ребрах, смотрела на них издали, поскуливала, роняя слюну. Женщина нагнулась
за камнем, собака с визгом метнулась в сторону, поджимая хвост. Нарастающий
железный грохот прошел по составу, вагоны дрогнули, покатились, покатились
по рельсам. Отовсюду через пути бежали к ним милиционеры в синих шинелях,
прыгали на подножки, лезли на ходу, переваливаясь через высокий борт в
железные платформы -- углярки.
туда? Он усмехнулся:
как из окружения пришел домой, как пошел в партизаны, как погиб.
Рассказывала привычно, видно было, что не в первый раз, может быть, и врала:
много он слышал таких рассказов.
рушилась из железного рукава, все шипело.
кивнул.-- Теперь только ничего не докажешь!..
ничего вблизи не было слышно.
Принесет? Но и бежать за ней было стыдно. Пущенный издали маневровым
паровозом, сам собою катился по рельсам товарный вагон, заслонил ее на
время.
гребешком посадила себе на голову. По очереди они напились из колонки, и
смеялись, и брызгали друг в друга водой. Надавив рычаг, он смотрел, как она
пьет, зажмуриваясь, отхватывая ртом от ледяной струи. Волосы ее сверкали
водяными брызгами, а глаза на солнце оказались светло-рыжие, искристые. И с
удивлением увидел он, что лет ей, наверное, столько же, сколько ему. А
вначале показалась немолодой и сумрачной: голодная была очень.
заблестели. Ладонью отряхнула брызги с юбки. Через всю станцию она провожала
его. Шли рядом, он закинул за плечо вещмешок, она несла его шинель. Словно
это сестра его провожала. Или была она его девушкой. Уже прощаться стали,
когда оказалось, что им по пути.
сапогом на резиновый скат, она никак не могла перекинуть ногу через высокий
борт: мешала узкая юбка. Крикнула ему:
кузов.
развернул шинель, закинул им за спины. Накрытые ею от ветра с головами, они
целовались как сумасшедшие.
они стукались зубами.
и не могли оторваться друг от друга. Они обогнали взвод военных девчат. Ряд
за рядом появлялся строй, отставая от машины, а сбоку маршировал старшина,
беззвучно разевал рот, в который неслась пыль. Все это увиделось и
заволоклось известковым облаком.
скрылась навсегда. Донеслось только:
обочине, курил, ждал попутной машины. И жалел уже, что не остался. Даже
имени ее не спросил. Но что имя?
месте.-- Стуй!
пылью.
той стороне шоссе осенняя рощица порошила на ветру листвой. Кося напряженным
выкаченным глазом, старшина прошелся перед строем, как на подковах:
сапогами, девчата бежали через шоссе, на бегу снимали через головы карабины.
Старшина, довольный собой, подошел, козырнул, сел рядом с Третьяковым на
обочину, как начальство с начальством. Из-под фуражки по его коричневому
виску, по неостывшей щеке тек пот, прокладывая блестящую дорожку.
воспаленный от пыли и солнца.-- Должность-- вредней не придумаешь.
взвод собирался. В пилотках, в погонах, с карабинами на плечах возвращались
девчата из рощицы, кто сорванный цветок нес в руке, кто-- пучок осенних
листьев. Построились, подровнялись. Старшина скомандовал:
военных девчат, весело топавших по пыли.
ГЛАВА III
прошли по полям похоронные команды, хороня убитых; уже трофейные команды
собрали и свезли, что вновь годилось для боя; окрестные жители стаскивали
каждый к себе, что оставила война, прогрохотавшая над ними, и теперь
годилось для жизни. Ржавела в полях сгоревшая, разбитая техника, и над всем,
над тишиною смерти-- колючая ясность и синева осеннего неба, с которого
пролились на землю дожди.
прикладами о котелки, полы шинелей на ходу хлестали по ногам, тонковатым в
обмотках. Солдаты всех ростов и возрастов, снаряженные и нагруженные, шли на
смену тем, кто полег здесь. И самые молодые, ничего еще не видавшие, тянули
шеи из необмятых воротников шинелей, со щемящим любопытством и робостью
живого перед вечной тайной смерти вглядывались в поле недавнего боя. Там,
куда они шли в свет заката, по временам словно растворяли паровозную топку:
доносило усиливающееся гудение и вздрагивал воздух. И в себе самом,
удивляясь и стыдясь, чувствовал Третьяков это беспокойство. Увидел сожженный
немецкий танк у самого шоссе, остановился поглядеть.
фронте. Синяя оплавленная пробоина в броне: снаряд, должно быть,
подкалиберный, как сквозь масло прошел. А броня мощная, толще прежней.
шинельного сукна. В осколках луж, в танковом следу блестело похолодавшее
небо, свежо и ясно сиял закат, покрываемый рябью. Третьяков смотрел и
волновался, и мысли всякие, как впервые... Восемь месяцев не был на фронте,
отвык, заново надо привыкать.
большого сожженного немцами села. Попутчик был уже не молод, рыжеват, лицо
мятое, на котором брить почти нечего, кисти рук в крупных веснушках, в белом
волосе.
ожегшись, отдернул ладонь от лакового козырька фуражки. По выправке --
строевик. Все на нем было не с чужого плеча: суконная зеленоватая
гимнастерка, синие диагоналевые галифе-- цвет настольного сукна и чернил.
Сапоги перешиты на манер хромовых. А на руке нес он шинель офицерского
покроя из темного неворсистого сукна. Даже на руке она сохраняла фигуру:
спина подложена, грудь колесом, погоны на плечах, как дощечки, разрез от
низу до хлястика. В такой шинели хорошо на параде, на коне, а укрыться ей
невозможно: какой стороной на себя ни натягивай, ветер гуляет и звезды
видны. Вот с нею на третьем году войны добирался старший лейтенант Таранов
из запасного полка на фронт.
он, при этом строго глянул в глаза и с чувством пожал руку.
Контровский Владимир
Пехов Алексей
Курылев Олег
Земляной Андрей
Доставалов Александр
Глуховский Дмитрий