что-то угрожающе шептал на ухо.
Пошли поговорим, я тебя выслушаю со всем вниманием, только в другом месте.
Выйдем поговорим. Пошли, пошли, послушайся меня.
народом. Лейтенант подвел Авдия к свободной скамейке, предложил сесть и сам
сел рядом.
он, - не мешай нам работать. А если что и не так, не сердись. Уж очень
трудная у нас работа. Да ты и сам видел. Я тебя прошу, уезжай, куда тебе
надо. Ты свободен. Только больше к нам не приходи. Понял, да?
свое поведение и высказать свои соображения насчет участи задержанных
гонцов, тот встал и, раздвигая толпу, ушел.
слишком уж он выделялся даже среди этой разношерстной толпы. Избитый, с
лицом в синяках, в изодранной одежде, с доской под мышкой вместо костыля,
Авдий вызывал у людей и любопытство и презрениe разом. К тому же его только
что привел сюда милиционер.
невыносимо. События минувшего дня, ночной ливень, распухшая непослушная нога
и, наконец, новая неожиданная встреча с гонцами, которым теперь грозило
страшное возмездие за их преступление, - все это не прошло для него
бесследно. Авдия стало знобить, бросило сначала в дрожь, потом снова в жар.
Он сидел съежившись, вобрав голову в плечи, не в силах встать с места.
Злополучный костыль валялся у его ног.
Расплываясь, утрачивая четкие очертания, лица и фигуры людей вытягивались,
съеживались, накладывались друг на друга. Авдия мутило, мысли мешались, ему
было трудно дышать. Авдий сидел сам не свой в этом душном, парном
многолюдном зале среди случайных людей. "Ой, как худо мне, - думал он, - и
до чего же странно устроены люди. Никто никому не нужен. Какая пустота
вокруг, какая разъединенность". Авдий ожидал, что это состояние скоро
пройдет, что он снова станет самим собой и тогда попытается чем-то помочь
тем, кому грозило тюремное заключение. То, что они только вчера выбрасывали
его на ходу из поезда, надеясь, что он разобьется насмерть, сейчас отошло на
второй план. Эти преступники, мерзавцы, тупые убийцы должны были бы вызывать
в нем ненависть, желание отомстить, а не сострадание. Но идеалист Авдий
Каллистратов не желал усваивать уроки жизни, и никакая логика тут не
помогала. Подсознательно он понимал, что поражение добытчиков анаши - это и
его поражение, поражение несущей добро альтруистической идеи. Ему оказалось
не по силам повлиять на добытчиков, чтобы спасти их от страшной участи. И
вместе с тем он не мог не понимать, как уязвим он из-за этого своего
всепрощения, к каким роковым последствиям оно может привести...
случайных людей на вокзале. Какая-то пожилая женщина, седая, повязанная
платком, сидящая с вещами на скамейке напротив Авдия, очевидно, поняла, что
человеку нездоровится и он нуждается в помощи.
Сынок, тебе нехорошо? Уж не заболел ли ты?
Авдий.
упал ли ты откуда? А жар у тебя сильный, - сказала она, притронувшись ко лбу
Авдия. - И глаза совсем больные. Ты вот что, сынок, никуда не уходи, а я
пойду узнаю, может, тут врачи какие есть или, может, тебя в больницу какую
определят. Нельзя же тебя так оставить...
женщина куда-то ушла.
Теперь он понял, в чем дело: у него сильно болело горло. Невозможно было
даже сглотнуть слюну. "Наверное, ангина", - подумал Авдий. Он настолько
ослабел, что ему хотелось лечь, растянуться прямо на полу - пусть на него
наступают - и забыться, забыться, забыться...
зашевелилась, послышался гул голосов. Открыв глаза, он увидел, что из
милицейской комнаты выводят гонцов. Их со всех сторон окружал наряд милиции.
Раздражительный лейтенант шел впереди - люди расступались перед ним, за ним
следовали гонцы в наручниках. Они шли под конвоем один за другим - Петруха,
Махач, Ленька, Коля, двое диверсов и другие, всего человек десять. Их
выводили из вокзала.
гонцами. Ему казалось, что он передвигается очень быстро, но почему-то он
так и не смог догнать подконвойных. Столпившиеся зеваки тоже мешали Авдию
пробраться к гонцам. Но как гонцов увозили, он увидел: неподалеку от дверей
вокзала стояла закрытая машина с зарешеченной дверцей позади - двое
милиционеров подхватывали гонцов под мышки и заталкивали внутрь.
водителем сел лейтенант, и машина покатила прочь от вокзальной площади.
Толпа высказывала всевозможные предположения.
моргнут.
анашу провозят. Тут их ой сколько ловят на товарняках...
необъяснимую опустошенность...
Шел наугад, с трудом волоча ноги, и тут ему встретилась та самая седая
женщина.
ушел, сынок, ведь мы тебя обыскались. Вот и медсестра пришла. У тебя небось
жар, так они боятся, не заразная ли у тебя болезнь.
гнилостным запахом? - уточнила она.
IV
Каллистратова, врач Алия Исмаиловна, хмуроватая казашка, осмотрев больного,
строго сказала:
специалист. А пока будем лечить антибиотиками, чтобы заражение не
распространилось. Но вы, больной, должны рассказать мне все, что с вами
было. Я спрашиваю вас не из любопытства, а как врач...
не назовешь иначе как встречей, ниспосланной Богом. Но как велик риск, что
подобная встреча ни к чему не приведет, человек постигает лишь потом - и
тогда ему на мгновение становится страшно при мысли, а что если бы та
встреча оказалась напрасной... Ведь исход встречи зависит уже не от Бога, а
от самих людей.
нему в больницу пришла она - та, о которой он мог лишь мечтать, потому что
не знал, кто она, а мечтать ведь можно обо всем на свете...
уже не поднималась свыше тридцати семи и трех. Но опухоль на ноге пока еще
не спала, и одно ребро с правой стороны оказалось сломанным, на рентгене
обнаружилась трещина. В целом же дела шли нa поправку. На субъективное
самочувствие Авдий не мог пожаловаться. Врач Алия Исмаиловна оказалась
врачевателем в полном смысле слова, исцеляющим не только знаниями, но и
самим своим обликом. Все ее назначения, сама манера разговаривать внушали
пациенту спокойствие и уверенность, помогали ему сопротивляться болезни. Ее
психотерапия была сдержанной и мудрой, и Авдий после всех перипетий и
потрясений особенно остро ощутил, как необходимы подчас человеку людские
заботы и внимание. Откровенно говоря, он даже обрадовался, что заболел и
попал в руки хорошего врача, - так ему было покойно и славно в тихой и
скромной станционной больнице, расположенной в маленьком парке.
еще не спала. Двое соседей по палате вышли во двор подышать и покурить, а
Авдий лежал в одиночестве и то и дело измерял себе температуру. Ему очень не
хотелось, чтобы температура снова поднялась. Мимо окна простучали острые
каблучки, и женский голос справился о нем у дежурной сестры. Кто бы это мог
быть? Голос показался Авдию знакомым. Вскоре сестра открыла дверь в палату.