эта кинулась бы в бой, чтобы, на худой конец, попытаться
выручить своих. Но, как назло, лужок с грейдера просматривался
отлично, и немцы видели, что произошло с первыми двумя
машинами. Не доезжая трехсот метров, мотоцикл резко
затормозил, развернулся, а Ромка вслед ему даже пальнуть не
смог, хотя бы просто так, вместо соли на хвост - патроны у
него в магазине опять кончились, а запасных больше не было.
из-под перевернувшейся машины выбирается пулеметчик, и ударил
по нему, не целясь. Еще двое были убиты наповал, а одного
насмерть придавило мотоциклом.
тополя. Тихо. Трава пахнет - одуреть можно. Жуки летают.
Перепела переговариваются... Только где-то за холмами
ворочается гром. Страшных прислушался. Так и есть -
семидесятипятимиллиметровые. Густо бьют. Бой хорош, или просто
снарядов - бери не хочу. Но далеко это, ох далеко!..
Пламени почти не было видно; оно угадывалось только на фоне
дыма - густого, чадного от бензина и краски. Дым сперва
нерешительно расползался во все стороны, но потом, словно
щелочку нашел, как-то весь сразу потек вниз, в сырую ложбину,
к речке.
что Страшных все не идет.
горящую машину, пытаясь погасить пламя, но тут же убедился,
что это не просто, а возиться времени не было. Тимофей сидел в
коляске как-то боком, почти лежал; издали не было видно,
открыты его глаза или нет.
по земле. Остановился возле немца, которого минуту назад убил.
Его обгоревший мундир был изорван пулями. И лицо хоть и
немного обгорело, а уже не разберешь, сколько ему было
годочков. "Моя работа, - подумал Страшных. - Я его убил.
Минуту назад он был еще жив; совсем живой, он гнался за нами,
уверенный, что перестреляет нас. А я его убил. Живого
человека. Живого человека", - еще раз упрямо повторил
Страшных, прислушиваясь, не дрогнет ли у него в груди хоть
что-нибудь. Но ничего не дрогнуло. Пустые слова. Когда он
смотрел на этого убитого им фашиста и произносил "живой
человек" - это были пустые слова. Просто фашист - и эти слова
не совмещались. А может, причиной всему была та груда
полусгоревших товарищей в провале котельной или пристреленный
в упор Эдька Постников, которого он узнал только по надписи на
ремне.
попробовал заглянуть ему в глаза. - Мучаешься, что укокошил
фашиста?
будет перевязку сделать.
покачал головой.
лазить по чужим карманам...
ему поначалу. И уже собрался сказать: "Ну, раз ты
щепетильный..." - но представил, как будет выворачивать
карманы немцев... Нет, это не так просто! Он почувствовал, что
должен сначала сломать что-то в себе. Иначе не сможет. Какая
глупость! - попытался он переубедить себя, потому что не хотел
ничего в себе ломать, и все-таки понял - придется.
отступление от них уже казалось кощунством...
горящему мотоциклу подступиться было уже невозможно, и они
побежали к уцелевшему. Шерстяное одеяло, два пакета НЗ, две
банки консервированной колбасы, буханка хлеба, початая бутылка
чего-то спиртного, термос с какой-то бурдой, похоже - с кофе,
а дальше насос, запасные камеры, инструмент, коробки с
патронами - целое богатство, а индивидуальных пакетов нет.
голова оленя с густыми рогами. Страшных вынул зубами пробку,
старательно обтер горлышко рукавом и ладонью, сделал один
глоток, потом еще несколько. Зажмурился.
предложил он Залогину.
Ежедневно! Знаешь, как снимает усталость?
сейчас во как надо. Совсем скапустился.
сморила. Но Ромкины шаги он услышал и открыл глаза.
пожалуй, Егорову хуже, чем он предполагал. - А ну заглотни,
только помалу.
продержишься.
мотоцикла. Здесь тоже было припасено немало всякого добра -
кроме бинтов. Он вернулся к Залогину. Герка сидел на корточках
возле задавленного лейтенанта, перед ним лежал черный кожаный
бумажник немца, а сам он разглядывал фирменную фотокарточку:
этот же лейтенант, только в парадном мундире и с медалями,
рядом полненькая блондинка, светлоглазая, в перманенте, а
между ними совсем маленькая девчушка, вся в локонах и шелке.
"вальтер" лейтенанта. Забрали весь съестной припас и одеяло.
Бензином почти не удалось разжиться, видать, вчера немец
неплохо поездил, сразу подзаправиться поленился, а сегодня
когда ж ему было этим заниматься, а еще и к восьми не подошло,
когда началась заварушка.
совсем новенький, даже не порван нигде) и предложили Тимофею
надеть. Ведь, по сути, он был до пояса голый. От гимнастерки
остался лишь правый рукав, и воротничок, и клочья материи на
груди и спине; куда больше тела закрывал бинт.
действовал. Егоров сидел свободно, и глаза были ясные.
так.
горит. Может, сначала человека похороним? Гля, место какое
классное. Тихо, красиво.
сказал Ромка и повернулся к Егорову. - Твое слово, командир.
Ночи надо ждать... И хоронить абы как - грешно. Мы что -
боимся их? или удираем?.. Ладно, давай на хутор к Шандору
Барце.
9
держал несколько коров, однако был из тех, про кого говорят,
что у них зимой снега не допросишься. Короче - куркуль. Его
давно бы следовало отселить куда поглубже, зона была такая,
что подозрительным личностям в ней нечего было делать; но
граница только обживалась, осваивалась; до хуторянина руки у
начальства так и не дошли.
никогда не заливало, а холм был глинистый, всегда сухой.
Крепкий кирпичный дом, крепкие сараи и коровник, крепкая
ограда. С севера от реки к хутору подступал ухоженный
яблоневый сад. Сад охватывал хутор с трех сторон, оставляя
открытой только южную, солнечную, где был двор.