этой химеры. Фантина в лабиринте холма Пантеона, где происходит завязка и
развязка стольких любовных приключений, долго избегала Толомьеса, но так,
что каким-то образом везде встречала его. Есть такой способ избегать,
который весьма напоминает способ искать. Короче говоря, пастушеская идиллия
началась.
которого являлся Толомьес. Он был умнее их всех.
с четырьмя тысячами франков ренты; четыре тысячи франков рентыскандально
много для горы св. Женевьевы. Толомьес был тридцатилетний кутила, плохо
сохранившийся, морщинистый и беззубый; кроме того, у него намечалась лысина,
о которой он сам говорил без тени грусти: "В тридцать лет плешь, а в сорок -
колено". У него плохо варил желудок и с некоторых пор начал слезиться один
глаз. Но по мере того как угасала его молодость, он разжигал свою веселость;
зубы он заменил остротами, волосы - жизнерадостностью, здоровье - иронией, а
его плачущий глаз то и дело смеялся. Он был изношен и в то же время цвел
пышным цветом. Его молодость, которая снялась с лагеря на много раньше
срока, отступала в полном порядке, покатываясь со смеху и ослепляя всех
своим блеском. Он сочинил пьесу, которую отверг театр "Водевиль". Время от
времени он пописывал посредственные стишки. А главное, он высокомерно
сомневался во всем на свете - великая сила в глазах слабых. Итак, обладая
иронией и плешью, он был главарем. Iron по-английски значит железо. Не от
него ли произошло и слово ирония?
загадочным видом сказал им:
сделали им сюрприз. Мы торжественно обещали им это. Они то и дело напоминают
нам о нашем обещании, особенно мне. Как старухи в Неаполе кричат святому
Януарию: Faccia gialluta, fa o miracolo! (Желтолицый, сотвори чудо!) - тaк и
наши красотки беспрестанно твердят мне: "Толомьес! Когда же ты разрешишься
своим сюрпризом?" А родители шлют нам бесконечные письма. Словом, пилят с
обеих сторон. Мне кажется, время пришло. Давайте потолкуем.
что взрыв громкого восторженного смеха вырвался из всех четырех глоток, а
Блашвель вскричал:
завеса мрака покрыла конец совещания.
которая состоялась в следующее же воскресенье и на которую четверо молодых
людей пригласили четырех девиц.
Глава третья. ЧЕТЫРЕ ПАРЫ
студентов и гризеток сорок пять лет назад. Окрестности Парижа сейчас совсем
не те; за полвека облик так называемой "около - парижской" жизни совершенно
преобразился; прежняя двуколка сменилась вагоном, пакетбот - пароходом;
сегодня съездить в Фекан так же просто, как в Сен - Клу. Париж 1862 года -
город, предместьем которого является вся Франция.
проделать на свежем воздухе в то время. Каникулы только что начались; стоял
жаркий, солнечный летний день. Накануне Фэйворитка, единственная из девушек,
которая умела писать, написала Толомьесу от имени всех четырех записку
следующего содержания: "Кто долго спит, тот щастье праспит". По этой-то
причине они и поднялись в пять часов утра. Затем отправились дилижансом в
Сен - Клу, осмотрели бездействовавший каскад, вскричав: "Как это должно быть
красиво, когда пускают воду!", позавтракали в "Черной голове", куда еще не
заглядывал отравитель Кастен, поиграли в кольца на тенистой лужайке у
большого водоема, взобрались на Диогенов фонарь, сыграли в рулетку на
миндальное печенье у Севрского моста, нарвали цветов в Пюто, накупили дудок
в Нельи, всюду ели яблочные пирожные и были вполне счастливы.
были в каком-то чаду. По временам они награждали молодых людей легкими
шутливыми шлепками. Опьянение утром жизни! Чудесные годы! Трепещущие крылья
стрекоз! О, кто бы вы ни были, читатель, вспоминаете ли вы это? Приходилось
ли вам сбегать, смеясь, по мокрому от дождя откосу вместе с любимой
женщиной, которая восклицает, опираясь на вашу руку: "Ой, мои новые ботинки!
На что они стали похожи!"?
жизнерадостную компанию, хотя, отправляясь в путь, Фэйворитка и сказала
наставительным, материнским тоном: "По дорожкам ползают улитки. Это к дождю,
дети мои".
классической школы, пользовавшийся в то время большой известностью, шевалье
де Лабуис, добродушный старичок, воспевавший свою Элеонору, бродил в тот
день, около десяти часов утра, под сенью каштанов в Сен -Клу и, встретив
подруг, вскричал, несомненно имея в виду трех граций: "Одна тут лишняя!"
Фэйворитка, возлюбленная Блашвеля, та, которой было двадцать три года, то
есть "старушка", очертя голову неслась впереди всех под густыми зелеными
ветвями, перепрыгивала через канавы, перескакивала через кусты и
предводительствовала всеобщим весельем с пылом юной дриады. Зефина и Далия,
которых случай создал так, что красота одной дополняла красоту другой,
причем каждая только выигрывала от сравнения с подругой, не расставались,
побуждаемые не столько дружеской привязанностью, сколько инстинктивным
кокетством, и, томно прижавшись друг к другу, принимали позы английских
леди; первые "кипсеки" только что появились, меланхолия yже входила в моду у
женщин, как несколько позже байронизм стал модой у мужчин, волосы
представительниц прекрасного пола уже начинали свисать унылыми прядями;
Зефнна и Далия носили прически с локонами. Листолье и Фамейль занялись
спором о своих профессорах и разъясняли Фантине, чем Дельвенкур отличался от
Блондо.
на руке кашемировую шаль Фэйворитки с цветной каймой по краям.
нем чувствовалось сознание власти; в его шутках сказывался диктатор. Главным
украшением его особы были нанковые панталоны фасона "слоновьей ноги" со
штрипками из медных цепочек, в руке у него была массивная трость стоимостью
в двести франков, и так как он позволял себе решительно все, то во рту у
него торчала странная штука, именуемая сигарой. Для него не было ничего
святого - он курил.
нем приятели. - Какие панталоны! Какая энергия!"
получили от бога определенное назначение - сверкать при улыбке. Свою шляпку
из строченой соломки, с длинными белыми завязками, она охотнее носила не на
голове, а на руке. Ее густые белокурые волосы, то и дело рассыпавшиеся и
расплетавшиеся, вечно нуждались в шпильках и приводили на память образ
Галатеи, бегущей под ивами. Ее розовые губы что-то восторженно лепетали.
Уголки губ, сладострастно приподнятые, как на античных масках Эригоны,
казалось, поощряли к вольностям, но длинные скромно опущенные ресницы,
скрывающие тайну, смягчали вызывающее выражение нижней части лица, словно
предостерегая от вольных мыслей. Весь ее наряд производил впечатление
чего-то певучего и сияющего. На ней было барежевое платье розовато-лилового
цвета, маленькие темно-красные башмачки-котурны, с лентами,
перекрещивающимися на тонких белых ажурных чулках, и тот самый муслиновый
спенсер, который придумали марсельцы и название которого - "канзу"
(искаженное на канебьерский лад: quinzе aout) - означало пятнадцатое
августа, то есть хорошую погоду, зной, полдень. Остальные три девушки, как
мы уже говорили, менее робкие, были откровенно декольтированы, что летом, в
сочетании со шляпками, украшенными цветами, придавало им очень изящный и
задорный вид. Однако рядом с этими смелыми костюмами прозрачное канзу
белокурой Фантины, с его нескромностью и недомолвками, что-то скрывавшее и в
то же время что-то обнажавшее, казалось дерзкой находкой приличия; пожалуй,
знаменитый суд любви, где председательствовала виконтесса де Сет, обладавшая
глазами цвета морской воды, скорее вручил бы этому канзу приз за
кокетливость, нежели за целомудрие, на которое оно претендовало. Нередко
наивность оказывается величайшим искусством. Это случается.
веки, изящные маленькие ножки с высоким подъемом и тонкой лодыжкой,
восхитительные руки, белая кожа с сетью голубых жилок, свежие детские щечки,
сильная и гибкая шея эгинских Юнон, крепкий изящный затылок, плечи, словно
изваянные резцом Кусту, с двумя просвечивающими сквозь тонкий муслин
сладострастными ямочками, веселость, слегка сдерживаемая мечтательностью,
скульптурные, изысканные формы - такова была Фантина; под тканями и лентами
вы чувствовали статую и в этой статуе - живую душу.
таинственные служители культа красоты, которые молча сравнивают с
совершенством все, что видят, уловили бы в юной швее сквозь прозрачную дымку
парижского изящества античную и священную гармонию. В этой безвестной
девушке чувствовалась порода. Она соединяла в себе красоту стиля и красоту
ритма. Стиль-форма идеала, ритм- его движение.
воплощенная стыдливость.
опьянение юностью, весной и любовью в ней просвечивало выражение
непреодолимой сдержанности н скромности. Она всегда казалась слегка
Шилова Юлия
Журавлев Владимир
Свержин Владимир
Витковский Евгений
Суворов Виктор
Круз Андрей