испытывали затруднений. Может быть, от этого будет зависеть
выбор форм работы с населением оккупированных областей, или
вербовка тайных агентов, или переманивание чужих агентов на
свою сторону...
иначе.
прошли длинным чистым коридором, ярко освещенным
электрическими лампами, в просторную комнату. В ней тоже был
очень сильный свет, голые цементные стены, в углу простой
стол, три тяжелые табуретки и железный ящик с ободравшейся
краской. Больше ни в комнате, ни на столе ничего не было.
Следователь усадил Чапу на табуретку, угостил ранним яблоком и
завел свой обычный разговор. Чапе все это не понравилось, он
был настороже, но виду подавать не хотел и держался нарочито
раскованно, был более смешлив и словоохотлив, чем всегда, не
догадываясь, что следователю все это было знакомо - обычная
реакция крепких людей, когда они думают, что "вот сейчас
начнется".
услышал, как она открылась и в комнату вошли сразу несколько
людей. Дышать стало очень трудно, однако Чапа заставил себя
расслабиться и даже от яблока откусил и стал жевать.
об стену и оседающего на пол тела. Чапа обернулся. Это был
Ромка. Вокруг него полукругом стояло пятеро здоровенных детин
в черном; один, волосатый, вообще раздетый до пояса, и двое в
майках.
контуру, что ли: по лицу бы его, как говорится, и родная мать
не узнала.
Как хорошо, что и ты жив.
не угощали. Даже сначала.
подыхаючи под твоим пулеметом.
и ноги Ромки защелкнули наручниками, потом и эти наручники
сцепили между собою за спиной у Ромки так, что теперь он лежал
на полу, выгнувшись в дугу. Потом его окатили водой, приложили
клеммы и включили ток.
к голове, то к груди, то к паху. То, что еще минуту назад было
похожим на Ромку, сейчас превратилось в клубок извивающегося,
орущего мяса...
тогда на него вылили второе ведро, и он затих. Фашист в майке
нагнулся над ним.
других ребятах.
Он один не кричал под током, но видеть, чего ему это стоило,
было непереносимо.
даже под стенку; Чапа решил, что у Егорова переломаны кости,
но все было куда проще: Тимофей уже вторую неделю стоял в
своем каменном гробу, не меньше двадцати часов в сутки (за
исключением тех, когда его пытали) стоял на ногах; вначале он
даже радовался в глубине души, когда его волокли на допросы:
все же тело принимало какое-то иное положение и хоть отчасти
восстанавливалась циркуляция крови. Но потом он перестал
чувствовать непрерывную боль раздавленных собственным телом
окаменевших ног, и ему стало все равно.
ничего...
отой закусью.
эксперимент, искали закономерности, и поскольку время еще тер-
пело, не пытались подгонять события или подтасовывать факты.
Коллектив, даже физически разобщенный, тем не менее не
распадался. Испугать красноармейцев не удалось, сломить - не
удалось, дезориентировать, вселить в них растерянность
парадоксальными предложениями - тоже не удалось. У них еще
оставалась возможность испытать на прочность самого Чапу, но
поскольку на нем проверялись совсем иные воздействия, это
держали в резерве на самый крайний случай.
красноармейцев. Ведь когда-то же должен настать момент,
считали они, когда все духовные силы иссякнут, человеку станет
все безразлично и он будет покорно выполнять что угодно, любую
волю, будет автоматически выполнять любую команду. Пока что
даже признаков этого не было, но ведь усталость существует,
она накапливается где-то в теле, в душе, чтобы однажды вдруг
что-то хрустнуло в человеке - и он сломался.
Однажды поздно вечером его вывезли на легковой машине за
город. Рядом с шофером сидел незнакомый немецкий офицер, Чапа
со следователем сидели сзади.
недолго. Подъехал закрытый автофургон, из него высыпало много
народу. Когда они проходили перед легковой автомашиной, в
свете ее включенных фар Чапа узнал среди немцев всех своих
четырех товарищей. Их отвели в сторону, где только сейчас Чапа
увидел свежевырытую яму. Еще несколько минут там о чем-то
говорили, потом четверых подволокли к яме, поставили на колени
и убили выстрелами в затылок. Потом яму немцы стали
забрасывать землей и легковая машина тронулась. Когда они
выехали с проселка на шоссе, следователь прервал наконец
молчание:
Теперь вы остались один. Никто, кроме нас, не знает ни о вашем
подвиге в доте, ни о том, что вы побывали в наших руках. И
если вы сейчас дадите подписку о лояльности, ни одна душа не
сможет поведать миру о том, что с вами случилось на протяжении
минувшего месяца. Ни одна душа! Вам не на кого больше
оглядываться. Вы один. И вы можете начинать новую жизнь.
не услышите.
машине, ни в кабинете следователя, куда его привезли с места
казни. Следователь до полуночи пытался его разговорить, но,
когда убедился, что Чапа тверд, приказал часовому увести его.
Чапу повели совсем не в ту сторону, где была его комната, и он
подумал, что вот настал и его черед, но не испугался - он
верил в себя, в то, что выстоит и не дрогнет. "И кричать не
буду, - думал он. - Как Санька. Не буду кричать. Назло им".
вошел в комнату, перед которой стояли двое вооруженных
автоматами часовых.
стенами пять кроватей, на четырех лежат его хлопцы: Ромка,
Санька, Герка и командир... Разговаривают... Перед комодом на
тумбочке стакан чаю стоит.
как только услышал, как закрылась дверь за ушедшим солдатом,