возможно. Значит, надо добиваться, чтобы зону эту объявили заповедником. И
надо будет этот заповедник охранять. Если вы и впрямь хотите сберечь
Великого Морского Змея, если дорог он вам - охраняйте! Нужно будет - я сам
в егеря пойду. В Океанский Патруль. И на моей стороне будет право. Закон
будет. И я всегда смогу доверять тем, кто стоит за мной. А они - мне. Это
единственный путь, какой я вижу. А молчать... Нет. Не могу, не хочу и не
должен.
произносил свой монолог. Может быть, затянувшийся чуть больше, чем надо.
Но уж как получилось... И впервые за все дни, проведенные на "Лужайке
одуванчиков", Аракелов ощутил вдруг человеческий контакт.
согласен с вами, но понимаю. Но это теория. А доказательств-то у вас все
равно нет. Есть ваше слово и есть наши слова. И только.
поклонился. - Спокойной ночи, Алехандро. И все-таки, подумайте еще. Мы
ведь тоже не один день думали...
чем подумать после такого разговора. - Только вряд ли я надумаю что-нибудь
другое. Как это у Дезерта: "Может ли барс сменить пятна свои?"
один. Он посмотрел на торчащую из машинки седьмую страницу отчета с трем
сиротливыми строчками, оборванными на полуслове. Что ж, по крайней мере,
теперь все ясно. А значит, надо браться за дело. Он забарабанил пальцами
по клавишам.
нет - не суть важно. В конце концов, Аракелов имеет право на вотум
сепаратум. И правом своим не преминет воспользоваться. Что бы ни
получилось из этого потом, он обязан был сказать правду. Даже если правда
эта бездоказательна. Даже если на всю жизнь Великий Морской Змей останетс
лишь воспоминанием - тенью, постепенно растворяющейся в абиссальной тьме.
Тенью, за которой он, Аракелов, мог лишь следить сонаром и латералью,
судорожно нажимая на гашетку монитора...
Скутер был на месте - аккуратно подвешенная на талях двухметровая торпеда.
Аракелов открыл донный лючок, запустил туда руки, нащупал гладкий пластик
панели монитора. Еще несколько движений - и на ладонь ему выпал маленький
стекловидный диск запоминающего устройства.
даже не вспомнил о съемке, но тренированные руки батиандра работали сами.
И вот оно, доказательство. Все, что видел Аракелов, зафиксировано в этом
диске. И это уже не оспоришь. Это не слово против слова. Это факт.
предполагал, насколько сбудутся сказанные им да Галвишу слова. Осознать
все это ему пришлось лишь годы спустя.
Монакский океанографический институт наградил Аракелова бронзовой медалью
Удеманса; медаль эта, учрежденная в девяносто втором, должна была быть
вручена тому, кто достанет первые документальные свидетельства
существования глубинного монстра. Серебряная ожидала первого удачливого
охотника на неодинозавра, золотая - хитреца, который сумеет поймать
подводное "диво" живьем. Галапагосского Левиафана на звучной латыни
нарекли "тихоокеанским неотилозавром Аракелова". Была в этом
неправильность, которую Аракелов пытался доказать и объяснить, но процесс
уже вышел из-под его контроля. Кое-кто - и не только пятерка обитателей
"Лужайки одуванчиков" - при встрече перестал протягивать ему руку. Это
было тяжко, и за ними стояла своя правда, и чувствовал Аракелов это, но
изменить уже ничего не мог... И потому бронзовый кружок с профилем
Удеманса был убран Аракеловым в ящик стола и никогда не извлекалс
оттуда...
заповедника имени Дарвина. Периметр заповедника охранялся Океанским
Патрулем, но... прав оказался да Галвиш - началась тилозавровая лихорадка,
и валом повалили в заповедник всяческие любители острых ощущений,
спортсмены-охотники, которых справедливее было бы назвать убийцами,
браконьеры... С ними боролись. Их ловили. И только одного ни разу не
удалось взять с поличным - ловкого подлеца, получившего с чьей-то легкой
руки прозвище Душман.
"кархародоне" к тому единственному месту, которое могло быть - и было,
наверняка было! - убежищем Душмана.
хоть убей. Но Душмана он должен был взять. Ибо никому не позволительно
преступать закон. Самими же людьми установленный закон. И еще потому, что
не мог Аракелов забыть запутавшейся в сетях патрульной субмарины. Такого
не прощают, Душман!
вслед за Захаровым спускаясь по трапу с главной палубы.
может, раз десять - от силы. Сложить - так недели не наберется, - не
оборачиваясь, медленно сказал он. - Это с одной стороны. А с другой...
Пожалуй, на ваш вопрос я должен ответить: да.
унылой казарменной равномерностью чередовались в шахматном порядке двери
кают - прямоугольники со скругленными углами, обведенные по контуру
темно-синей полоской. Примерно через каждые сорок шагов коридор
пересекался переборкой с такой же дверью, только открытой, и приходилось
высоко задирать ноги, перешагивая через комингсы.
медные цифры 365. Прекрасный номер, отметил про себя Янг. Запоминающийся.
Вот бы в отелях в такой попадать... Захаров распахнул дверь, сделал
приглашающий жест.
гостиная, кабинет, небольшой, но отменно оснащенный (наметанный взгляд
Янга сразу же выделил терминал довольно мощного, судя по всему, компьютера
и ворд-процессор; да, тут работать - одно удовольствие...), спальня. Сразу
видно, что начальник штаба отряда Океанского Патруля - фигура.
сейчас, - и скрылся в кабинете, беззвучно притворив за собой дверь.
как отлично сшитый костюм, кресло, вытянул ноги. Здесь было тихо и
спокойно, но перед глазами снова и снова вставала залитая солнцем палуба,
плоская и просторная, что твой стадион. Она была столь обширна, эта палуба
"Ханса Хасса", что даже трехкорпусная махина "Сальватора" как-то терялась
на ней; подлинные размеры глубоководного спасательного аппарата
осознавались лишь тогда, когда ты оказывался рядом и приходилось задирать
голову, чтобы рассмотреть верхний, обитаемый отсек. Оранжевое же тело
патрульной субмарины, намертво зажатое между нижними понтонами
"Сальватора" клешнями гидравлических захватов, казалось и вовсе
игрушечным. В тени, отбрасываемой на палубу аппаратом, носилки и на них
смутно угадываемая под голубым полотнищем ооновского флага фигура. И рядом
- женщина: невысокая, стройная, с волосами цвета дубовой коры и таким
мертвенно-спокойным лицом, что Янг не решился даже подойти к ней. Это было
уже больше суток назад, но картина все стояла перед глазами, и Янг никак
не мог отрешиться от нее, хотя вообще-то не относил себя к людям, излишне
впечатлительным.
красно-белой этикеткой, поставил на столик перед Янгом, потом опустился в
кресло напротив.
терпеливо ждал. Это распространенное заблуждение, будто журналист должен
всегда спешить. Торопливый журналист - плохой журналист. Уж если рыбу надо
основательно повываживать, прежде чем подсечь, то что говорить о человеке?
К тому же с Захаровым он встречался не впервые и знал, что этот пожилой
грузный русский скажет все, что нужно. И так, как нужно. Если только его
не торопить.
Захаров после паузы.
назад, в тридцать пятом. Я работал тогда диспетчером на Гайотиде-Вест, а
Стентон был командиром дирижабля... Вы уже много раскопали о нем, Орсон?
часов, проведенных на борту "Ханса Хасса", Янгу и в самом деле удалось
выяснить о погибшем патрульном не слишком много. Бывший космонавт, бывший
Шидловский Дмитрий
Самойлова Елена
Гуревич Георгий
Сертаков Виталий
Максимов Альберт
Русанов Владислав