траве впереди него ползала пехота. Чего они там ползают? Бой уже к деревне
подкатился, а они тут ползают. Но окопчик был хорош, из него все поле
открывалось. Третьяков махнул ребятам:
Спрыгнул в окоп. И тут же-- пулеметная очередь поверху. Выглянул. В траве,
вихляясь, полз Кытин. Прикладом автомата заслонил голову, катушка провода на
спине, как башня танка.
пота. Сразу же начали подключаться.
положил ее на этом поле и держит. Подымется голова, пулемет шлет из посадки
длинную очередь, и шевеление затихает.
а слышалось: "Беда, беда, беда..." Не надо было в этот окоп соваться. Поле
видит, а толку что? Даже пулемет уничтожить не может. У тяжелых пушек,
стоящих за два километра отсюда, рассеивание снарядов такое на этой
дальности, что раньше он по своей пехоте угодит.
снизу подавал трубку, смигивал мокрыми веками, плечом размазывал грязь по
щеке. Рад был, что связь цела, не лезть ему под пули.
отобрал трубку: сидит на батарейном НП. Слышно было, как он спрашивает
Повысенко:
понял? Не ври!
взвода в зеленой пилотке, хлопал каждого по заду малой пехотной лопаткой.
Зеленая пилотка его гребешком высилась из травы. "Пилотку бы снял..."--
мелькнуло у Третьякова, а сам докладывал командиру дивизиона обстановку. На
дне окопа отдышавшийся Кытин грыз семечки, шелуха звеньями висела с нижней
губы.
Сжавшись, Третьяков и клапан трубки прижал, забыл отпустить.
трубку, как здесь грохочет. -- Где ты находишься?
разрыв! А выстрела не слышно. Но батарея-- недалеко. Высунулся и еле успел
присесть: так низко пронеслось, казалось, голову собьет. Выглянул. По
звуку-- из-за деревни откуда-то.
остался неподвижно лежать ничком. Ее если не уничтожить, эту батарею, она
тут всю пехоту переколотит. Пулемет они сами уничтожат, а минометная
батарея... И не выскочишь отсюда. Вот если б на крышу коровника забраться...
командира дивизиона. А Третьякову орать не на кого, дальше -- одна пехота.
показалось, вот она летит, твоя... Рвануло так, что окоп встряхнулся.
Пошевелился, отряхивая с себя землю.-- Там буду находиться.
оттуда все должно быть видно.
сильней зазвенело. Крикнул Суя-рову отключаться. Тут сидеть нечего. Зачем
только сюда сунулся, всех за собой потащил... Они сидят, а пехота на поле
под огнем лежит. Досидятся, что их тоже здесь ухлопает зря. Но до чего вдруг
спасительным показался этот окоп, когда надо теперь вылезать из него!
после изготовится, других ждать будет.
шелуху, обтер ладони о колени, посерьезнел. Закинул автомат за спину, смерил
прищуренным глазом расстояние.
шинели по траве. Они смотрели. Не добежав, кинул вперед себя тяжелую
катушку, нырнул за ней следом головой в подсолнухи. Когда ударил пулемет,
только шляпки раскачивались, указывая след.
Торопился. Прикурил. Несколько раз подряд жадно затянулся. Цигарка
вздрагивала в пальцах, а он сосал ее, сосал.
обрубок безымянного пальца.
облитое. Он стал вдруг отползать, сидя, заслоняться локтем.
ложился на спину.
А они тут возились в дыму, в окопе. Не владея собой, Третьяков схватил его
за отвороты шинели, поднял с земли, притянул:
вздрагивающий, мерцающий взгляд.
нетерпение: бить. Пхнул от себя, Суяров глухо ударился спиной о стенку
окопа, выронил из носа кровь, яркую, как сок недозрелой вишни. Распахнутыми
глазами глядел с земли, а сам опять валился на спину, поднимал над лицом
копошащиеся пальцы. -- Живи, сволочь!
восьмисотметровую немецкую катушку красного телефонного провода, выкинул
наверх.
взгляд. Руками в крови, в земле зажимает живот сбоку. Увидел это, когда уже
разгибался бежать. На миг спасительная мысль: остаться, перевязать... Но уже
бежал, в руке гремела катушка, провод сматывался на землю. И тут возник
из-за поля вой мины. Ни выстрела, ни толчка-- только этот отдельный, самый
из всех слышный вой. И, пригибаясь все ниже по мере того, как возвышался
вой, Третьяков с разматывающейся катушкой в руке бежал под него, как в
укрытие, ноги сами несли быстрей, быстрей. И быстрей, быстрей, неотвратимей
понеслось сверху. Снижался железный визг, в него одного нацеленный. Упал на
землю. Всем своим распятым на земле телом, спиной между лопатками чувствовал
его, ждал. И когда сделалось нестерпимо, когда дыхание перехватило, визг
оборвался. Смертная зависла тишина. Зажмурился... Рвануло сзади. Вскочил
живей прежнего. Отбегая, глянул назад. Дым разрыва стоял над окопом. Добежал
до подсолнухов, упал. Глянул еще раз. Из самого окопа исходил дым разрыва.
Там были Суяров и командир взвода в зеленой пилотке.
ГЛАВА VII
угла, выглянул. Свистнуло у виска. Переждал, собрался. Вжав голову в плечи,
перебежал пустое пространство. Упал. Жирная от навоза, перемешанная парными
копытами засохшая земля. Вскочил, скидывая доску, запиравшую ворота, увидел,
как под жердями загона проползает Кытин, весь вывалянный в соломе и навозе.
Потянул ворота на себя, внутрь шарахнулись овцы.
землю. Грохнуло за стеной, из пробоины в крыше, солнечный столб косо уперся
в солому. Третьяков опять влез на загородку, подпрыгнул, схватясь руками за
балку, подтянулся, сел верхом. Слой птичьего помета, бархатный слой пыли
лежал на ней. Вставши на балке во весь рост, прикладом автомата вышиб над
собой шифер, полез наружу. По рубчатой крыше, придерживаясь рукой, взбежал
на резиновых подошвах, лег за коньком на горячий шифер. Вот откуда
распахнулось все!
Шилова Юлия
Акунин Борис
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Маккарти Кормак