же вспомнил, что на дворе поздняя осень и настало время бочки и кадушки
выбучивать. Капусту солить скоро будут! Красота!
баб?..
шлендаешь? Опеть издыхать начнешь? Марш на печку!..
сыростью -- дышать трудно. Бабушка мимоходом сунула мне на печь ломоть
хлеба, кружку молока.
благословесь, начнем.
ноги, шапчонку на голову, пальтишко в беремя и долой из дому. По кути
пробирался ощупью. Везде тут кадки, бочонки, ушаты, накрытые половиками. В
них отдаленно, рокотно гремит и бурлит. Горячие камни брошены в воду,
запертые стихии бушуют в бочках. Тянет из них смородинни- ком, вереском,
травою мятой и банным жаром.
багровые отблески.
рубаху тряс, чтоб холодком потную спину обдало. Под навесом дедушка в старых
бахилах стоял у точила и одной рукой крутил колесо, другой острил топор.
Неловко так -- крутить и точить. Это ж первейшая мальчишеская обязанность --
крутить точило!
ручку. Сначала крутил я бойко, аж брызгала из-под камня точила рыжая вода.
Но скоро пыл мой ослабел, все чаще менял я руку и с неудовольствием замечал
-- точить сегодня много есть чего: штук пять железных сечек да еще ножи для
резки капусты, и, конечно, дед не упустит случая и непременно подправит все
топоры. Я уж каялся, что высунулся крутить точило, и надеялся тайно па
аварию с точилом или какое другое избавление от этой изнурительной работы.
точило крутил, точило меня крутило, звякнула щеколда об железный зуб и по
дворе появился Санька. Ну прямо как Бог или бес этот Санька! Всегда
появляется в тот миг, когда нужно меня выручить или погубить.
ручку точила. Но Санька ж великая язва! Он сначала поздоровался с дедом,
потолковал с ним о том о сем, как с ровней, и только после того как дед
кивнул в мою сгорону и буркнул: "Подмени работника". Санька небрежно
перехватил у меня ручку, играючи, завертел ее, закрутилось, завертелось,
зашипело точило, начало выхлестывать воду из корытца, дед приподнял топор:
хозяйственных дел и готов трудиться где угодно, с кем угодно, только чтоб в
школу не ходить. Ему неуды за поведение ставят и записки учитель домой
пишет. Прочитавши записку, тетка Васеня беспомощно хлопала глазами, потом
гонялась с железной клюкой за Санькой. Дядя Левонтий, если трезвый,
показывал сыну руки в очугунелых мозолях, пытался своим жизненным примером
убедить сына, как тяжело приходится добывать хлеб малограмотному человеку.
Пьяный же дядя Левонтий неизменно спрашивал таблицу умножения у Саньки:
серьезное учительское выражение. -- Сколько будет пятью пять? -- и тут же
сам себе с нескрываемым удовольствием отвечал: -- Тридцать пять!
совсем не тридцать пять. Дядя Левонтий обижался на какие-либо поправки,
принимался убеждать, что он человек положительный, трудовой, моряком был, в
разные земли хаживал и захудал маленько сейчас вот только, но прежде с ним
капитан парохода за ручку здоровался, и какой-то большой человек часы ему со
звоном на премию выдал, за исправную службу. Правда, потом с парохода его
списали, и часы он с горя пропил, но все равно не переставал гордиться
собою.
к тетке Васене повертывался -- неправильно воспитывает детей, нет порядку на
кораблеВасеня ж с претензией обратной, и пока шумели друг на дружку муж с
женою, то уж окончательно забывали, с чего все возмущение вышло, и
воспитание Саньки на этом заканчивалось.
которого он и дня прожить не мог. Санька всякую работу исполнял так, чтобы
дедушка одобрительно кивнул или хоть взглянул на него, тогда он гору мог
своротить, чтоб только деду моему потрафить.
что дед не выдержал, укорил бабушку:
бабушка, конечно же, дала деду ответ в том духе, что своих детей он сроду не
жалел, чужие всегда ему были милее, и что каторжанца этого и жигана, Саньку,
он балует больше, чем родного внука -- меня, значит, -- но вилков в мешок
бросала поменьше. Санька потребовал добавить ношу, бабушка покосилась в
сторону деда:
ногами, Санька жевал с крепким хрустом белую кочерыжку. Бабушка добавила ему
вилок-другой и подтолкнула в спину:
взлетел рысаком и, раскатившись в сенках, с грохотом вывалил вилки. Я мчался
следом за ним с двумя вилками под мышками, и мне тоже было весело. Шарик
катился за нами следом, гавкал, хватал за штаны зубами, курицы с кудахтаньем
разлетались по сторонам.
Бабушка убежала собирать на стол, мужики присели на травянистую завалинку
бани отдохнуть и услышали в небе гусиный переклик. Все разом подняли головы
и молча проводили глазами ниточку, наискось прошившую небо над Енисеем. Гуси
летели высоко над горами, и мне почему-то чудилось, что вижу я их во сне, и,
как будто во сне же, все невнятней, все мягче становился отдаляющийся
гусиный клик, ниточка тоньшала, пока вовсе не истлела в красной, ветреную
погоду предвещавшей заре.
последняя овощь, от ранних ли огней, затлевших в окнах близких изб, от
коровьего ли мыка, сделалось печально на душе. Санька с дедом тоже
погрустнели. Дед докурил цигарку, смял ее бахилом, вздохнул виновато, как
будто прощался не с отслужившим службу огородом, а покидал живого
приболевшего друга: огород весь был зябкий, взъерошенный, в лоскутьях
капустного листа, с редкими кучами картофельной ботвы, с обнаженными,
растрепанными кустами осота и ястребинника, с прозористыми, смятыми межами,
с сиротски чернеющей черемухой.
пустынно темнеющего среди прясел. Он плотно закрыл створку ворот и замотал
на деревянном штыре веревку. Забылся дед -- нам ведь еще из предбанника
вилки капусты брать, пускать корову пастись на объедках, она часами будет
стоять недвижно среди захламленной земли и время от времени орать на всю
деревню -- тоскуя по зеленым лугам, по крепко сбитому рогатому табуну.
домой. Я знал, что в нашем доме сейчас делается, что полна горница вольной
вольницы, мне там быть позарез необходимо.
собравшихся на помочь женщин:
с горы:
громко женщины -- дернули по маленькой, чтобы радостней трудилось и пелось.
Батюшки-светы, что тут делается! Народу полна изба! Стукоток стоит
невообразимый! Бабушка и женщины постарее мнут капусту руками на длинном
кухонном столе. Скрипит капуста, будто перемерзлый снег под сапогами. Руки у
этих женщин до локтей в капустном крошеве, в красном свекольном соку. На
столе горкой лежат тугие белые пласты, здесь же морковка, нарезанная тонкими
кружочками, и свекла палочками. Под столом, под лавками, возле печи навалом
капуста. На полу столько кочерыжек и листа, что и половиц не видно: возле
дверей уже стоит высокая капустная кадка, прикрытая кружком, задавленная
огромными камнями, из-под кружка выступил мутный свекольный сок. В нем
плавают семечки аниса и укропа -- бабушка чугь-чуть добавляет того и другого
-- для запаха.
Быков Василий
Доставалов Александр
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Перумов Ник
Майер Стефани