существующего и неведомо где укрывающего подвластные ему ветры. Долго еще,
до хрипоты, до изнеможения кричал и выходил из себя Мылгун, издеваясь,
оскорбляя и одновременно выпрашивая ветра у хозяина ветром.
место, громко и страшно зарыдал друг, уткнувшись лицом в руки. Все
беспомощно молчали, а он захлебывался в рыданиях, выкрикивая имена своих
малых детей, а Кириск, никогда не видевший мужчину в плаче, задрожав от
страха и со слезами на глазах обратился к Органу:
Скоро он перестанет. А ты не думай об этом. Йто тебя не касается. Это
пройдет.
всхлипывая, судорожно вздергивал плечами. Эмрайин медленно подводил лодку к
плавающему на воде веслу. Он подбил весло к лодке, поднял его и установил на
место, в уключину.
в бурю попасть, чем томиться в тумане. Ну подождем еще, а вдруг да откроется
море. Что ж делать...
согнувшись, как помешанный, боящийся взглянуть перед собой.
в великой оцепеневшей мгле. И никакого ветра, никаких перемен. Как ни
донимал, как ни бранил, ни поносил Мылгун Шамана ветров, тот остался ко
всему этому глух и безучастен. Он даже не разгневался, не шевельнулся, не
обрушил на них бурю...
лодка скользила по воде едва-едва заметно. Орган молчал, ушел в свои мысли,
быть может, опять и, быть может, в последний раз в жизни думал он о своей
Рыбе-женщине.
летать над морем. Агукук летает на острова охотиться, а иной раз малых
детенышей нерпичьих схватывает. У агукук глаза такие - ив тумане и темной
ночью видит, как днем. На то она сова. Самая большая и самая сильная сова.
сейчас разглядел бы, в какую сторону нам плыть, и мы быстро доплыли бы к
земле и стали бы пить, пить много и долго... Вот бы и мне такие глаза...
разговору, Орган сказал, глядя в лицо мальчику:
охотником. Потерпи, родной, не думай о воде, думай о чем-нибудь другом. Не
думай о воде.
больше пытался он не думать, тем сильней хотелось пить. И очень хотелось
есть, даже дурно становилось. И от этого хотелось орать, как Мылгун, на весь
мир.
вдруг послышится издали шум волны, и ударит свежий ветер, и угонит туман на
другой конец света, а им откроет путь к спасению. Но на море царила тишина,
такая неподвижная, гиблая тишина, что становилось больно в голове и ушах. И
все время, беспрерывно, бесконечно хотелось пить. Это было чудовищно:
находясь среди безбрежного океана, они погибали от жажды.
были бессмысленны. Пришлось налить ему немного воды, чтобы промочил горло.
Но, глядя на Кириска, который при этом не мог оторвать взгляда от ковша,
Орган не удержался, налил и ему на донышке, а потом и Эмрайину. А сам так и
не взял в рот ни капли. В этот раз, поставив бочонок с остатками воды под
скамью, он долго сидел неподвижно, по-особому сосредоточенный и ясный,
занятый какими-то иными, высокими мыслями, точно бы вовсе не испытывал
никакой жажды и никаких мучений плоти. Он сидел на корме молчаливый,
несуетный, как одинокий сокол на вершине скалы. Он уже знал, что предстоит
ему, и потому, собираясь с духом, сохранял в себе остатки сил перед
последним делом своей жизни. Очень не хватало трубки в такой час. Закурить,
подымить хотелось старику напоследок, думая думу о ней - о своей
Рыбе-женщине...
Предела. Единственное, что пока удерживало его от задуманного,- Кириск, так
привязавшийся за эти дни и все время льнущий под бок в поисках защиты и
тепла. Мальчишку было жалко. Но ради него надо было идти на это...
Органа.
море пребывал все в том же состоянии невозмутимого оцепенения. И опять
надвигалась глухая вечерняя тьма, а за ней предстояла невозможно долгая,
невыносимая, жуткая ночь. Но если бы вдруг среди ночи ударил ветер, пусть
шторм, пусть что угодно, только бы открылось небо и увидеть бы звезды!
Однако ночь ничего не предвещала, незаметно было никакой волны на воде,
никакого дуновения в воздухе - все замерло в нескончаемой тишине и в
нескончаемой тьме. Одинокая, заблудшая во мраке лодка с измученными,
умирающими от жажды и голода людьми медленно кружилась в тумане, в полной
безвестности и обреченности...
изнывая от нестерпимой жажды. Казалось, во веки веков не будет конца этим
снедающим его заживо мукам. Нужна была только вода! Только вода - и ничего
другого! Чувство голода постепенно притуплялось, как глухая, ушедшая внутрь
боль, а жажда разгоралась чем дальше, тем с большей силой. И ничем нельзя
было унять ее.
лежал, в горячем поту, ему было так же плохо и очень хотелось пить. Мать не
отходила от его изголовья ни на шаг, все прикладывала мокрую тряпку к его
пылающему лбу, плакала украдкой и что-то пришептывала. В полутьме, при свете
жировника, в зыбком, мерцающем мареве склонялось над ним озабоченное лицо
матери, отца не было - он находился в море,- а Кириску хотелось, чтоб дали
пить и чтобы быстрее вернулся отец. Но ни то, ни другое желание его не
исполнялось. Отец был далеко, а пить мать ему не давала. Она сказала, что
пить ему нельзя ни в коем случае. Она смачивала тряпицей его спекшиеся губы,
но это облегчало его страдания лишь на мгновение. И снова хотелось пить и
становилось невыносимо.
перетерпеть и тогда болезнь отойдет.
повторяй про себя: "Синяя мышка, дай воды". Вот посмотришь, легче будет.
Попроси, родной, синюю мышку, пусть прибежит и пусть принесет тебе воды...
Только ты хорошенько попроси...
мышка и вправду прибежит и принесет ему пить. Он все повторял и умолял синюю
мышку: "Синяя мышка, дай воды! Синяя мышка, дай воды!" Потом он бредил,
метался в жару. И все просил: "Синяя мышка, дай воды!" Она не появлялась
очень долго, а он все шептал, звал ее, плакал и просил: "Синяя мышка, дай
воды!". И наконец она прибежала. Синяя мышка была прохладная, неуловимая,
как ветерок над полуденным ручьем в лесу. Разглядеть ее было трудно, она
оказалась вся голубая, воздушная и порхала, как бабочка. Мышка прикасалась,
порхая, мягкой шерсткой к лицу, к шее, к телу и тем приносила облегчение.
Кажется, она дала ему испить воды, и он долго и ненасытно пил, а вода
прибывала, бурлила вокруг, захлестывала его с головой...
хотя и сильно ослабевший. И долго потом не выходила из памяти мальчика эта
синяя мышка-водонос прибегавшая той! ночью, когда ему было очень худо, чтобы
напоить и излечись его...
опять появилась синяя мышка! И с пронзительной тоской и горечью подумал в
тот час о матери, заронившей в душу его надежду на синюю мышку-поилицу. Он с
жалостью вспоминал, как мать склонялась над ним, когда ему дышалось так
тяжко и так хотелось пить. Каким печальным и до слег преданным было ее лицо,
с какой тревогой, с какой готовностью сделать для него все, что только
сумеет, смотрела она на неге с мольбой и с затаенным страхом. Что теперь с
ней, как там она сейчас? Убивается, плачет, ждет-пождет у моря... А море
ничего не скажет. И никто не в силах помочь ей в такой беде, Только женщины
и дети, наверно, палят еще костры на кручах Пегого пса и тем еще
обнадеживают ее, а вдруг да и грянет счастье - вдруг да и объявятся у
берегов пропавшие в море.
аспидно-черном пространстве, постепенно утрачивая во мгле ночного тумана
последние надежды на спасение, Нет, слишком неравны были силы - мрак
вечности, существовавший еще до появления Солнца во Вселенной,..и четверо
обреченных в утлой ладье... Без воды, без пропитания, бег путеводных звезд
среди океана...
предполагал за свою короткую жизнь, что таи жестоки страдания неутоленной
жажды. Чтобы как-то совладать с собой, Кириск стал думать о той синей
мышке-поилице, которая когда-то вызволила его, напоив и исцелив...
это удивительное заклинание, которому научила его мать: - "Синяя мышка, дай
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Шилова Юлия