стыдился перед русскими военнопленными.
на ломаном французском, немецком и итальянском языке стал спрашивать: Que
dois-je faire, mio padre? Nous travaillons dans una Vernichtungslager [Что
я должен, падре? Мы работаем в фернихтунгслагере (фр.)].
sommes des esclaves, - медленно сказал он. - Dieu nous pardonnera [Все там
работают. И я работаю там. Мы рабы. Бог нас простит (фр.)].
укоризной произнес Гарди.
хочу отпущения грехов. Не говорите - виноваты те, кто заставляет тебя, ты
раб, ты не виновен, ибо ты не свободен. Я свободен! Я строю
фернихтунгслагерь, я отвечаю перед людьми, которых будут душить газом. Я
могу сказать "нет"! Какая сила может запретить мне это, если я найду в
себе силу не бояться уничтожения. Я скажу "нет"! Je dirai non, mio padre,
je dirai non!
сказал Чернецов, и Мостовской с невольным сочувствием кивнул его словам.
губам и поцеловал ее.
71
немногочисленных советских знакомых, красноармейцем Павлюковым, работавшим
санитаром в ревире.
погонят рыть котлованы.
хорошее место устроился: сунул кому надо. Они в подметалы, на кухне, в
вашрауме всюду своих поустраивали. Вы, папаша, помните, как в мирное время
было? Райком своя. Местком своя. Верно ведь? А здесь у них тоже шарашкина
контора, свои на кухне, своим порции дают. Старого большевика они
содержат, как в санатории, а вы вот, как собака, пропадаете, никто из них
в вашу сторону не посмотрит. А разве это справедливо? Тоже весь век на
советскую власть ишачили.
уже заметил, что слова "эмигрант", "заграница" сразу же отталкивают от
него советских людей. Но Павлюков не стал насторожен после слов Чернецова.
настоящий сын народа, как подумал Чернецов, глядя в сторону часового,
ходившего в бетонированной башенке, сказал:
доходяги и накрыться.
лесозаготовках, а на коммунистов все равно обижен. Нет вольного хода.
Этого не сей, на этой не женись, эта работа не твоя. Человек становится
как попка. Мне хотелось с детских лет магазин свой открыть, чтобы всякий в
нем все мог купить. При магазине закусочная, купил, что тебе надо, и
пожалуйста: хочешь - пей рюмку, хочешь - жаркое, хочешь - пивка. Я бы,
знаете, как обслуживал? Дешево! У меня бы в ресторане и деревенскую еду бы
давали. Пожалуйста! Печеная картошка! Сало с чесноком! Капуста квашеная! Я
бы, знаете, какую закуску людям давал - мозговые кости! Кипят в котле,
пожалуйста, сто грамм выпей - и на тебе косточку, хлеб черный, ну, ясно,
соль. И всюду кожаные кресла, чтобы вши не заводились. Сидишь, отдыхаешь,
а тебя обслужат. Скажи я такое дело, меня бы сразу в Сибирь. А я вот
думаю, в чем особый вред для народа в таком деле? Я цены назначу вдвое
ниже против государства.
деревенская надоела. Коммунизма не выносят.
это насмешливо-недоуменное любопытство.
счеты сводить, не так их сводят. Нехорошо, перед самим собой, перед своей
землей.
счеты сводить. А к Власову не ходите, - он вдруг запнулся и добавил: -
Слышите, товарищ, не ходите, - и оттого, что произнес, как в старое,
молодое время, слово "товарищ", он уже не мог скрыть своего волнения и не
скрыл его, пробормотал: - Боже мой. Боже мой, мог ли я...
и весенних городских помоек, от паровозного дыма, от чада, идущего из
кухни привокзального ресторана.
других зеленых и красных огней.
прощаясь, обхватила руками его шею и целовала в лоб, волосы, растерянная,
как и он, внезапной силой чувства... Он шел с вокзала, и счастье росло в
нем, кружило голову, казалось, что это начало - завязка того, чем
наполнится вся его жизнь...
вспоминал его в парижской больнице, где лежал после операции - удаления
заболевшего глаукомой глаза, вспоминал, входя в полутемный прохладный
подъезд банка, в котором служил.
такой - Наташи Задонской, жива ли она? И неужели вы все эти десятилетия
ходили с ней по одной земле?"
72
носивший желтые краги и клетчатый кремовый пиджак с накладными карманами,
был хорошо расположен. Коверкая русские слова, он негромко напевал: "Kali
zavtra voina, esli zavtra v pochod..."
выражало в этот вечер благодушие. Пухлая, белоснежная, без единого волоска
рука, с пальцами, способными удавить лошадь, похлопывала по плечам и
спинам заключенных. Для него убить было так же просто, как шутки ради
подставить ножку. После убийства он ненадолго возбуждался, как молодой
кот, поигравший с майским жуком.
санитарной частью в блоке восточного района.
этим Кейзе не занимался, никто бы не посмел предложить ему такую работу.
Дроттенхар был опытен и не допускал, чтобы люди слабели настолько, чтобы
их приходилось тащить к месту казни на носилках.
разу никого из них не толкнул и не ударил. Больше четырехсот раз подымался
Кейзе по двум бетонированным ступенькам спецкамеры и всегда испытывал
живой интерес к человеку, над которым проделывал операцию: к взгляду ужаса
и нетерпения, покорности, муки, робости и страстного любопытства, которым
обреченный встречал пришедшего его умертвить.
которой он производил свое дело. Спецкамера выглядела скучно: табурет,
серый каменный пол, сливная труба, кран, шланг, конторка с книгой записей.
полушутя. Если операция совершалась с помощью пистолета, Кейзе называл ее
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Распопов Дмитрий
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Майер Стефани