вещами, со стариком, который всем был обузой. Он, видно, и сам сознавал это.
Закурив, он закашлялся до синевы, до слез, весь дрожащий. И после каждой
затяжки все посматривал на цигарку в кулаке: сколько осталось.
молодая женщина. Капитан рассказывал про воздушный бой, рука вычерчивала
виражи в воздухе, женщина следовала за ней глазами, на лице-- восторг и
ужас. Капитан был статный, затылок коротко подстрижен, шея туго обтянута
стоячим воротником, а по белой кромке его подворотничка, как по белой нитке,
срываясь и цепляясь за нее, ползла крупная вошь. И Третьяков не знал, как
сказать капитану, чтоб женщина не заметила.
из вагона. Приближалась какая-то станция.
детей, на обметанную инеем дверь. Мать услышала, замахала на него рукой:
свернутый, черный от копоти флажок, сгоняла складки к одному краю. Мелькнуло
снаружи здание, мгновенно кинув тень, и опять красный свет солнца пронизал
тамбур. Четко были видны у закопченного стекла двое: молодая женщина
держалась обеими руками за железные прутья, подняв лицо, восхищенно смотрела
на капитана.
сощурясь.-- А мне вас вот таких жалко. Всю войну вожу, вожу и все в ту
сторону.
ГЛАВА XXIV
сучьев разъедали глаза. Закопченные, суток двое не спавшие батарейцы сидели,
нахохлясь, спинами на ветер, размазывали грязные слезы по щекам, скрюченными
от холода пальцами тянулись к огню. И, сидя в дыму, дымили махоркой, грели
душу. Мокрый снег косо летел в костер, на спины, на шапки.
чем горело.
шлепая по талому снегу растоптанными, черными от машинного масла валенками.
плеснул в костер холодной солярки. Пыхнуло, жаром дало в лица. Кто спал,
очнулся, обалделыми глазами глядел в огонь; снег, не долетая до огня,
исчезал в воздухе.
солярки в ведре ждал Фомичев, весь черный стоял в косо летящем снегу, словно
плечом вперед плыл ему навстречу. Глянув на его разбухшие от снеговой воды
валенки, Третьяков подумал: переобуться надо. Он сидел на снарядном ящике,
кашель сотрясал его; лоб, грудь, мышцы живота -- все болело от кашля,
слезящимся глазам больно было глядеть в огонь. Сколько раз на фронте--
мокрый, заледенелый весь, и никакая простуда не берет. А попал в госпиталь,
повалялся на чистых простынках в человеческих условиях, и вот на первом же
переходе простыл.
ветром, озноб прошел по позвоночнику, во всем теле почувствовался жар.
Укрыться бы сейчас шинелью с головой, дышать на озябшие пальцы, закрыть
глаза...
переведенный из другой части,-- капитан Городилин. Говорили, что занимал он
там должность помначштаба полка, и поначалу казалось, не может он этой
должности забыть, низко ему в батарее, оттого и держит всех на дистанции --
и командиров взводов и бойцов,-- с одним только старшиной советуется, и
старшина уже перестал замечать командиров взводов. Но вскоре и через
расстояние разглядели: комбат просто не уверен в себе. И как он ни хмурился
грозно, ни покрикивал, приказания его, даже дельные, выполняли неохотно. Это
уж всегда так, неуверенность в приказе рождает еще большую неуверенность в
исполнении. И все вспоминали Повысенко: вот был комбат! Он и не приказывал,
скажет только, а выполняли бегом.
взводе у Третьякова несколько человек было новых. Присылали и на его место
младшего лейтенанта, но не долго держатся командиры взводов управления,
убило его раньше, чем фамилию успели запомнить. Кто Шияхметовым называл, кто
Камамбетовым: "В общем, так как-то..." Все тот же Чабаров передал ему взвод,
а приняли его в этот раз так, словно полвойны вместе провоевали, пошло сразу
по взводу: "Наш лейтенант вернулся..." Даже тронуло, как встретили,
почувствовал: вернулся домой.
Так же добровольно исполнял Кытин должность кухарки. Только Обухова, самого
молодого во взводе, было не узнать. И он за это время побывал в медсанбате,
но уложили его туда не пуля, не осколок: на одном из хуторов заразился
Обухов болезнью, которую оставили немцы. Будь сорок второй год, угодил бы он
за этот свой подвиг... Искупать кровью, брать какую-нибудь высотку, которую
и дивизия взять не смогла. Но, на его счастье, времена помягче. "Обухов у
нас награжденный,-- говорили про него во взводе,-- его и к медали
представлять не надо". А он отчего-то возмужал, даже бас у него прорезался.
длинный в длинной шинели, с планшеткой на боку, а все уже чувствовали, что
он сейчас скажет. Наступление шло не первый день, тылы отстали: продукты,
горючее, снаряды-- все осталось позади. По всем дорогам в мокром снегу и
грязи буксовали завязшие машины, их вытаскивали, надрывая силы, и они еще
глубже садились в грязь. В их артиллерийском дивизионе из трех батарей
отстали две. Сначала шестая батарея обломалась. У нее забрали трактор, слили
горючее, забрали снаряды и двумя батареями двинулись вперед. Потом и
четвертая осталась позади-- без горючего и снарядов. Пришлось бы их, пятой,
тоже бросать одно орудие, если бы в прежней МТС не обнаружили ржавый трактор
ЧТЗ-60, такой же точно, как у них. Все годы простоял он при немцах среди
железного лома. Трактористы из двух собрали один целый, и он, словно тут и
был, потянул за собой пушку. Два орудия, два трактора, семнадцать снарядов--
вот весь их дивизион, поспевавший за фронтом.
и мины для минометчиков неся на себе. Их средство транспорта-- жилистые,
натруженные ноги в ботинках с обмотками, привыкшие месить грязь,-- было
самым надежным по этой погоде: человек не трактор, он и без горючего может
идти. Пехотинцы тянулись на расстоянии друг от друга, оглядывались на огонь.
Ветер толкал их в спины; там, куда они шли, ничего не было видно, даль как
туманом заволокло. Низко над головами пыталась осилить ветер взлетевшая
ворона, дергалась, дергалась толчками, будто вспрыгивала на ветер. Ее
кособоко отнесло в сторону.
воде, тяжелой на вид, крутился в ведре последний нерастаявший комок снега.
слева:-- Не придется обедать. Приказано занять огневые позиции. Командиры
взводов -- ко мне!
Пар взвился от зашипевших черных углей. И как ошпарило комбата, покраснел,
подстриженные белые усики стали резко видны.
и себя не жаль,-- суток двое без сна и почти без еды -- они были сейчас злы
на комбата, что не дал сварить обед, злы друг на друга, как надо бы злиться
на войну.
огневого взвода Лаврентьев, самый старый из командиров по годам, тоже
присланный в батарею недавно. Огромного роста, затянутый по животу на
последнюю дырочку, он спешил к комбату с испуганным лицом, оскользался
ногами по мокрому снегу, отчего казалось, приседает на бегу. Полы его
шинели, как у пехотинца, были пристегнуты спереди к ремню. "Как баба",--
подумал Третьяков и встал. Он подошел к Город илину, сказал тихо, чтобы не
слышали бойцы:
Проверенный способ заставить подчиненного замолчать: ткнуть пальцем в его
недостатки.
И видел, что не отменит Горо-дилин приказания. Чем неуверенней в себе
командир, тем непреклонней, это уж всегда так. И советов слушать не станет и
приказа своего не отменит ни за что, боится авторитет потерять.
было ясно. Третьяков достал карту. И тут комбат не удержался:
заметить. И ничего.
снизу вверх учить не положено, смолчал Третьяков.
узнаете, какая стрелковая часть впереди, связь установите. Задача ясна?
рядом. Он все же чувствовал себя неловко.
сказал он. Третьяков ничего не ответил, подумал про себя: "То-то ты и
молчал". Но не ему переучивать Лаврентьева. Этот всю войну провоевал в
противотанковой артиллерии, в гиблых сорокапятках, попал после ранения к ним
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Андреев Николай