Чтение 33–й страницы книги ~Наш человек в Гаване~

выступить наш президент, доктор Браун, ведь я - старейший член общества.
Почетным гостем у нас будет американский генеральный консул, - добавил он
не без гордости.

Казалось, он совсем недавно поселился в Гаване и познакомился с
девушкой, которая стала матерью Милли, - это было во "Флоридита-баре", она
пришла туда со своими родителями. А теперь он был здесь самым старым
коммерсантом. Многие ушли на покой; кое-кто уехал на родину, чтобы принять
участие в последней войне, - англичане, немцы, французы; а его не взяли в
армию из-за хромоты. Из тех, что уехали, никто уж не вернулся на Кубу.

- О чем ты будешь говорить?

- Ни о чем, - грустно ответил он. - Я не знаю, что сказать.

- Держу пари, что твоя речь была бы самая лучшая.

- Ну, что ты. Если я самый старый член общества, то и самый незаметный
тоже. Экспортеры рома и сигар - вот они действительно важные птицы.

- Да, но ты - это ты.

- Жаль, что ты не выбрала себе отца поумнее.

- Капитан Сегура говорит, что ты неплохо играешь в шашки.

- Но не так хорошо, как он.

- Пожалуйста, согласись, папа, - сказала она. - Я бы так тобой
гордилась!

- Я буду выглядеть там ужасно глупо.

- Ничего подобного. Ну, ради меня.

- Ради тебя я готов хоть на голове стоять. Ладно. Я скажу речь.

В дверь постучал Руди. В этот час он заканчивал прием радиограмм - в
Лондоне была полночь. Он сказал:

- Срочное сообщение из Кингстона. Сходить за Беатрисой?

- Нет, я справлюсь сам. Она собиралась в кино.

- Кажется, дела идут бойко, - заметила Милли.

- Да.

- Но я не вижу, чтобы ты вообще продавал теперь пылесосы.

- У нас сделки по долгосрочным обязательствам, - сказал Уормолд.

Он пошел в спальню и расшифровал радиограмму. Она была от Готорна.
Уормолду предлагалось первым же самолетом вылететь в Кингстон для доклада.
Он подумал: наконец-то они все узнали.

Свидание было назначено в гостинице "Миртл-Бэнк". Уормолд много лет не
был на Ямайке, и теперь его привели в ужас здешние грязь и жара. Чем
объяснить убожество британских владений? Испанцы, французы, португальцы
строили города, чтобы в них жить, англичане же предоставляли городам расти
как попало. Самый нищий закоулок Гаваны был полон благородства по
сравнению с барачным существованием Кингстона, его лачугами, сложенными из
старых бидонов из-под горючего и крытыми кусками железа с кладбища
автомобилей.

Готорн сидел в шезлонге на веранде "Миртл-Бэнка", потягивая через
соломинку пунш. Одет он был так же безукоризненно, как и в тот раз, когда
Уормолд увидел его впервые; единственным признаком того, что и он страдает
от жары, был комочек пудры, засохшей под левым ухом. Он сказал:

- Садитесь за те же деньги.

Готорн не расстался со своим жаргоном.

- Спасибо.

- Как долетели?

- Спасибо, хорошо.

- Наверно, рады, что попали домой.

- Домой?

- Я хотел сказать - сюда; сможете отдохнуть от своих черномазых. Снова
на британской земле.

Уормолд подумал об убогих хижинах вдоль набережной, о жалком старике,
который спал, скорчившись в ненадежной полоске тени, о ребенке в
лохмотьях, нянчившем выброшенную волнами чурку. Он сказал:

- Гавана не так уж плоха.

- Хотите пунша? "Плантаторский". Здесь он совсем недурен.

- Спасибо.

Готорн сказал:

- Случилась маленькая неприятность, вот я и попросил вас подъехать.

- Да?

Сейчас откроется правда. Могут они арестовать его, раз он на британской
территории? Какое ему предъявят обвинение? Его, наверно, привлекут за
вымогательство или припишут какое-нибудь совсем непонятное преступление, а
дело заслушают in camera [при закрытых дверях (лат.)], по закону о
разглашении государственной тайны.

- Речь идет об этих сооружениях.

Ему захотелось объяснить, что Беатриса тут ни при чем; у него не было
никаких сообщников, кроме легковерия тех, кто его завербовал.

- А что? - спросил он.

- Надо во что бы то ни стало раздобыть фотографии.

- Я пытался. Вы же знаете, чем это кончилось.

- Да. Но чертежи не совсем ясны.

- Он - не чертежник.

- Поймите меня правильно, старина. Вы, конечно, сделали чудеса: но,
знаете, был такой момент, когда я чуть было не начал вас... подозревать.

- В чем?

- Видите ли, некоторые из этих чертежей напомнили мне... Говоря
откровенно, они мне напомнили части пылесоса.

- Да, я это тоже заметил.

- Ну, и тут я, понимаете ли, подумал обо всех этих штуковинах в вашем
магазине...

- Вы что же, подозреваете, что я морочу голову нашей разведке?

- Теперь я и сам понимаю, что это чистый бред. А все-таки у меня гора с
плеч свалилась, когда те решили вас убить.

- Убить?

- Ну да, ведь это доказывает подлинность чертежей.

- Кто "те"?

- Противники. Какое счастье, что я никому не говорил о своих дурацких
подозрениях!

- Как они собираются меня убить?

- Об этом мы еще поговорим - они хотят вас отравить. Я вот что хочу
сказать: теперь мы получили самое лучшее подтверждение всему, что вы нам
сообщали. Не хватает только фотографий. Одно время мы попридержали
чертежи, но теперь роздали их всем заинтересованным ведомствам. В Атомную
комиссию тоже послали. Ну от них толку не добьешься. Заявили, что к
ядерной энергии это отношения не имеет, и все тут. Но мы уж слишком на
поводу у наших атомников и совершенно забыли, что могут быть другие, не
менее опасные военные изобретения.

- Чем они собираются меня отравить?

- Поговорим сперва о деле, старина. Нельзя забывать об экономической
стороне войны. Куба не может себе позволить производство водородных бомб,
но что если они нашли такое же эффективное оружие ближнего действия, и к
тому же дешевое? Вот в чем гвоздь - в дешевизне.

- Будьте любезны, скажите мне все-таки, как они собираются меня убить.
Видите ли, у меня к этому вопросу чисто личный интерес.

- Ну конечно, я вам скажу. Просто мне хотелось сперва показать вам всю
закулисную сторону и объяснить, как мы рады... поймите меня правильно, что
ваши донесения подтвердились. Они собираются отравить вас на каком-то
деловом обеде.

- Европейского коммерческого общества?

- Вот-вот, кажется так.

- Как вы это узнали?

- Мы проникли в их здешнюю организацию. Вы бы ахнули, если бы я вам
порассказал, что там у вас происходит. Могу вам, например, сообщить, что
дробь четыре погиб чисто случайно. Они просто хотели его припугнуть, как
припугнули своим покушением дробь три. Вы первый, которого они всерьез
решили убить.

- Какая честь.

- Знаете, в некотором роде это даже лестно. Показывает, что вы стали им
опасны.

Вытягивая через соломинку остатки пунша из-под кубиков льда, ломтиков
апельсина и ананаса, украшенных сверху вишней, Готорн громко причмокнул.

- Пожалуй, - сказал Уормолд, - мне лучше туда не ходить. - Он вдруг
почувствовал какое-то разочарование. - А ведь за десять лет я не пропустил
ни одного банкета. Меня даже речь там просили произнести. Фирма любит,
чтобы я ходил на такие обеды. Она тогда считает, что я высоко несу ее
знамя.

- Вы непременно должны пойти.

- Для чего? Чтобы меня отравили?

- Да вас никто не заставляет там есть.

- А вы когда-нибудь пробовали пойти на банкет и ничего не есть? И
пить-то ведь все равно придется.

- Не подсыпят же они яду в бутылку вина. Вы бы могли прикинуться
алкоголиком, который ничего не ест, а только пьет.

- Спасибо. Репутация моей фирмы от этого сильно выиграет.

- А что? Все люди питают слабость к алкоголикам, - сказал Готорн. - И,
кроме того, если вы не пойдете, они заподозрят что-то неладное. Вы можете
провалить мой источник. А источники надо беречь.

- Это что, такое правило?

- Вот именно, старина. И еще одно соображение: мы знаем, в чем суть
заговора, но не знаем заговорщиков; нам известны только клички. Если мы их
раскроем, мы заставим полицию их посадить. Тогда и вся организация будет
разгромлена.

- Ну да, убийца всегда рано или поздно попадется. Вскрытие наведет вас