одного такою сумасшедшего, который писал бы что-нибудь в
рифму про свои чувства?
в Первое Кольцо, и там такие люди, я слышала, еще есть. А
здесь нет.
пенсионеров, инвалидов, воров, собак, кошек, поэтов,
сумасшедших...
играя медальоном.
вспомнил, как прошлый раз мой случайный вопрос о назначении
этого весьма невинного на вид украшения привел ее в
замешательство. Теперь я вдруг совершенно отчетливо понял,
что эту дешевую безделушку она носит не просто как
украшение, она ей нужна для чего-то еще. А для чего, тут
даже и гадать было нечего, и только такой ни из чего не
извлекающий урока лопух, как я, мог не догадаться с первого
раза. Но теперь я отчетливо понял, что это вовсе не
безделушка, а микрофон.
говори, у тебя это так здорово получается.
именно я говорил?
говорил. Но ты должна все же учесть, что я человек очень
отсталый. Я жил в прошлом веке при социализме и даже при
капитализме, я мало изучал передовые учения, и вообще
знаешь, мне уже сто лет, склероз, маразм и всякие такие
вещи, а к тому же и в молодости некоторые люди считали меня
дураком.
очень умный. Ты говоришь такие вещи, которых я раньше
никогда не слышала ни от кого.
мне во время допроса: "Будь вы дураком, мы бы вам все
простили. Но вы не дурак и хорошо понимаете, что именно
содержится в ваших писаниях". Но он был не прав, потому что
на самом- то деле я был дурак. Если бы я был умный, я бы
выдавал себя за дурака. Но я был дурак и потому выдавал
себя за умного. Однако за шестьдесят с лишним лет,
прошедших с тех пор, я все-таки поумнел. И я самым
решительным образом стал уверять Искрину в своей глупости и
отсталости. Чем она, как показалось мне, была обескуражена.
все-таки существует. Но создается она в другом месте.
Насколько я понял, в этом тридцатиэтажном здании в мои
времена помещался Совет Экономической Взаимопомощи. А
теперь Главное Управление Бумажной Литературы (БУМЛИТ).
Смерчеву, когда он меня туда привез.
Конечно, две. А в ваши времена была только одна, не так ли?
две литературы - советская и антисоветская. Правда, обе они
были бумажные.
занимались комписы более высокого ранга, чем безбумажной.
Во всяком случае, все, кого я там встретил, не считая
охраны, были в звании не ниже лейтенантов, и все ходили с
парусиновыми папками под мышкой.
большей технической оснащенностью. Там даже два из
шестнадцати лифтов работали. На одном из этих лифтов мы
поднялись на шестой этаж и, пройдя по застеленному красной
дорожкой коридору, оказались перед массивной дверью с
надписью:
столом под большим портретом Гениалиссимуса сидела
секретарша в звании старшего лейтенанта.
сообщила Смерчеву, что участники планерки уже собрались и
ждут.
дверь, обитую черной изодранной кожей.
на меня с натуралистически выписанного портрета и
самодовольно жмурился, опираясь на колонну, сложенную из
книг. На корешке каждой книги было золотом аккуратно
выведено: "Полное собрание сочинений".
множеством канцелярских принадлежностей и несколькими
телефонными аппаратами разного цвета. К этому столу торцом
был приставлен другой длинный стол, покрытый зеленым сукном.
За ним, разложив перед собой раскрытые блокноты, сидели
стриженые офицеры в рубашках с короткими рукавами.
мне, к этим аплодисментам присоединился и Смерчев. Я им
всем тоже немного похлопал, а потом обошел всех, каждому
демократично подал руку, представился и затем сел рядом со
Смерчевым.
одна дама с подносами, на которых стояли стаканы с чаем.
подстаканниках и с лимоном, а офицерам - без подстаканников
и без лимона.
значит ли это, что комсоры офицеры не любят чай с лимоном.
На это Смерчев развел руками и тоже шепотом мне ответил, что
они, может, и любят, но пока не имеют потребности. Прежде
чем начать совещание, Коммуний Иванович кратко объяснил мне,
чем занимаются он сам и его подчиненные.
созданием бумажной Гениалиссимусианы и координирует работу
разных комписовских подразделений. Перед подразделением,
которое я вижу сейчас, поставлена ответственная задача
создания тома "Тревожные годы" о героическом участии
Гениалиссимуса в Бурят-Монгольской войне. Уже написано
восемь из предполагаемых 96 глав, а сегодня...
приступаем к разработке новой главы "Ночь перед битвой".
Речь будет идти о битве за Улан-Удэ. Ну, я вам даже не буду
говорить, какое, понимаете, большое и, я бы сказал, огромное
политико-воспитательное значение должна иметь эта глава
Гениалиссимус в период этой поистине исторической битвы, как
вы помните, был еще простым генералом. Но конечно же, он
уже и тогда свои, как бы сказать, полководческие таланты
проявил, можно сказать, полностью И тут, значит, надо вот
что. Кто у нас занимается описанием природы? Ты, Жуков?
описание ночи перед, можно сказать, решающим как бы
сражением, надо, понимаешь, соответственно использовать
такие вот сильные в художественном отношении средства Ты,
конечно, природу умеешь описывать, ты в этом деле, ничего не
скажешь, мастак. Но с другой стороны, природой увлекаешься,
а о политическом и военном моменте забываешь. Иногда даже
абстрактная такая картина создается, когда ты там луну,
тучи, реку или соловьев всяких описываешь. Само по себе оно
хорошо и даже здорово получается, но к моменту иногда не
подходит. Так вот сейчас ты подумай своей головой и пойми.
Это тебе не просто какая-то ночь, а ночь, можно сказать,
перед главным сражением. В описании природы должно быть
побольше чего-то такого тревожного. Если уж хочешь
изобразить луну, так надо так, чтобы она только время от
времени выглядывала, а вообще пусть будет покрыта черными
или, я вот даже так сильно выражусь, зловещими пусть будет
покрыта тучами. Ну и, само собой, всякие там ночные, как бы
сказать, шорохи, звуки. Соловьев никаких не надо, это уж,
когда до описания победы дойдем, тогда пиши своих соловьев,
сколько хочешь. А сейчас нам нужны какие-нибудь такие
тревожные, понимаешь ли, птицы Вороны, допустим. Как вороны
по ночам кричат?
Они днем и вечером кричат, а ночью они молчат.
Шилова Юлия
Емилина Ника
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Березин Федор