Это вот я... -- Он постучал себя по лбу -- кость его лба звучала звонко.
тужились придумать чего поозорней мы с Тишкой. Тишка задумчиво грыз
карандаш, продолжая высказывание Кандыбы:
чем остался очень доволен. Мне глянулась фамилия одного типа из комедии
"Недоросль", и я поставил подпись: "Скотинин", не подозревая, что прилипнет
оно ко мне прозвищем на много лет.
Мы принялись дуреть, снова своротили печку, снова чихали и кашляли,
налаживая ее, потом петь взялись, но ладу у нас не получилось. Тогда Кандыба
начал исполнять почерпнутые им в его извилистой, странствиями переполненной
жизни песни, прибаутки, частушки-посказушки.
охваченный...
плевков в чашу-люстру? Кандыба обошел нас с Тишкой -- десять попаданий из
десяти плевков!
сочинять!
долго еще в пустынной, узкой щели переулка, освещенного переменчивыми
сполохами и редкими каплями фонарей, виделась крохотная его фигурка с
огромной, плоской тенью, слышалось поскрипывание катанок, подшитых кожей.
сувоев; каменная, морозная тишина поглотила его.
взвизгнул он и, хромой-хромой, а так стриганул с мороза в наше логово, что я
и глазом моргнуть не успел.
отдыхающий от работы по причине болезни Ндыбакан выбраковывал литературу,
как сортировщик пиломатериалов на лесобирже.
клеточку томик, выкрикнул я.
рукой Ндыбакан. И новенькая книжка полетела в угол парикмахерской, где
свалкой лежал по сю пору цирюльный инвентарь.
приручать да наускивать -- плевое дело! Кость ей в зубы -- и она готова
людей заживо грызть...
Ма-ру-у-уся! Х-хых, блиндар!
мужества, торжествующего над коварством, ненавистью и злобою. Повесть,
редкими приключениями наполненная".
рукой, отступаясь от выбора книг.
первую очередь: "В когтях у шантажистов", "Джентльмены предпочитают
блондинок" или "Человека- невидимку"? "Невидимка" переборол всех. Я читал
эту книжку почти всю ночь, затем день и вечер, пока не выгорел до дна
керосин в фонаре.
высвеченная полыхающей печкой, мятежно металась по стенам. Кабы друг мой
сердечный в забывчивости не рухнул в подпол да не принялся бы крушить все
кряду и рвать на себе рубаху -- в такое он неистовство впал, -- Эт-то
да-а-а! -- повторял он. -- В магазине чЕ тырнул, в харю кому дал -- и ничего
не видно! Ниче-го!
движка, банка в полведра, не меньше -- и сошло. Сходил за налимами, нашел
пешню, черпак, крюк в старой барже и на первом подпуске, до которого
пришлось в поту додалбливаться -- долгонько не был дед Павел на протоке, --
поднял двух налимов, один, килограмма на три, валялся в сугробе и застыл,
непокорно изогнув пустое, запавшее пузо, -- зима, пищи мало, икру отметал.
Другой налимишка еще холостяга, видать, успокоился и вовсе без боя, выкатив
глазки на умственно-объемный лоб.
рыбинами над головой друга, приплясывал, орал насчет ухи, которой он, рыло
воровское, отродясь не хлебывал!..
магазине три картофелины. Пока продавщица отпускала картохи, собрал с полу и
прилавка горстку мелких луковок. Перец и лавровый лист хранились у меня в
спичечном коробке. Когда я растирал налимий сенек -- печень с луком в банке
из-под консервов, чтобы сдобрить и без того исходящую ароматами уху,
Ндыбакан, напряженно наблюдавший за моими действиями, не выдержал.
самый раз. Налимов мы управили обоих -- жоркие парни! Лежали, отяжелелые от
еды, за печкой. Ндыбакан курил, я рассказывал ему о том, как мороженый налим
оживает в холодной воде. Друг мой сердечный рыгнул сыто и подмигнул почти
ожившим глазом:
тварь не оживет и никуда оттудова не убежит. Граница на замке!..
культурно отдыхать: пробрались мы в лесокомбинатовский клуб через пожарный
люк, спустились в зал задолго до начала сеанса, спрятались под скамейками,
когда кино началось, вылезли оттуда и смотрели фильм под названием "Пышка".
наполненную запахом сена, теплого навоза, плотного конского пота. Отфыркивая
сенную труху, кони хрумстели серном и овсом, переступали по скользким плахам
пола, пришлепывали мякотью губ, перекинувши головы через заборки стойлов и
как бы беседуя друг с дружкой, родственно глядя при этом глубокими глазами,
почесываясь шеями, прижимаясь окуржавелой щекой к окуржавелой щеке. Нигде
нет такого обстоятельного, тихого и умиротворенного покоя, как в жилищах
скота, особенно у лошадей -- я думаю, и уравновешенность, солидность
крестьян, их уверенность в вечности земного бытия, неизменности уклада жизни
происходили от кормящей их, работающей безотказно бок о бок с ними
деревенской животины и в первую голову -- надежды, выручки и друга,
некорыстного с виду, неуросливого, доброго деревенского коня, который не
потерял своего спокойного трудового облика и верности человеку и в городе,
попавши в неумелые, порой в варначьи руки людей, не наученных любить и
уважать не только скотину, но и самих себя.
хомутом, шеи, постирался в стойлах, выпугнул оттуда стайку воробьев -- ночью
они хоронились в конюшне от холода, -- нагрузил овса в карман, выпоротый из
старого полушубка и приспособленный мною под полезный продукт, от которого
распухли и потрескались у нас с Кандыбой языки и губы, но что же делать,
есть-то надо, и чем студеней, тем больше.
клетушка-сторожка. На ней ворошились воробьшки, спархивали во двор, к теплым
конским котыхам, крошили их. Я скользнул мимо сторожки за угол и лоб в лоб
столкнулся с маленьким старичком в круглой, саморуком шитой шапке, с кругло
стриженной бородкой, с круглой луковкой носа, и когда старичок заговорил,
мне и голос его показался кругленьким:
сказал он, поглядывая на мое оттопыренное пальтишко.
Тропинка от сторожки только что прогребена, я увяз в рыхлом намете.
таскаешь?
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор