Чтение 29–й страницы книги ~Заводной апельсин~

правительство довело тебя до самоубийства. В этом ведь и наша вина есть -- в
какой-то мере. Я только хочу сказать, сын, что наш дом -- это твой дом. --
Тем временем мама все выла и уу-хуу-хуухала, и вид у нее был прямо оторви да
выбрось. Я и говорю:

-- А как же насчет вашего нового сына Джо? Ведь он такой правильный,
умненький-благоразумненький, небось жалко расставаться-то? А ма отвечает:

-- Ой, Алекс, Алекс, ой-ей-ей-ей -- Так что папе пришлось пояснить:

-- Такая, понимаешь ли, скверная с ним произошла штука. Он повздорил с
полицейскими, и они его отделали.

-- Да ну? -- отозвался я. -- Правда? Такой прямо добропорядочный
tshelovek, подумать только! Это вы меня budd zdorov как озадачили. -- Да он
стоял себе, никому зла не делал, -- сказал папа. -- А полицейский велел ему
проходить и не задерживаться. Он, понимаешь ли, на углу стоял, ждал свою
девушку. Они его прогонять стали, а он сказал, что имеет право стоять, где
хочет, и тогда они на него набросились и отделали его почем зря.

-- Ужас, -- сказал я. -- Просто ужас. И где же теперь этот бедняга?

-- Ууу-хуу-хуу, -- взвыла мать. -- Доо-моой-хуу-хуу-еехал.

-- Да, -- подтвердил отец. -- Он уехал в свой родной город
выздоравливать. И работа его перешла кому-то другому.

-- Стало быть, -- уточнил я, -- вы хотите, чтобы я снова поселился дома
и чтобы все стало, как прежде?

-- Да, сынок, -- ответил мой папапа. -- Прошу тебя, пожалуйста.

-- Я подумаю, -- отозвался я. -- Я хорошенько об этом подумаю.

-- Уу-хуу-хуу, --- не унималась мать. -- Да заткнись ты, -- прикрикнул
на нее я, -- или я тебе так сейчас выдам, что повод повыть у тебя найдется
куда серьезнее. По зубам как vrezhu! -- Говорю, а сам чувствую, бллин, что
от слов от этих самых мне вроде как легче становится, снова вроде как свежая
кровь по жилам zastrujatshila. Я задумался. Получалось, что для того, чтобы
мне становилось лучше, я, выходит, должен становиться хуже.

-- Не надо так говорить с родной матерью, сын, -- сказал мой папапа. --
Все же ты через нее в этот мир пришел.

-- Да уж, -- говорю, -- тоже мне мир -- graznyi и podtyr. -- После чего
я плотно закрыл глаза, будто бы мне больно, и сказал: -- Теперь уходите.
Насчет возвращения я подумаю. Но теперь все должно быть совсем по-другому.

-- Конечно, сын, -- сказал отец. -- Все, как ты скажешь.

-- И тогда уж сразу договоримся, кто в доме главный.

-- Уу-хуу-хуу, -- опять взвыла мать. -- Хорошо, сын, -- сказал папапа.
-- Все будет так, как ты захочешь. Только выздоравливай.

Когда они ушли, я полежал, думая о всяких разных vestshah, в голове
проносились всякие разные картины, а потом пришла медсестричка, и когда она
стала расправлять на моей кровати простыни, я спросил ее: -- Давно я здесь
валяюсь? -- Что-нибудь неделю или около, -- отвечает. -- И что со мной
делали?

-- Ну, -- говорит, -- у вас все кости были переломаны, масса ушибов,
тяжелое сотрясение мозга и большая потеря крови. Пришлось повозиться, чтобы
все это привести в порядок, такое само не заживает, верно?

-- А с головой, -- говорю, -- мне что-нибудь делали? То есть, в смысле,
в мозгах у меня не копались?

-- Если что с вами и делали, -- отвечает, -- так только то, что вам на
пользу.

А через пару дней ко мне вошли двое моложавых vekov, по виду вроде
врачей; вошли, сладенько так улыбаясь, и принесли с собой книжку с
картинками. Один из них говорит:

-- Нам надо, чтобы вы посмотрели эти картинки и сказали нам, что вы о
них думаете, ладно?

-- Что за дела, koresha? -- отозвался я. -- Какие еще новые bezumni
идеи решили вы на мне отрабатывать? -- На это оба смущенно заусмехались, а
потом сели по обеим сторонам кровати и раскрыли книжку. На первой странице
была фотография птичьего гнезда с яйцами.

-- Ну? -- проговорил один из докторов. -- Птичье гнездо, -- сказал я.
-- Полно яиц. Очень мило.

-- И что бы вы хотели с ним сделать? -- спросил другой.

-- Ну, -- говорю, -- расквасить, естественно. Взять его да и шваркнуть
об стену или об камень, а потом поглядеть, как там все яйца в лепешку будут.

-- Неплохо, неплохо, -- закивали оба и перевернули страницу. Открылась
картинка с большой такой птицей, которая павлин называется, и хвост у него
распущен, разноцветный такой, наглый донельзя. -- Ну? -- спрашивают.

-- Я бы хотел, -- говорю, -- выдергать у него из хвоста все перья,
чтобы он орал, как резаный. А то вон какой наглый, гад.

-- Неплохо, -- сказали они оба в один голос. -- Неплохо, неплохо. -- И
давай листать страницы дальше. Где были на картинках симпатичные devotshki,
я говорил, что хотел бы сделать им добрый старый sunn-vynn, а заодно и
pomordovatt хорошенько. Попалась картинка, где человеку въехали сапогом в
morder и в разные стороны брызжет кровь; я сказал, что хотел бы ему
добавить. А еще была картинка, где nagoi друг нашего тюремного свища тащил в
гору крест, и я сказал, что пошел бы следом с молотком и гвоздями. И снова:
"Неплохо, неплохо". Я говорю; -- К чему все это?

-- Глубокая гипнопедия, -- отвечает один (или какое-то словцо
наподобие, точно не помню). -- Похоже, вы выздоровели.

-- Выздоровел? -- возмутился я. -- Валяюсь тут плашмя на койке, а вы
говорите -- выздоровел? Поцелуй меня в jamu, вот что, koresh!

-- Подождите, -- сказал его приятель. -- Теперь уже недолго осталось.

Я ждал, бллин, а заодно поправлялся, а заодно уплетал за обе щеки
всякие там яйца-шмяйца, тосты-шмосты, запивая их чаем с молоком, и вот
настал день, когда мне сказали, что ко мне пришел очень-очень необыкновенный
посетитель.

-- Но кто? -- допытывался я, пока поправляли белье на постели и
причесывали мне grivu -- повязку с головы уже сняли, и волосы начали
отрастать.

-- Увидите, увидите, -- вот все, что мне отвечали. И я наконец увидел.
В полтретьего дня палату заполонили фотографы и газетчики с блокнотами,
карандашами и прочей murnioi. Они чуть ли не в трубы трубили, встречая
великого и важного veka, который должен был посетить вашего скромного
повествователя. Он пришел, и, конечно же, это оказался не кто иной, как
министр нутряных, или внутряных, или каких еще там дел; он был одет по
последней моде и вовсю поигрывал интонациями своего хорошо поставленного
начальственного баса. Щелк, щелк, бац -- ожили фотокамеры, как только он
подал мне ruker поздороваться. Я говорю:

-- Так-так-так-так. Что за дела, koresh, чего pripiorsia?

Похоже, никто меня толком не poni, но один говорит:

-- Смотри, парень, не забывай, с кем говоришь, это министр!

-- В гробу я видал, -- чуть ли не гавкнул я ему в ответ, -- и тебя, и
твоего министра.

-- Ну ладно, ладно, -- торопливо вклинился внутряной. -- Он говорит со
мной как друг, верно, сынок?

-- Ага, я всем друг, -- отвечаю, -- кроме тех, кому враг.

-- А кому ты враг? -- спросил министр, и все газетчики схватились за
свои блокноты. -- Скажи нам, мой мальчик.

-- Моим врагам, -- отвечаю, -- всем тем, кто плохо себя ведет со мной.

-- Что ж, -- сказал Минвнудел, присаживаясь на край моей койки. -- Мы,
то есть все правительство, членом которого я являюсь, хотели бы, чтобы ты
считал нас своими друзьями. Да-да, друзьями. Мы ведь помогли тебе, вылечили,
правда же? Тебя поместили & лучшую клинику. Мы никогда тебе не желали зла,
не то что некоторые другие, кто и желал, и воплощал это желание в реальных
действиях. Я думаю, ты знаешь, о ком я говорю.

-- Да-да-да-да, -- продолжал он. -- Есть люди, которые хотели бы
использовать тебя, да-да, использовать в своих политических целях. Они были
бы счастливы, да, счастливы, если бы ты умер, потому что думают, будто им
удалось бы это свалить на правительство. Думаю, ты знаешь, кто эти люди.

-- Есть такой человек, -- после паузы вновь заговорил МВД, -- некий Ф.
Александр, сочинитель подрывной литературы, так вот он как раз и жаждал
твоей крови. Прямо с ума сходил, до чего ему хотелось всадить тебе нож в
спину. Но ты уже можешь не бояться. Мы его изолировали.

-- Но мы с ним вроде как pokoreshaliss -- сказал я. -- Он был мне как
мать родная.

-- Видишь ли, он узнал, что ты когда-то нехорошо поступил с ним. Во
всяком случае, -- сразу поправил сам себя МВД, -- он думает, что узнал это.
Он вбил себе в голову, что из-за тебя умер один очень близкий и дорогой ему
человек.

-- Вы это к тому, -- проговорил я, -- что ему рассказал кто-то?

-- Просто он вбил это себе в голову, -- сказал МВД. -- Он стал опасен.
Мы изолировали его для его же собственного блага. Ну и, -- добавил он, --
для твоего тоже.

-- Спасибо, -- сказал я. -- Большое спасибо. -- Когда тебя выпишут, --
продолжал министр, -- тебе ни о чем беспокоиться не придется. Мы все
предусмотрели. У тебя будет хорошая работа и хорошая зарплата. Потому что ты
нам помогаешь. -- Разве? -- удивился я.

-- Мы ведь всегда помогаем своим друзьям, верно? -- Тут он снова взял
меня за руку, кто-то крикнул: "Улыбочку! ", я, как bezumni, без единой мысли
в bashke осклабился, и -- щелк, бум, трах -- заработали фоторепортеры,
снимая меня с Минвнуделом в обнимку. -- Молодец, -- похвалил меня великий
деятель. -- Ты хороший парень. Вот, это тебе в подарок.

Подарок -- сияющий полированный ящик -- тут же внесли в дверь, и я
сразу понял, что это такое. Стереоустановка. Ее поставили рядом с кроватью,
соединили шнуры, и какой-то vek из свиты министра включил ее в розетку.

-- Ну, кого поставим? -- спросил очкастый diadia, тасуя передо мной
целую стопку пластинок в глянцевых роскошных обертках. -- Моцарта?
Бетховена? Шенберга? Карла Орфа?

-- Девятую, -- сказал я. -- Мою любимую Девятую. И Девятая зазвучала,
бллин. Народ на цыпочках, молча стал расходиться, а я лежал с закрытыми