прогуляется разок в Азию-косоглазию, и хоть весь год живи поплевывай себе в
потолок, только бы слюны хватило. А у его напарника Леньки дела семейные
обстояли еще хуже. Матери не знал. Определен был в Дом малютки. А когда было
ему года три, какой-то мурманский капитан дальнего плавания, что главным
образом на Кубу ходил, заявился с женой в приют и взял по всем правилам
мальчишку на усыновление. Детей своих у них не было А через пять лет все
пошло прахом. Жена капитана укатила с кавалером куда-то в Ленинград. Капитан
запил, перешел на портовые работы. Ленька учился в школе кое-как, жил то у
тетки капитана, то у брата его, бухгалтера, а у того жена - цербер, и так и
пошло все одно к одному, и отбился малый от рук, остервенел. Ушел от
капитана насовсем. Пристроился у одного инвалида войны, бывшего подводника,
одинокого, доброго, но влияния на Леньку не имевшего. Парень жил как хотел.
Захотелось куда-то закатиться - закатился. Захотелось вернуться - объявился.
И вот уже второй сезон Ленька отправлялся гонцом за анашой, да и сам,
похоже, пристрастился к этому зелью дурному, а ведь ему всего шестнадцать
лет, и впереди вся жизнь...
вопиющие подробности, поскольку он поставил себе задачу - постичь природу
этих явлений, затягивающих в свои тенета все новых и новых молодых людей. И
чем больше вникал он в эти печальные истории, тем больше убеждался, что все
это напоминало некое подводное течение при обманчивом спокойствии
поверхности житейского моря и что, помимо частных и личных причин,
порождающих склонность к пороку, существуют общественные причины,
допускающие возможность возникновения этого рода болезней молодежи. Причины
эти на первый взгляд было трудно уловить - они напоминали сообщающиеся
кровеносные сосуды, которые разносят болезнь по всему организму. Сколько ни
вдавайся в эти причины на личном уровне, толку от этого мало, если не вовсе
никакого. Тут необходимо было как минимум написать целый социологический
трактат, а лучше всего открыть дискуссию - в печати и на телевидении. Вон он
чего захотел, ну точно пришелец... А он и был таковым, если учесть его
семинаристскую ограниченность и неведение повседневной жизни. Потом он
убедится: никто не заинтересован в том, чтобы о подобных вещах говорилось в
открытую, и объяснялось это всегда соображениями якобы престижа нашего
общества, хотя, по сути дела, речь шла прежде всего о нежелании рисковать
лишний раз своим положением, зависящим от мнения и настроения других лиц.
Видимо, для того чтобы поднять тревогу о неблагополучии в какой-то части
общества, помимо всего прочего нужно было еще не бояться поступить во вред
себе. К счастью и несчастью своему, Авдий Каллистратов был свободен от
бремени такого затаенного страха. Но пока все эти житейские открытия были
впереди. Он только вступал на этот путь, только соприкасался с той стороной
действительности, которую он из сострадания к заблудшим душам жаждал познать
на собственном опыте, чтобы помочь хотя бы некоторым из этих людей, и не
нравоучениями, не упреками и осуждением, а личным участием и личным примером
доказать им, что выход из этого пагубного состояния возможен лишь через
собственное возрождение и что в этом смысле каждому из них предстоит
совершить революцию в масштабах хотя бы своей души. Но опять же он не
предполагал, как дорого придется платить за такие прекраснодушные идеи.
историю Христа - переносил Его муки на себя в такой степени, что плакал
навзрыд, когда прочел, как в Гефсиманском саду Его предал Иуда! О, какое
крушение мироздания видел он в том, что Христа распяли в тот жаркий день, на
той горе на Лысой. Но не подумал в ту пору малоопытный юнец: а что, если
существует на свете закономерность, согласно которой мир больше всего и
наказывает своих сынов за самые чистые идеи и побуждения духа? Быть может,
стоило подумать: а что, если это есть форма существования и способ торжества
таких идей? Что, если это так? Что, если именно в этом - цена такой победы?
Городецким, которого, несмотря на небольшую разницу в годах, Авдий величал
Никифоровичем. А разговор зашел перед тем, как Авдий уже решился порвать с
духовной семинарией.
подчас отцом отроком тебя зову, но сочетание уж больно хорошее, - размышлял
Городецкий, когда они пили чай у него дома. - Ты уйдешь из семинарии, а
скорей всего тебя отлучат от церкви, я уверен, что наставники твои не
допустят, чтобы ты покинул их, бросив им вызов... Тем более, что ты уходишь
по причине, так сказать, редкой и очень неприятной для церкви - не потому,
что ты какую-нибудь несправедливость испытал, не из-за обиды, притеснений и
не потому, что поскандалил с каким-нибудь лицом церковным, нет, отец отрок,
церковь перед тобой ни в чем не виновата... Ты порываешь, так сказать, по
чисто идейным соображениям.
слишком просто - обида. Дело вовсе не во мне, а в том, что традиционные
религии на сегодняшний день безнадежно устарели, нельзя всерьез говорить о
религии, которая рассчитана была на родовое сознание пробуждающихся низов.
Сами понимаете, если история сможет выдвинуть новую центральную фигуру на
всемирном горизонте верований - фигуру Бога-современника с новыми
божественными идеями, соответствующими нынешним потребностям мира, тогда еще
можно надеяться, что вероучение будет чего-то стоить. Вот причина моего
ухода.
прихлебывая чай, продолжал: - Звучит все это вроде ошеломляюще. Но прежде
чем коснуться твоей теории, должен сказать тебе, что сижу сейчас, чай пью и
радуюсь самым натуральным образом, что мы с тобой не в средние века живем.
Да за такую неслыханную ересь где-нибудь в католической Европе, в Испании
или в Италии, только за то хотя бы, что ты осмелился сказать, а я имел
неосторожность выслушать тебя, нас бы с тобой, отец мой отрок, вначале
четвертовали бы, потом сожгли бы на костре, потом перемололи бы останки в
порошок и развеяли бы по ветру. Ух как люто расправилась бы инквизиция с
нами, с каким удовольствием! Уж если священная инквизиция сожгла одного
несчастного только за то, что в доносе на него было сказано, будто он
позволил себе загадочно улыбнуться при упоминании непорочного зачатия, то
надо думать...
Авдий, нервно застегивая пуговицы черного семинаристского сюртука. - Я
понимаю, что немало развеселил тебя, но без шуток, если бы в наше время
существовала инквизиция и если бы завтра мне грозило сожжение на костре за
мою ересь, я не отказался бы ни от одного своего слова.
христианства и наблюдая над современностью. И я буду искать новую,
современную форму Бога, даже если мне никогда не удастся ее найти...
Теперь послушай меня. Твоя идея о новом Боге - это абстрактная теория, хотя
в чем-то и чрезвычайно актуальная, выражаясь языком наших интеллектуалов.
Это твои соображения, как прежде говорили, умственные выкладки. Ты
программируешь Бога, а Бог не может быть умозрительно придуман, как бы это
заманчиво и убедительно ни выглядело. Понимаешь, если бы Христос не был
распят, он не был бы Господом. Эта уникальная личность, одержимая идеей
всеобщего царства справедливости, вначале была зверски убита людьми, а затем
вознесена, воспета, оплакана, выстрадана, наконец. Здесь сочетается
поклонение и самообвинение, раскаяние и надежда, кара и милость - и
человеколюбие. Другое дело, что потом все было извращено и приспособлено к
определенным интересам определенных сил, ну да это судьба всех вселенских
идей. Так вот подумай, что сильнeе, что могущественней и притягательней, что
ближе - Бог-мученик, который пошел на плаху, на крестную муку ради идеи, или
совершенное верховное существо, пусть и современно мыслящее, этот
абстрактный идеал.
отрешиться от мысли, что настала пора пересмотреть прошлое, каким бы оно ни
было незыблемым, представление о Боге, давно не соответствующее новым
познаниям мира. Ведь это же очевидно. Не будем спорить. Очень возможно, что
я иду от абстракции, ищу то, что не подлежит поискам. Ну что ж! Пусть мои
мысли несовместимы с каноническим богословием. Я ничего не могу поделать с
собой. Я был бы счастлив, если б кто-нибудь мог переубедить меня.
тебя - богоискательство, в представлении церковников, самое страшное
преступление против церкви, это равносильно тому, что ты вознамерился бы
перевернуть весь мир вверх дном.
останавливаю, - сказал напоследок Городецкий.
имел возможность в этом убедиться.
семинарии. В этот день к ним в городок прибыло встреченное ректоратом на
вокзале с большим почтением важное лицо - представитель Московской
патриархии владыка Димитрий. В семинаристской среде его так и звали - отцом
Координатором. Благообразный и благоразумный человек средних лет, каким в
идеале он и должен был быть, отец Координатор прибыл на этот раз в связи с
чрезвычайным происшествием, виновник которого, один из самых лучших
семинаристов, Авдий Каллистратов встал на путь ереси - открытой ревизии
священного писания, выдвинув сомнительную идею о Боге-современнике.
Разумеется, отец Координатор прибыл как наставник и миротворец, с тем чтобы
Беляев Александр
Белов Вольф
Пехов Алексей
Лукин Евгений
Самойлова Елена
Шилова Юлия