обсуждается, стоит вся власть и моральный авторитет армии, слава живых и
мертвых. Их именем приказывает он, их власть в этот момент в его руках. И
вот он же, раздетый страхом до своей сущности. Такому доверены жизни людей!
И Васич подумал холодно: "Выйдем - будем его судить".
стали совещаться о чем-то, расстелив карту на коленях.
начальник штаба. В конце концов, я капитан и он капитан".
положение Ищенко было предпочтительнее, он чувствовал, что не может встать и
подойти, хотя имеет на это все права. Что-то другое, что не выдается вместе
с очередным званием, заставляло людей подчиняться Васичу. Эту силу,
исходившую сейчас от него, Ищенко чувствовал на расстоянии. И он все сидел,
страдая, мучаясь, понукая себя и все же не решаясь встать и подойти.
большими мягкими хлопьями. Даль исчезла, как в густом тумане, опустилось
небо, а снег все падал беззвучно, поглощая звуки вокруг. На черные остовы
сгоревших танков и тракторов, на выжженную до корней трав землю вокруг них,
на шинели, на лица мертвых, на замерзшую кровь. Он ложился на поле боя,
хороня убитых, расстрелянных из пулеметов, и к полудню только свежие холмики
белели на нем.
небе, среди голых вершин дубов, среди дымчатых, отягченных снегом вершин
сосен образовалась широкая просека. Оттуда, из шевелящегося белого
пространства, падали крупные серые хлопья. Шапки людей, спины людей, сидящих
в овраге, были белы под слоем снега. Одни сидели в позе долгого ожидания,
сунув в рукава озябшие руки, другие спали, натянув воротники шинелей на уши.
прекращался весь день. И весь день - к фронту, к фронту - проносились
немецкие машины, и земля сотрясалась. Пользуясь плохой видимостью,
наблюдатели наверху подползли близко к дороге и лежали в кустах. У них не
было белых маскхалатов, но они лежали неподвижно, и снег закрыл их. Только
лица, бинокли и руки виднелись из снега. И перед их биноклями машины
проносились по дороге, машины со снарядами, машины с немцами - дрова в
костер незатухавшего боя.
Внезапно собака села на снег и завыла. И вой ее, низкий, протяжно-тоскливый,
повторил зимний лес. Это умер Кривошеин, тихо, словно заснул. Подняв иверх
острую морду, собака выла по покойнику, а снег все шел и шел...
багровая заря. Она гасла, и снег на лапах сосен был уже синий, холодный.
Быстро темнело.
нетерпение.
звезда не освещала им путь. Он махнул рукой:
Только один остался там. Навсегда остался в мерзлой земле, которую днем
живые выдолбили для него ножами и кинжалами.
держа оружие наготове. Молодые сосны, росшие густо, царапали иглами по
шинелям, и долго еще после того, как люди прошли, качались потревоженные
ветки. С них падал снег.
масла и копоти подшитых валенках, в ватном бушлате. Вторым, вразвалку,
отодвинув плечом стоявшего на дороге солдата: "Посторонись, друг!", подошел
Чеботарев. Он был поменьше ростом, но молодцеватый, снизу вверх смело глянул
в глаза.
суматошном бою, когда все пули шальные. Он оглядел обоих. У Чеботарева был
автомат.
Гранаты есть?
неохотней отдавал свой автомат.
чувствуя перед остальными неловкость.
позовем.
встретили их. Старший, трудно двигая непослушными от холода губами,
докладывал с хрипотцой:
зелеными фосфорическими цифрами,- три штуки проскочили.
по-детски открыв рот, дышал Голубев. Блестела в темноте пряжка портупеи на
груди Ищенко.
должно.
сидение в кустах.
снега. Темное небо, поднявшись над лесом, легло одним краем на поле,
придавило его. И в ту сторону стремилась накатанная, слабо мерцавшая дорога.
От неe доносило ветром едва внятный на морозе запах бензина. Запах этот
сейчас будил тревогу.
залег у дороги.
Помня запрет, никто не решался курить. От этого еще медленней текло время.
Позади погромыхивал фронт. Ночью он словно приблизился. Бухали орудийные
выстрелы, мгновенными зарницами вспыхивали за лесом разрывы.
сидевшая на снегу, опершись на вытянутые передние лапы, не обнаруживала
беспокойства. И чем напряженней вслушивались, тем только сильней шумела
кровь в ушах, и уже ничего невозможно было разобрать. Опять лежали. Ожидание
томило людей. Начали сползаться по двое, по трое. Шепотом зашелестели
рассыпанные, отрывочные разговоры, готовые смолкнуть в любой момент. Два
раза прибегал от Голубева связной, пригибаясь в темноте, как под пулями.
Там, видно, тоже не терпелось.
ошибиться, какое-то время берегли тишину. В шуме ветра над равниной
явственно слышалось далекое, по-комариному тонкое завывание мотора.
вертелась собака.
проводом спешно связывал три гранаты вместе. Рукавицы он скинул, и они
болтались у рукавов телогрейки на шнуре.
и единственный сожмуренный от усилия глаз его блеснул из бинтов холодно и
трезво.
далеко где-то бравших подъем. Замерзшая земля, на которой лежали люди,
чугунно гудела под ними, тряслась все сильней. И это дрожание неприятно
передавалось всему телу, всем внутренностям. Стало трудно удерживать собаку.
Ей сжимали челюсти, и она скулила жалобно, со слезой.
гудели там. Временами казалось, они удаляются. Потом на подъеме возник
передний "опель" - широко разнесенные черные колеса, давившие толстыми
шинами снег, мощный радиатор, широкий бампер,- все это, перевалив гребень,
двинулось по дороге, быстро увеличиваясь. Васич смотрел с земли, и машина
казалась огромной. Она стремительно приближалась. В снежную пыль, поднятую
ею, доверху кутались кабины двух других, шедших следом.
кабину изнутри. И Васич увидел лицо немца, сидевшего за стеклом. Он уверенно
сидел в машине, мчавшей его, властно смотрел на дорогу перед собой, как он,
наверное, смотрел уже на сотни других дорог.
обострившейся ненавистью он отчетливо увидел это лицо врага.
стекле сигарета и, прочертив в воздухе красную дугу, подхваченная ветром,
полетела в снег. В тот же момент Васич приподнялся на одной руке,
пересиливая голосом рев трех моторов, крикнул:
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Беляев Александр
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Корнев Павел