Чтение 15–й страницы книги ~Планета обезьян~

своем ослеплении я воображал, будто Нова сознает, что своим благополучием
обязана мне, моим талантам, и большую часть времени пыжился перед нею, как
последний фанфарон.

Но через несколько недель я вдруг почувствовал, что меня от всего этого
вот-вот стошнит. Может быть, виноваты были глаза Новы, показавшиеся мне в
то утро особенно бессмысленными, а может быть, кусочек сахара, которым
меня угостила Зира. Сахар этот внезапно показался мне горьким, и я
покраснел от стыда, осознав, что уже готов был трусливо смириться. Что
подумает обо мне профессор Антель, если он случайно уцелеет и найдет меня
в клетке? Даже мысль об этом была невыносима, и я твердо решил начиная с
того самого мгновения вести себя как подобает цивилизованному человеку.

Поглаживая в знак благодарности лапку Зиры, я осторожно завладел ее
блокнотом и ручкой. Затем, не обращая внимания на ее ласковые упреки, я
уселся на солому и принялся рисовать Нову. Когда-то меня считали неплохим
рисовальщиком, к тому же такая модель могла вдохновить кого угодно, и мне
удалось сделать довольно приличный набросок, который я протянул шимпанзе.

Тотчас все сомнения Зиры на мой счет возродились, и она пришла в
неописуемое волнение. Мордочка ее покраснела, она уставилась на меня, не в
силах унять дрожь. Воспользовавшись ее смятением, я властно протянул руку
за блокнотом, и на сей раз она отдала его мне по доброй воле. До сих пор
не понимаю, почему я раньше не прибег к такому простому способу!

Вспомнив свои школьные занятия, я начертил геометрическую фигуру,
иллюстрирующую теорему Пифагора. Мой выбор не был случайным. В юности я
прочел одну научно-фантастическую повесть, в которой старый ученый
использовал геометрические фигуры, чтобы установить контакт с разумными
существами иного мира. Во время перелета я как-то заговорил об этом методе
с профессором Антелем, и даже он его одобрил. Помнится, он еще добавил,
что геометрия Эвклида сплошное заблуждение, и именно потому она должна
быть общепринятой во всех мирах.

Как бы там ни было, Зиру мой чертежик буквально потряс. Она дико
вскрикнула, мордочка ее сделалась совсем пурпурной. Лишь когда
встревоженные Зорам и Занам бросились к ней на помощь, ей с большим трудом
удалось овладеть собой. И тут Зира повела себя по меньшей мере странно:
исподтишка взглянув на меня, шимпанзе быстро и ловко спрятала сделанные
мною рисунки. Она сказала несколько слов гориллам, и те вышли из
помещения: я понял, что Зира удалила их под каким-то благовидным
предлогом. Затем, приблизившись вплотную к клетке, она пожала мне руку, и
рукопожатие ее имело совсем иное значение, нежели раньше, когда она просто
ласкала симпатичного зверя, который угодил ей своей сообразительностью.
Теперь она сама с умоляющим видом протягивала мне блокнот и ручку. Теперь
уже ей не терпелось установить со мной контакт.

Я возблагодарил в душе Пифагора и снова обратился к геометрии. На одной
странице я как можно старательнее начертил три конические производные с их
вершинами и направляющими: эллипс, параболу и гиперболу. На другой я
начертил конус. Здесь я хочу напомнить, что пересечение конуса плоскостями
образует в плане именно эти три производные фигуры в зависимости от угла
пересечения. Поэтому я пририсовал к конусу пересекающую плоскость под
определенным углом и, обратившись к первому чертежу, указал восхищенной
шимпанзе на эллипс, которому соответствовало это сечение.

Зира вырвала блокнот у меня из рук, в свою очередь начертила конус,
пересеченный плоскостью под иным углом, и указала мне своим длинным
пальцем на гиперболу. Я был потрясен. Слезы выступили у меня на глазах, и,
не в силах сдержать волнения, я судорожно сжал руку шимпанзе. Нова в
глубине клетки завизжала от ярости. Инстинктивно она улавливала смысл
того, что происходит у нее на глазах. И она не ошиблась. Между мной и
Зирой через посредство геометрии установилось духовное общение. Я
испытывал от этого почти физическое наслаждение и чувствовал, что
самочка-шимпанзе тоже взволнована и смущена.

Внезапно она вырвала у меня свою лапку и опрометью бросилась вон из
нашей секции. Отсутствовала она недолго, но все это время я провел словно
во сне, не смея поднять глаз на Нову, которая с ворчанием кружила вокруг
меня: я почему-то чувствовал себя перед ней виноватым.

Когда Зира вернулась, я увидел, что она принесла мне рисовальную доску
с укрепленным на ней большим листом бумаги. Подумав немного, я решил
объясниться начистоту.

В одном углу листа я изобразил систему Бетельгейзе, такой, как она нам
представилась из звездолета: гигантское солнце в центре, а вокруг него -
четыре планеты. Особенно тщательно я нарисовал Сорору с ее маленьким
спутником, точно определив ее положение в пространстве. Несколько раз я
ткнул пальцем в это изображение, а затем настойчиво указал на Зиру. Она
сделала знак, что прекрасно все поняла.

Тогда в другом углу листа я нарисовал нашу старую добрую солнечную
систему с ее основными планетами. Я показал на Землю и приложил руку к
своей груди.

На этот раз Зира заколебалась. В свою очередь, показав на Землю, она
подняла палец вверх, к небу. Я утвердительно закивал. Шимпанзе была в
недоумении, но явно силилась понять. Стараясь помочь ей, я соединил Землю
с Соророй пунктирной линией и отдельно в другом масштабе нарисовал наш
звездолет. Это для нее было как луч света во тьме!

Все сомнения рассеялись: теперь она знала, кто я и откуда. Зира
рванулась ко мне, но тут в начале коридора показался Зайус, явившийся с
очередным обходом.

Глаза Зиры округлились от страха. Она мгновенно сложила лист бумаги,
сунула его в карман вместе с блокнотом, и пока орангутанг еще не
приблизился, успела умоляющим жестом приложить палец к губам. Я понял, что
она советует мне не открываться перед Зайусом. И я ей подчинился, хотя
толком не понимал, к чему вся эта таинственность. Но я был уверен, что
отныне Зира моя союзница, а потому со спокойной совестью опять прикинулся
эдаким умным животным.

2

С этого дня благодаря Зире я начал делать значительные успехи в
изучении обезьяньего языка и обезьяньей культуры. Под предлогом новых,
особо сложных опытов Зира почти ежедневно ухитрялась проводить со мной
наедине несколько часов. Она взялась учить меня своему языку и в то же
время сама усваивала французский с легкостью поистине необычайной. Менее
чем через два месяца мы уже могли свободно разговаривать на самые разные
темы. Мало-помалу передо мной открывался духовный мир Сороры, ее странная
цивилизация, которую я попытаюсь обрисовать здесь хотя бы в самых общих
чертах.

Как только мы с Зирой начали понимать друг друга, я первым делом
поспешил удовлетворить сжигавшее меня любопытство и задал самый главный
вопрос:

- Неужели обезьяны - единственные разумные существа, цари природы на
этой планете?

- А как же иначе? - изумилась она. - Разумеется, обезьяна единственное
мыслящее существо, наделенное не только телом, но и душой. Самые заядлые
материалисты из наших ученых и те признают божественную сущность
обезьяньей души.

От подобных высказываний я каждый раз чуть не подпрыгивал, хотя мог бы
и попривыкнуть.

- Но скажи, Зира, кто же в таком случае люди?

Я уже упоминал, что она гораздо быстрее усваивала мой язык, чем я
обезьяний, поэтому в первые дни мы говорили только по-французски и сразу
же инстинктивно перешли на "ты". Сначала нам было трудно приспособиться к
тому, что слова "человек" и "обезьяна" имеют для нас разный смысл,
поскольку на Сороре они означают совсем не то, что на Земле, но мы к этому
быстро привыкли. Всякий раз, когда она говорила "обезьяна", я переводил
про себя: высшее существо, вершина эволюции. Когда же она упоминала о
людях, я знал, что речь идет о животных, правда наделенных подражательным
инстинктом и имеющих некоторое анатомическое сходство с обезьянами, однако
именно о животных с примитивной звериной психикой и без малейших признаков
сознания.

- За последние сто лет, - наставительно объясняла мне Зира, - мы
добились замечательных успехов в исследовании происхождения видов. Раньше
считалось, что виды неизменны, что все существа были и остаются такими,
какими их некогда создал всемогущий творец. Но целая плеяда выдающихся
ученых - все они были шимпанзе - заставила нас полностью пересмотреть свои
взгляды. Теперь мы знаем, что виды эволюционируют и, возможно, у близких
видов был общий прапредок.

- Значит, обезьяна произошла от человека?

- Некоторые так и считают, однако на деле все обстоит сложнее. Обезьяна
и человек на определенном этапе эволюции образовали две различные ветви:
одна продолжала развиваться и постепенно достигла вершин разума, другая же
застыла на уровне животного мира. Впрочем, многие орангутанги до сих пор
отрицают даже эту очевидную истину.

- Ты сказала, Зира... целая плеяда великих ученых - и все шимпанзе?..

Я передаю наш отрывочный разговор таким, каким он был: жажда сразу
узнать как можно больше заставляла меня задавать самые неожиданные
вопросы, а Зиру - пускаться в длинные объяснения.

- Почти все великие открытия сделаны нами, шимпанзе, - с горячностью
подтвердила она.

- А какие еще касты есть у обезьян?

- Существуют три различные расы, - ты уже это заметил, - каждая со
своими отличительными признаками: это гориллы, орангутанги и шимпанзе.