Так неужто карусели этой дано кружить до самого скончания света, пока
вращается Земля вокруг Светила?
Сандро подскочил к нему и уложил выстрелом в затылок... Кони шарахнулись в
испуге и снова замерли на привязях...
своем месте в невозмутимой высоте, только оборвалась песня, так долго
звучавшая в тот вечер...
оставшимся на дне вином и, обливаясь, захлебываясь, стал пить, чтобы залить
огонь внутри... Потом отдышался, спокойно обошел убитых, что в разных позах
лежали вокруг костра. Затем снял оружие убитых, привесил к лукам их седел,
сбросил уздечки и недоуздки с конских голов и отпустил коней на волю.
Отпустил всех семерых коней, в том числе и своего гнедого... И смотрел, как
они, почуявши свободу, гуськом пошли в низовья, в предгорное селение к
людям... Ведь лошади всегда идут туда, где живут люди... Но вот стих и цокот
подков, и скрылись в зыбкой лунной придымленности идущие цепочкой силуэты
лошадей внизу...
наповал, и, отойдя чуть в сторону, приставил дуло маузера к виску. Еще раз
выстрел прозвучал в горах коротким эхом. Теперь он был седьмым, отпевшим
свои песни...
староболгарские церковные песнопения. Эти песнопения были созданы людьми,
возвышенно и даже исступленно взывающими из тьмы веков к Всевышнему,
сотворенному ими же, к нереальности, превращенной ими же в духовную
реальность, людьми, убежденными, что они так одиноки в этом мире, что лишь в
песнях и молитвах они найдут Его.
скоростью мышления скорость света - ничто; мысль, что, уходя в прошлое,
может двигаться в обратном направлении во времени и в пространстве, быстрее
всего...
заключение рассказа "Шестеро и седьмой" автор писал, что Сандро, то есть
седьмой, был посмертно награжден каким-то орденом.
когда б сопротивление одних истории нововходящей и нетерпение других в
борьбе за ускорение этой же истории не переменяли жизнь на корню, откуда бы
эти страшные борозды на пашне революции и разве имела бы грузинская баллада
такой исход?.. Цена ценою познается... Ведь тот, седьмой, мог бы
торжествовать, остаться жить, но он не остался - по причинам
труднообъяснимым. Всякий может истолковать их по-своему. А мне в тот час,
когда я плыл в ладье болгарских песнопений под белым парусом возвышенного
духа, что вечно бороздит вдали открытый океан бытия, подумалось, что
причиной такого завершения грузинской были послужили песни, в которых
заключалась вера всех семерых...
просветление души. Глядя, как праведно, преданно и вдохновенно сияли глаза
софийских певчих, поющих заветные гимны, как лица их от напряжения покрылись
обильным потом, завидовал, что я не среди них, что я не тот, не мой двойник.
это в человеке - музыка, песни, молитвы, какая необходимость была и есть в
них? Возможно, от подсознательного ощущения трагичности своего пребывания в
круговороте жизни, когда все приходит и все уходит, вновь приходит и вновь
уходит, и человек надеется таким способом выразить, обозначить, увековечить
себя. Ведь когда все кончится, когда наступит тот грядущий через миллиарды
лет конец света и планета наша умрет, померкнет, какое-то мировое сознание,
пришедшее из других галактик, должно непременно услышать среди великого
безмолвия и пустоты нашу музыку и пение. Вот ведь что неистребимо вложено в
нас от сотворения - жить после жизни! Как важно осознавать человеку, как
необходимо быть уверенным ему в том, что такое продление себя возможно в
принципе. Наверное, люди додумаются оставить после себя какое-то вечное
автоматическое устройство, некий вокально-музыкальный вечный двигатель - это
будет антология всего лучшею в культуре человечества за все времена, и
верилось мне, когда я наслаждался пением певчих, что те, кто услышит эти
слова и музыку, смогут понять, почувствовать, какими противоречивыми
существами, какими гениями и мучениками были люди на земле, единственные
обладатели разума.
музыке, ибо в ней, в музыке, мы смогли достичь наивысшей свободы, за которую
боролись на протяжении всей истории начиная с первых проблесков сознания в
человеке, но достичь которой нам удалось лишь в ней. И лишь музыка,
преодолевая догмы всех времен, всегда устремлена в грядущее... И потому ей
дано сказать то, чего мы не могли сказать...
любимом мною Пушкинском музее и мне предстоит отправиться на Казанский
вокзал, совсем в иной мир, и погрузиться в совсем иную жизнь, ту, что
колобродит испокон веков в омутах суеты и коловращений, где божественные
песни не звучат, да и ничего не значат... Но именно поэтому я должен быть
там...
V
вагонах успел установиться свой, насколько это возможно, стабильный дорожный
быт, рассчитанный на много дней пути, а в общем вагоне, в котором ехал Авдий
Каллистратов, шла, можно сказать, коммунальная жизнь. Народ ехал разный, и у
каждого была своя причина следовать в поезде. И все это было в порядке вещей
- людям надо, люди едут. И среди них - гонцы за анашой, попутчики Авдия
Каллистратова. Он догадывался, что гонцов в этом поезде ехало с добрый
десяток, но сам он пока знал только двоих - тех, к которым приставил его на
вокзале разбитной носильщик Утюг. То были мурманские молодчики - один
постарше, Петруха, лет двадцати, и второй совсем еще мальчик, шестнадцати
лет, звали его Леней, но и он, Леня, отправлялся на промысел уже во второй
раз. Оттого считал себя бывалым волком и даже кичился тем. Держались
мурманчане поначалу сдержанно, хотя и знали, что Авдий, Авдяй, как стали они
его звать на северный лад, свой человек, что начинает он в гонцах по
рекомендации надежных людей. Разговаривать намеками о делах пришлось в
основном в тамбуре, на перекурах. Народ теперь не терпел уже курящих в
вагоне - при таком скоплении и при без того спертом воздухе. Вот и выходили
в тамбур поболтать да покурить. Первым обратил внимание, что курит Авдий не
так, как следовало бы людям их пошиба, Петруха:
ли, затянуться? Пришлось соврать:
так куряка, как дед какой смолит, да и выпить при случае не пропустит.
Сейчас нам, правда, нельзя, зато потом врежем.
крупному делу, это тебе не шабашка какая. А он уже все ходы-выходы знает,
будь здоров!
Авдий.
с умом, - стал рассуждать Петруха. - Иные есть - наглотаются до
умопомрачения, такие в дело не годятся. Это тухляки. Завалят всю малину.
Травка - она какая, она - радость приносит, на душе рай от нее.
переплюнуть, а для тебя он - река, океан, благодать. Вот тебе и радость. А
ведь радость - дело какое, откуда взять ее - радость? Ну, к примеру, хлеб
купишь, одежду купишь, обувку тоже купишь, водку все пьют тоже за деньги. А
от травки, хоть и деньги платятся немалые, - приятность особая: ты будто во
сне, и все вокруг ну прямо как в кино. Только разница в том, что кино
глазеют сотни да тысячи, а тут ты сам по себе только, и никому нет дела, а
кто сунется, тому можно и в рыло дать, не твое, мол, дело, как хочу, так и
живу, не лезь в чужой огород. Вот ведь оно какой оборот! - И, помолчав,
намекнул хамовато, щуря острые глаза: - А то, Авдяй, попробуешь, может,
травки, покайфуешь для приятности, могу уделить из личных запасцев...
добуду, тогда другое дело.
решил высказаться дальше: - В нашем деле, Авдяй, главное - осторожность,
потому как все вокруг наши враги: каждая бабка, каждый ветеран с медалехой,
каждый пенсионер, а о других и говорить нечего. Всем так и хочется, чтобы
нас засудили да рассовали подальше по каторгам, чтобы с глаз долой. А потому
правило у нас такое - веди себя вроде ты никто, неприметная серая птичка,
пока свой куш не сорвал. А потом знай наших! Когда деньги в кармане, пошли
они все к такой-то матери... А если что, Авдясь, умри-подохни, но своих нe
выдавать. Это закон. А не выдержишь, так и так - хана, пришить могут как
собаку. Хоть и в зоне, а все равно достанут. Это тебе не
шуточки-игрушечки...
работал, а как лето наступало, отправлялся в примоюнкумские края, знал
места, богатые анашой. Говорил, заросли есть такие, особенно по балкам,
завались, хоть на весь мир хватит. Дома у него только мать была престарелая,
пьющая. Братья разъехались кто куда, в Заполярье, на газопровод. Зашибают,
как выразился, бедолаги, деньгу то в холодах, то в гнусе сплошном. А он
Корнев Павел
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия