в кювет. Но когда они проезжали мимо. Страшных успел заметить
краем глаза, что шофер уже мертв. А потом их швырнуло вперед
горячей волной, вбило в кусты. Прямо чудо какое-то, что не
перевернулись.
хлестали по лицам. Страшных не успел сбросить скорость,
отвернул один раз, другой, а через третий куст промчался
насквозь и затем еще через один. Это его обмануло. Он решил,
что, пожалуй, прорвется напролом - и мощность, и масса
мотоцикла были подходящие, - повел машину почти прямо,
беспокоясь лишь, как бы не перевернуться, и они тут же застря-
ли. Куст попал между мотоциклом и коляской.
мотоцикл. Это было как раз вовремя, потому что пули успели
продырявить коляску.
однако Тимофей сказал: "Пусть работает". "Конечно", - сказал
Страшных, досадуя на свою несообразительность, и включил его
снова. Мотоцикл колол воздух, как целая батарея петард.
на скуластое, с пигментными подпалинами лицо убитого узбека. -
Только закопать не успеем. Жалко.
приготовился защищать это свое "нет", уж больно категорически
оно прозвучало; после предыдущей его реплики эту могли
расценить, как попытку реванша. Но с ним не спорили. Обоих
сразу стало понятно, что убитый заслужил настоящих похорон с
душевной надписью над могилой. Может, это было не очень
разумно и удобно, во всяком случае - очевидная обуза в их
положении. Но одно короткое слово - интонация - оказалось
убедительней каких бы то ни было соображений. Глупо спорить,
он прав, решил Тимофей и кивнул, что согласен.
нравится. Здесь сыро. Мы в два счета простудимся. А летний
грипп, это ведь такая пакость - хуже не бывает.
вошли в орешник. И они еще сами не знают, будут ли входить.
верхушками кустов низко и лениво клубился тяжелый дым от
горящего бензовоза. Выстрелы поредели. Оно и понятно: хоть как
разбирало немцев, но нельзя же бесконечно вслепую бить по
кустам. Мотоцикл вколачивал звуковой забор, от которого
закладывало уши и приходилось чуть ли не кричать, чтобы тебя
слышали другие.
узбека вдоль коляски двумя ремнями, как мог плавно убрал газ.
думают, мотоцикл подбили, а может, и еще что.
Помалу покатим этот драндулет, а как выгребем на чистое...
Тимофей.
Так они нас не отпустят, - улыбнулся Тимофей.
повернулся:
балку хотят нам в тыл войти.
цепь развернутся... - Тимофей затих, всем телом слушал. Вдруг
встал. - Ну, Страшных, на тебя вся Россия смотрит.
сегодня будешь в медсанбате крахмальным бельем хрустеть. Это я
тебе говорю. Мое слово.
меня с этими гадами свои счеты. И если без меня управятся, я
себя всю жизнь грызть буду - понял?
пулемету.
пули фыркали в листве, вырывались из соседнего куста и с
каким-то падающим звуком исчезали впереди, стучали по веткам.
Это стригли автоматы. Немцы вошли в кустарник просторной
цепью, и по тому, как то в одном, то в другом месте брызгал