Джек Керуак

Протекая сквозь...

КНИГА ВТОРАЯ

Часть 1

Протекая сквозь Мексику

1

И вот, после всего пережитого на вершине горы, где целых два месяца
оставался я в полном одиночестве никого не видя и не слыша ни одного
человеческого слова, началось для меня время полного переворота всех моих
представлений о жизни - Тогда я хотел сохранить это состояние абсолютного
покоя в мире общества, но в то же время тайно жаждал некоторых
удовольствий этим обществом доставляемых (таких как зрелища, секс,
удобства, хорошая еда и выпивка), всего того чего на горной вершине не
найдешь - Именно тогда я начал понимать что вся моя жизнь была поиском
покоя в творчестве, и не только в творчестве - Ведь я человек скорее
склонный к созерцанию чем к действию, древние даосы-китайцы называли это
"Недеянием" (У-Вэй), и способ жизни этот сам по себе прекрасней всех иных
и подобен неторопливому монастырскому деланию среди лихорадочной болтовни
жаждущих действия в этом и других "современных" мирах -
Я хотел доказать что способен "предаваться недеянию" даже находясь посреди
самого буйного общества, в котором я оказался спустившись с гор штата
Вашингтон в Сан-Франциско, как вы уже знаете, и проведя неделю в пьяных
"раздолбасах" (как сказал однажды Коди) с ангелами одиночества, поэтами и
персонажами Сан-францисского Ренессанса - Всего неделю и не более того,
после которой (с сильного похмелья и ясное дело с некоторыми угрызениями
совести) я запрыгнул на товарняк до самого Эл-Эй1 и отправился в Старую
Мексику чтобы опять оказаться в уединении но на этот раз в городской
лачуге.
Понятное дело, что как художнику мне необходимы одиночество и что-то вроде
этой философии "недеяния", позволяющей мне проводить весь день в грезах,
записывая главы ускользающих из памяти мечтаний, которые годами позже
составляются в целую повесть - И в этом смысле я не посоветовал бы всем,
поскольку все не могут быть художниками, мой образ жизни как подходящую
философию - В этом смысле я просто чудак, вроде Рембрандта - Рембрандт мог
писать портреты деловых бюргеров позирующих ему в свободную минутку после
обеда, но ночью, когда они спали отдыхая перед очередным рабочим днем,
старый Рембрандт бодрствовал в своей студии нанося легкими прикосновениями
пятна темноты на свои холсты - И бюргеры не требовали от Рембрандта быть
кем-то еще кроме как художником и поэтому они не стучались в полночь в его
дверь и не спрашивали: "Почему ты так живешь, Рембрандт? Почему ты
проводишь свои ночи в одиночестве? О чем это ты грезишь?" А также они не
ожидали от Рембрандта что он повернется к ним и скажет: "Вы должны жить
так как я, принять философию одиночества, и другого пути нет".
Итак я искал себе спокойной жизни заполненной созерцанием во всей его
утонченности, и не только чтобы заниматься своим искусством (в моем случае
прозой, повествованием) (прозаическим описанием того что я видел и того
как я это увидел), также я пытался найти свой собственный способ жизни, то
есть, я хотел увидеть мир с точки зрения одиночества и медитировать на
этот мир не впутываясь в сумятицу его свершений, которые уже тогда пугали
меня и внушали мне отвращение - Я хотел быть Человеком Дао, наблюдающим
облака и не обращающим внимания на бушующую под ними историю (что после
Мао и Камю уже непростительно?) (но придет время) -
Но мне и в голову не могло придти что, несмотря на всю мою решимость, мой
опыт творчества в одиночестве и свободу моей бедности - мне не могло
придти в голову что меня тоже затянет в деятельность этого мира - Я не
думал что может так случиться что -
Ну ладно, перейдем к подробностям, в которых-то и вся суть дела -

2

Сначала все шло как по маслу, после того как я увидел тот тюремный автобус
на выезде из Лос-Анджелеса, и даже когда полицейские остановили меня той
ночью в аризонской пустыне когда в два часа ночи при свете полной луны я
пешком выбирался из Таксона чтобы расстелить свой спальник на песке
где-нибудь за городом - И обнаружив что у меня хватает денег на отель, они
хотели знать почему я все же собираюсь спать в пустыне - Невозможно
объяснить это полиции, не станешь же пускаться в долгие рассуждения - В те
времена я был отчаянным сыном солнца, весил всего 165 фунтов и мог идти
многие мили без передышки с полным рюкзаком за плечами, и сворачивал себе
самокрутки на курево, и знал как удобно устроиться на ночлег в пересохшем
русле ручья, и даже как прожить на жалкие гроши - Теперь же, после
перенесенного мною ужаса литературной известности и водопада выпивки
протекшей сквозь мою глотку, нескольких лет прятанья дома от сотен
охотников до моего времени (полуночный камешек в мое окно "Эй Джек,
выходи, давай выпьем, вокруг такое творится!") - ой - И когда круг
замкнулся вокруг меня, старого независимого вероотступника, я стал
выглядеть как Буржуа, с брюшком и так далее, и это начало отражаться на
моем лице гримасой недоверчивости и сытости (они ведь всегда неразлучны
друг с другом?) - Так что (ну, почти) если б копы сейчас остановили меня в
два ночи на трассе, я не удивился бы если б они просто козырнули мне - Но
тогда, всего пять лет назад, я выглядел дико и необузданно - Они окружили
меня двумя патрульными машинами.
И направив лучи своих фонариков на меня, стоящего на дороге в джинсах и
рабочей одежке, с громадным ужасающим рюкзаком за плечами, они спросили: -
"Куда направляешься?", точно такой же вопрос они задали мне годом позже
под телевизионными софитами в Нью-Йорке "Куда вы направляетесь?" - И точно
так же как не объяснишь этого полиции, не скажешь и обществу "Я ищу покоя".
Разве это так важно?
Подожди, и ты увидишь.

P.S. Представь себя объясняющим тысяче беснующихся на токийских улицах
танцоров Змеиных Танцев2 что ты ищешь покоя и поэтому вне их карнавала!

3

Мехико - прекрасный город для художника, где можно раздобыть дешевое
жилье, хорошую еду, полно развлечений субботними вечерами (включая
продажных девочек) - Где можно беспрепятственно бродить по улицам и
бульварам в любой час дня и ночи, и маленькие вежливые полицейские даже не
смотрят на тебя занимаясь своими собственными делами, то есть раскрытием и
предотвращением преступлений - Перед моим внутренним взором Мехико-сити
всегда предстает как город жизнерадостный и восхитительный (особенно в 4
часа дня, когда летний проливной дождь заставляет людей спешить по
сверкающим тротуарам отражающим синие и розовые неоновые огни, спешащие
индейские ноги, автобусы, дождевики, промозглые бакалейные лавочки и
сапожные мастерские, милые ликующие голоса женщин и детей, сдержанное
возбуждение мужчин до сих пор выглядящих настоящими ацтеками) - Свет свечи
в одинокой комнатушке и писание повести о мире.
Но приехав в Мехико, я всегда поражаюсь тому что позабыл некоторую все же
безотрадность, и даже грусть, темноту, которую например чувствуешь при
виде какого-нибудь индейца в коричневом ржавого цвета костюме, в белой
рубашке с распахнутым воротом, ждущего автобус на Сиркумваласьон, с
коробкой завернутой в газету (Эль Диарио Универсаль), автобус его забит
сидящими и болтающимися в ременных петлях людьми, внутри мерцает
темно-зеленый мрак, освещения нет, и ему предстоит трястись в нем по
глинистым ухабистым закоулочкам добрых полчаса до пригородных глинобитных
трущоб где навсегда воцарилась вонь дохлятины и дерьма - И упиваться
описанием убожества этого человека просто-напросто нечестно, это, в конце
концов, недостойно - И я не стану этого делать - Его жизнь это ужас - Но
тут вдруг на глаза вам попадается полная индейская старушка в платке
держащая маленькую девочку за руку, они идут в пастелерию3 за
разноцветными пирожными! Девчушка счастлива - Лишь в Мексике, искренней и
невинной, рождение и смерть кажутся чем-то действительно стоящим...

4

Я приехал в город на автобусе из Ногалеса и немедленно снял себе
глинобитную мазанку стоявшую на крыше дома, обустроил ее на свой вкус,
зажег свечу и принялся писать о спуске-с-горы и безумной неделе
проведенной в Фриско.
И единственной моей компанией был обитавший внизу подо мной, в мрачной
комнатушке, старый мой приятель 60-летний Бык Гэйнс.
Он тоже жил жизнью спокойной.
Как всегда неторопливый, вечно одна и та же история, вот стоит он